Воспоминание/День одиннадцатый: Мы выгнали из кухни поваров и сделали блины с шоколадной начинкой, малиновым джемом и взбитыми сливками.
То, что мы сделали с малиновым джемом и взбитыми сливками, имело очень незначительное отношение к еде. То есть к блинам, которые были съедены.
Но не все воспоминания были хорошими. От некоторых из них она не могла избавиться. Некоторые из них резко возвращали ее к действительности.
Воспоминание /День десятый: Сегодня появился Лука Тревейн.
Лука, разглядывая замок, стоял у линии, разделяющей землю, пропитанную защитными заклинаниями Келтаров, и землю, охраняемую от Тревейна. Он самонадеянно коснулся этой линии, и ему совсем не понравилось то, что он почувствовал. Мощь Келтара гудела в земле под его ногой, попробовавшей преступить невидимую границу, пробивая его собственную защиту.
Ему потребовалась вся ночь и помощь дюжины хорошо обученных людей, чтобы защитить достаточный кусок земли, чтобы он мог добиться своих целей. Под светом бледного диска луны, пока замок спал, они изменяли почву от блестящего черного лимузина, стоящего за ним, приготовленного, чтобы быстро покинуть это место, до круга, поставленного Кейоном для себя.
Сейчас он стоял приблизительно в двухстах ярдах от замка, ожидая. Горец не напрасно потратил очень много времени и ресурсов, защищая земли, непосредственно прилегающие к замку, и это притом, что не было никакой видимой причины для этого. Лука был фактически отрезан от замка этим незначительным, но все же непреодолимым периметром, так как Кейон был уверен, что он прибудет.
Пока он не пересекал эту границу, Кейон не мог использовать магию на нем. Пока Кейон не пересекал ее, Лука также не мог воздействовать магией на него. А поскольку они были бессмертными и самоисцеляющимися, то не могли навредить друг другу чем-нибудь еще. Они давным-давно стали лучшими по установлению тщательной защиты, которая нейтрализовала мощь других. Только на таких условиях маги-отшельники желали встречаться лицом к лицу на нейтрализованной земле. Ни Кейон, ни Лука никогда не пересекли бы линию, если только в порыве гнева, но они оба были слишком умны для этого.
Хотя он был бессмертным и физически не мог умереть, на него можно было наложить заклятие. Если бы он был настолько глуп, чтобы ступить на землю, защищенную Кейоном, то Горец мог бы заманить его в ловушку и обернуть его в кокон мистического оцепенения, сделав столь же беспомощным, как муха в паутине жирного, опасного паука.
В конечном счете, Лука смог бы разобраться, как ему освободиться, но у него было очень мало времени в запасе, чтобы так рисковать. И он никогда не стал бы держать пари на результат магического сражения между ним и Горцем.
Ситуация в этом втором замке Келтар была намного хуже, чем он представлял. Он ощущал силу двух Друидов Келтар в этом новом замке, о которых он мог сказать только то, что их мощь была столь же древней, как их имена. Они были сильны. Не как Кейон. Но и не так, как любой из Друидов, с которыми ему приходилось когда-либо сталкиваться.
Он прибыл вчера днем и без промедления стал изучать почву: не было никакого способа проникнуть внутрь этого замка без посторонней помощи.
Именно поэтому они потратили ночь, накладывая охранные заклинания, и именно поэтому он стоял здесь сейчас.
Его сообразительность должна была в очередной раз сослужить ему службу, как и добрых тысяча сто тридцать три года назад.
— Тревейн. — Ноздри Кейона раздувались, когда он выплевывал это слово.
— Келтар, — плюнул Лука в ответ, как если бы самый мерзкий из всех мерзких вкусов распространился по его языку — языку так сильно татуированному, что он почернел от краски.
Этот язык произносил такие омерзительные заклинания и ложь, что должен был сгнить во рту Темного мага, поскольку его душа уже давно сгнила в его теле.
— Ты не выглядишь готовым умереть из-за меня, — насмехался Лука.
Кейон мягко рассмеялся.
— Я был готов умереть в любой момент времени уже более тысячи лет, Тревейн.
— Это действительно так? Я видел, как выглядит твоя женщина. Похоже, она весьма сексапильна. Я собираюсь выяснить это, как только десятина будет уплачена.
— Десятина никогда не будет заплачена, Тревейн.
— Приготовься наблюдать за нами, Горец. Я распну ее напротив твоего зеркала и…
Кейон развернулся и пошел к замку.
— Ты тратишь впустую мое время, Тревейн.
— Зачем тогда ты вышел, Келтар?
Кейон развернулся и шагнул назад к линии, касаясь ее носками. Он встал так близко, что их носы почти соприкоснулись. Их отделяла и защищала друг от друга линия не шире волоска.
Лука заметил движение позади горца. Женщина только что вышла на верхнюю ступеньку искусно сделанной каменной лестничной площадки. Именно то, на что он надеялся.
— Чтобы посмотреть в твои глаза, Лука, — сказал мягко Кейон, — и увидеть в них смерть. И я увидел это.
Он снова резко отвернулся, направляясь к замку. Он посмотрел на вход.
— Возвращайся в замок, Джессика. Сейчас же, — резко крикнул он, увидев ее на лестнице.
— А что она думает обо всем этом, Келтар? — окликнул его Лука, достаточно громким голосом, чтобы она так же ясно расслышала его. — Она так же стремится к мести, как и ты?
Кейон не ответил.
— Скажи мне, она действительно так же готова к твоей смерти, как и ты, горец? — кричал Лука.
Кейон стремительно приближался к лестнице.
— Я не думаю, что ты желаешь умереть, Келтар, — вопил Лука вслед ему. — Я знаю, что сделал бы я. На самом деле, я сделал бы практически что угодно, лишь бы остаться в живых. Я думаю, что согласился бы на передачу необходимой десятины через Темное Зеркало в полночь на Самайн. — Его голос был четко слышен, проносясь через лужайку и отзываясь эхом от каменных стен замка.
Кейон добрался до лестницы и в несколько шагов поднялся наверх. Обняв Джессику за плечи, он направил ее спиной в замок и захлопнул за собой дверь.
Луку это не волновало. Он добился того, для чего приезжал. Его последние слова вообще не предназначались Келтару. Они предназначались женщине, которая стояла на ступенях и так глупо выдавала свои эмоции: ее руки в тревоге сжимались в кулаки, а глаза были глубоко печальными.
На это потребуется время. Он не сомневался, что это займет больше дней, чем он смог бы спокойно перенести, и в это время кому-то придется умереть, пав жертвой его неудовольствия. Хотя он фактически не мог прочитать ее мысли, в очередной раз сталкиваясь со странной гладкой преградой, он читал язык ее тела. Не было большей идиотки, чем влюбленная женщина.