Эрик нахмурился, словно не мог взять в толк, о чем она говорит.
— Женщина, — напомнила она. — В шатре.
Ей показалось, что он вздрогнул. Но затем просто сказал:
— Ах, да. Конечно.
У Элли заныло сердце.
— Ну что ж, думаю, пора прощаться.
Она отважилась еще раз взглянуть на него, гадая, сколько потребуется времени, чтобы черты его лица изгладились из ее памяти. Ровные дуги бровей. Твердая линия подбородка. Белые морщинки в уголках глаз. Дьявольский изгиб губ. Высокие скулы и благородный нос. Это неотразимо прекрасное лицо.
Элли опустила глаза.
— Солдаты ждут меня с другой стороны горы.
— Ты уверена, что знаешь, что делаешь? А если они что- то заподозрят?
— Не заподозрят. Я умею быть очень убедительной.
Его взгляд посуровел.
— Мне это не нравится. Я сам провожу тебя в Эр.
— Нет! — резко возразила она. — Я должна действовать по плану, иначе у них возникнут подозрения. Думаешь, они поверят, что я нашла дорогу назад самостоятельно? Все должно идти, как договорено. Я знаю, что делаю. — Она взглянула ему в глаза. — Кроме того, ты больше не несешь за меня ответственность.
Короткое время они смотрели друг на друга. На мгновение ей показалось, будто что-то мелькнуло в его глазах, но он быстро отвел взгляд,
Эрик отступил назад, держась очень напряженно. Элли почти поверила, что это давалось ему с трудом.
— Ну что ж, — сказал он. — Прощайте, леди Элин.
У нее перехватило дыхание. Элли застыла, упиваясь мгновением, потому что знала — оно последнее. Но всему приходит конец.
— Прощай, Эрик.
Она повернулась и пошла прочь не оглядываясь. Короткая, но очень важная часть ее жизни закончилась.
Глава 25
Канун Рождества Предтечи и Крестителя Господня Иоанна (канун летнего солнцестояния)
23 июня 1307года.
Он поступил правильно. Лучше ей быть подальше от него. Вернее, так он твердил себе все снова и снова первые несколько дней после ее ухода.
Он очень хотел, чтобы она осталась. Но он любил ее слишком сильно, чтобы подвергнуть такой опасности.
Любовь — не гарантия счастливого конца. Иногда любовь означает жертву. Иногда любовь приводит к тому, что ты ставишь счастье любимого человека выше собственного, даже если при этом вы не будете вместе.
Эрик был мятежником вне закона. Он мог бы погибнуть уже к утру следующего дня. Хотя Элли и помогла им, он понимал, что они все еще очень рискуют, может быть, дни их сочтены. Возможно, если бы она была простой няней, все сложилось бы по-другому. Но она была дочерью одного из самых могущественных людей в христианском мире, обрученной с военачальником, столь же влиятельным и — что важнее всего — находящимся в полной безопасности. Перед ней открывалось блестящее будущее. Эрик не мог просить ее пойти на такой риск ради него. Он не хотел бы увидеть ее в клетке.
Она с тем же успехом могла бы вонзить кинжал ему в спину и повернуть — такой мучительной была его боль. Эрик чувствовал себя так, будто его разрывают пополам. Его эгоистичные желания боролись с твердым намерением поступить правильно.
Он только никак не ожидал, что правильный поступок может причинить подобную боль.
И он хорошо знал Элли. Если она заметит его колебания, она не успокоится, пока не выяснит правду. Значит, нужно было убедить ее, что он ее не любит.
Но выражение отчаянной решимости на ее побледневшем лице, перед тем как она ушла, постоянно преследовало его. Позволить Элли уйти было самым трудным поступком из всех, что он совершил в жизни. По сравнению с ним двухнедельная тренировка с Маклаудом, которую они в шутку называли «муками ада», казалась детской забавой.
Несмотря на ее запрещение, он незаметно проводил Элли до самого замка Эр. Он подозревал, что она знала, что он идет следом, но ни разу не оглянулась.
Затем, спустя пять дней после того как четыре сотни приверженцев Брюса поймали в западню пятнадцать сотен английских рыцарей в Глен-Трул, заставив Эймера де Валенса позорно отступить, Элли покинула Эр, отплыв на галере в Ирландию. Эрик знал о ее отъезде, потому что отправил одного из своих людей присматривать за ней в замке. При малейшем намеке на то, что ее ночная вылазка в лагерь Брюса раскрыта, он бы пришел к ней.
Но ему так и не представилось случая.
Теперь же, после второй решительной победы над сэром Эймером де Валенсом при Лаудон-Хилл в мае, после небольшой стычки несколькими днями позже, загнавшей нареченного Элли назад в Эр, после разгрома сэра Филиппа Моубри сэром Джеймсом Дугласом и Бойдом и недавно полученного известия о том, что король Эдуард снова слег, сраженный тяжелой болезнью, события приняли совершенно другой оборот.
Народ устремился под знамена Брюса. Их ряды неожиданно разрослись от сотен до многих тысяч.
Мало-помалу Брюс укреплял свои позиции на юго-западе, отвоевывая ключевые крепости.
С каждым прошедшим днем Эрик чувствовал, как внутри нарастает странное нетерпение, схожее с паникой. По временам оно охватывало его с такой силой, что ему трудно было дышать.
Он страдал, не в силах избавиться от неотвязного чувства, что должен был сказать Элли о своей любви. Она заслуживала того, чтобы самой сделать выбор.
С каждой новой победой Брюса неуверенность Эрика возрастала. Он перестал спать. Почти не мог есть. Мог только сражаться. Поэтому он охотно брался за любое задание, чем опаснее, тем лучше. За все, что могло его отвлечь от неотвязных вопросов: правильно ли он поступил и не слишком ли теперь поздно?
— Мне приходится выслушивать жалобы.
Эрик взглянул на короля, осознав, что тот обращается к нему.
— Какие жалобы?
— Что ты очень жестко обращаешься с новобранцами.
Эрик переглянулся с Маклаудом и ответил:
— Они должны быть готовы к сражению. Эдуард соберет в Карлайле еще больше людей к июлю. Он так легко не сдается.
— И мы должны быть готовы, — согласился Брюс. — Если Эдуард выздоровеет. Но ты не можешь мгновенно превратить крестьян и рыбаков в рыцарей.
— Я и не пытаюсь сделать из них рыцарей. Но я хочу, чтобы они осознали себя настоящими горцами. Это труднее, поэтому нужно много тренироваться.
— Да, ты прав, — рассмеялся Брюс. — Признаю свою ошибку. — Он пристально посмотрел на Эрика. — Мне сообщили кое-какие новости, которые могут заинтересовать тебя.
Он произнес это таким безразличным тоном, что каждый мускул в теле Эрика напрягся.
— Насчет моей свояченицы, — добавил Брюс. Он отхлебнул глоток вина, глядя на Эрика поверх кубка, прекрасно зная, что заставляет его испытывать неловкость. — Она венчается с Монтермером на днях.