Таким образом, она решила пойти найти его, и искать ответы на свои вопросы не вслепую, а совместно с ним, и посмотреть, что из этого получится.
После длительного копания в своих мозгах она должна добраться до сути.
Кейон стоял в библиотеке около камина, заканчивая заплетать последние косички в своих волосах.
Он плавно возвращал трехцветные бусы на свои места, легко сжимая металл между своим указательным и большим пальцем, придавая им конечную форму. Маг не рискует оставлять на своем теле ни единого лишнего элемента, имея дело с Темной магией. Он взял свои браслеты с каминной полки и вновь закрепил их вокруг запястий.
Земля замка теперь была полностью охраняемой и защищенной. В почве было не так много мертвых тел, как он ожидал, вероятно, благодаря менее мощной, древней охранной магии, которую он обнаружил и удалил перед насаждением свой собственной.
Земля Келтаров была чистой землей, сильной и мощной. Установленная им защита усилила ее потенциал, подняв ее на ощутимый уровень. Он действительно ощущал мощь своей защиты, гудящей под его пятками, поскольку он проходил по ней, возвращаясь к стоящему выше замку. Никакая магия Луки теперь не принесет ему ни малейшей пользы на землях, прилегающих к замку.
Он выглядел изнуренным к моменту завершения своей задачи и торопился в библиотеку, сообщить своим потомкам, что работа была сделана. Он нашел близнецов и их жен, уютно расположившихся у потрескивающего камина.
Не было ни единого места в заполненной книжными рядами комнате, взгляд на которое не возвращал бы его к хмельным, сладострастным, чувственным воспоминаниям о ночи, проведенной с Джессикой. Их тела сливались в горячей страсти каждой частичкой, как он и предвкушал заранее.
Все время, пока он налагал охранные заклинания, все его мысли были предельно сосредоточены на выполняемой задаче. Но теперь он может ослабить свой жесткий контроль и выпустить чувства на свободу, с жадностью направив их на свою женщину.
— Как она? — спросил он.
Ему ответила Гвен.
— Разъярена. Обижена.
— И обижена. И разъярена, — добавила Хлоя.
— А чего ты ожидал? — спросил Драстен натянуто. — Ты соблазняешь ее и не говоришь ей, что умираешь? У тебя что, нет ни грамма чести, родственник?
Кейон ничего не ответил. Он не обязан объясняться ни с Драстеном, ни с любым другим человеком. Мнение только одной женщины имело для него значение, но даже оно не будет препятствием для него. Он поступил так, как посчитал нужным, и не желал умирать. Умирать, не получив свою ночь. И хотя Джессика может придумывать ему тысячи уничижительных эпитетов, он все равно проведет с ней следующую ночь, и все другие.
Так много ночей, сколько он сможет вымолить, заимствовать или украсть у нее, пока от него не останется ничего, кроме пыли, развеянной на пасмурном шотландском ветру.
— Где она? — Зеркало все еще не призвало его. Ему обязательно нужно было успеть наложить защиту, но теперь, когда это было сделано, он не собирался впустую растрачивать драгоценные свободные от зеркала мгновения времени.
Когда Гвен уже открыла рот, чтобы ответить, дверь библиотеки приоткрылась и показалась голова Джессики.
Ее задумчивый изумрудный взгляд остановился на Гвен. Она сначала не видела Кейона.
Сексуальные ноги обтягивали потертые синие джинсы, которые так недавно были обернуты им вокруг ее лодыжек, прижимая ее маленькую попку к нему, в то время как он загонял себя в нее. Они обтягивали ее бедра, оставляя открытой нежную загорелую кожу живота, на который он пролил капли своего семени. Мягкий, изящный, кружевной бледно-зеленый свитер был застегнут на пуговицы вдоль ее тяжелых, округлых грудей.
Ему казалось, что прошла вечность, с тех пор как он притрагивался к ней.
— Я хочу узнать, где — О! — Слова застряли у нее на языке, когда она увидела его. — Ты тут.
Кейон оценивал ее с помощью инстинктов охотника, рожденного убивать. Он слишком много раз наталкивался на гладкую прохладную стену в ее голове, так что больше даже не пытался узнать ее таким способом. Вместо этого он читал язык ее тела.
С тем чтобы все, что касалось ее, также имело отношение и к нему. Бессмысленная, безрассудная потребность. Ей нужно набраться мужества. Так сказать.
В несколько агрессивных шагов он покрыл пространство между ними.
Ее глаза распахнулись. Она облизала свои губы, и они раскрылись — не в протесте, а в инстинктивной готовности. Ее зрачки расширялись, ноги двигались сами по себе, груди напряглись. Христос, он чувствовал то же самое.
Видя ее, он испытывал непреодолимую потребность в ней.
Он накрыл ее плечо своей рукой, открыл дверь и вывел ее в коридор, дернул дверь, закрывая ее за ними, отрезав МакКелтаров одним этим движением. В этот же момент они перестали существовать для него.
Осталась только Джессика.
Длинный коридор с высокими потолками освещался бледно-желтыми настенными бра и пламенным сиянием темно-красного заходящего солнца за высокими оконными рамами. Он отрезал ее от зала, вытягивая ее вдоль стены. Он чувствовал, как жар ее тела окатывает его, знал, что от него исходит то же самое. Он чувствовал аромат ее и своего собственного возбуждения. То, что было между ними, буквально полностью носило стихийный характер.
Но она проявляла стойкость характера и мужество, кратко энергично выдохнув:
— Ты, сукин сын!
— Ты говорила это вчера. Я слышал тебя тогда. — Если бы у него в запасе была бы целая жизнь, он поступил бы иначе, никогда не дал бы ей повода обзывать его так. Если бы только он встретил ее, когда ему было около двадцати лет, или нет, если бы они были обручены при рождении, выросли вместе в непосредственной близости в Нагорье, его жизнь была совсем другой. Он был бы полностью удовлетворенным мужчиной, и той снежной ночью, когда Лука постучался в его дом, он находился бы в кровати со своей женой. С малышом или двумя поблизости. Магические заклинания и чары не прельщали бы его. Ничего, что не имело бы отношения к его женщине, не прельстило бы его. Он никогда не сопровождал бы Тревейна в Ирландию, никогда не ехал бы рядом бы с ним в Кэпскорт в тот прелестный весенний день, только затем, чтобы к ночи кровь всей деревни была на его руках.
— Ты безжалостный ублюдок!
— Я знаю. — Он нисколечко не отрицал этого. То, как он поступил, было неправильно. Он должен был сначала предупредить ее. Он должен был предоставить ей выбор, чтобы она могла решить, есть ли у нее желание подарить какую-нибудь частичку себя мужчине, обреченному на смерть.
— Ты бездушный член!