- Уже восьмидневку как поправился. Ты по-прежнему вкалываешь без отдыха, хотя нынче имеешь собственную кузницу и сам себе хозяин. Чем занят-то? Все мастеришь свои игрушки?
- Не только. Яррлу частенько помогаю, а он, когда слишком занят, передает мне часть своих заказов. Кроме того, я смастерил-таки по чертежу хаморианский компас. На всякий случай сделал несколько штук. Это была самая сложная работа, какую мне приходилось выполнять. Работа с медью или бронзой сама по себе, может, и не так сложна, но я-то мастер по железу! Корпус компаса оказался для меня сущим кошмаром. Может быть, в будущем я и научусь работать с медью, но пока...
Допив кружку, Пергун выискивает взглядом служанку, бормоча под нос:
- Не могу поверить, что Кирил дерет теперь по четыре медяка за кружку! Четыре монеты - это же сущий грабеж!
- Все дорожает.
- Проклятые чародеи! Прошу прощения, мастер Доррин.
- Я так же проклят, как и все прочие.
- Что ты, я не имел тебя в виду! - говорит Пергун. Наконец ему удается дозваться служанку.
- А деньжата-то у тебя есть? - с сомнением спрашивает она. Раскрыв ладонь, Пергун показывает четыре медяка.
- А ты, мастер Доррин? Будешь пить?
- Нет, спасибо.
- Мастер Доррин? - к столику подходит болезненно худой темноволосый мужчина.
- Рад тебя видеть, почтеннейший, - говорит Доррин, вставая. - Весьма польщен.
Пергун порывается уйти, но Джаслот удерживает его:
- Сиди, сиди, ты не помешаешь. Садись и ты, Доррин. - Джаслот выдвигает стул и пристраивается на краешке. - Твои компасы работают исправно.
- Рад это слышать. Следует держать их подальше от воды. Вообще-то такие штуки делают из меди или бронзы.
- Их берегут как зеницу ока, - заверяет Джаслот, уставясь в столешницу, а потом, подняв на Доррина темные глаза, неожиданно спрашивает: - Ну, а что ты об этом думаешь?
- О чем?
- Я тут слышал, как твой друг толковал о ценах на пиво. Ты сам знаешь, так везде. Хорошо, что у вас есть возможность бывать в трактире...
- Неужто у тебя, купец, дела так уж плохи? - откликается Доррин, у которого вдруг пересыхает горло.
- Может быть, ты заметил, что в этом году не было фейерверка на Ночь Совета?
- Должен признаться, как-то не обратил внимания.
- Ты слышал, что Кертис объявил о весеннем наборе рекрутов?
- Это после того, как не удалось добиться своего с помощью ложных разбоев, - тихо произносит Доррин.
- Не удалось, благодаря Отшельничьему? - уточняет Джаслот еще тише.
- Сомневаюсь, чтобы тут имели место сознательные действия со стороны острова.
- Ты полагаешь, что великим магам Отшельничьего нет до этого дела?
- Не знаю, - отвечает Доррин, не желая вдаваться в подробности, и пытается сменить тему: - Ты, наверное, знаешь, я выстроил новый дом. Хотелось бы там пожить.
- А не мог бы ты изготовить что-нибудь, полезное для солдат Совета? Что-нибудь, основанное на гармонии?
Джаслот задает те же вопросы, что и Брид с Кадарой, но какой ответ может он дать? Ему и нож-то сковать трудно, не говоря уж о мече.
- Не знаю. Обещаю об этом подумать, вдруг что-нибудь придет в голову! Но для кузнеца, который связан гармонией, существует множество ограничений.
Джаслот хмурится.
- Мне сейчас тяжело взять клинок в руки, а не то, чтобы изготовить его, - поясняет Доррин. - Вот почему я использую посох.
- Ты используешь его так, что клинок тебе вряд ли нужен, - сухо замечает купец.
- Не знаю, - беспомощно повторяет Доррин. - Могу только подумать.
- О большем мы и не просим, - говорит Джаслот, глядя Доррину в глаза. - Может, подумаешь заодно и о вступлении в Совет?
- Я? Не думаю, чтобы я соответствовал требованиям...
- Если пока и нет, то это ненадолго. Я заметил, что в твоем новом доме есть помещения, предназначенные под склад.
- Ну, свободное место никогда не помешает, - говорит Доррин, не желая объяснять, что склад предназначается для Лидрал. - Но становиться купцом я не собираюсь.
У него и впрямь нет ни малейшего намерения заниматься торговлей.
- Неважно, - Джаслот улыбается и встает. - Так или иначе, мы надеемся на твою помощь. Зима нынче холодная, но мне впервые в жизни хочется, чтобы она тянулась подольше. Грустно, когда приходится бояться весны и надеяться на долгую стужу. Всего доброго, мастер Доррин.
- Свет... - бормочет Пергун после долгого глотка пива. - Этот расфуфыренный щеголь говорил с тобой так... так, будто ты более важная шишка, чем он сам. Да кто же ты все-таки такой, Доррин?
- Я - это я. Иногда кузнец, иногда целитель, а иногда... иногда и сам не пойму. Ладно, мне пора иди.
- А я еще посижу немного, пиво допью, и вообще... - тянет Пергун. Куда мне идти? У Хеммила холоднее, чем в леднике. У Геббы, - он указывает пальцем на рыжебородого малого, играющего в углу в кости, - есть повозка. Он меня подбросит.
Пергун берет кружку и направляется в тот угол, где идет игра.
Сев в седло, Доррин едет по раскисшему снегу к мосту, присматриваясь к ближайшим домам. Еще не поздно, однако почти все окна темны, а если где и есть свет, то тусклый, какой может давать единственная свеча или плошка. Да и дым, несмотря на холод, поднимается лишь из немногих труб.
Цена на пиво выросла вдвое. Холодно и темно, однако люди почти не зажигают ни очагов, ни ламп. И при этом Джаслот молится о долгой зиме.
За мостом дорога схвачена морозцем, а сугробы по обе ее стороны высотой чуть ли не по пояс. А вот огней в придорожных домах так же мало.
Подъезжая к холму, откуда начинается подъем к его дому, юноша ежится при мысли о том, скольких людей в Спидларе погубит долгая, холодная зима... и ранняя весна.
XCVII
Доррин идет по тропке, которую проложил в снегу между своим домом и домом Риллы. Утром опять шел снег, и сейчас ветерок гонит поземку поверх утоптанного наста. Над головой нависают тяжелые серые тучи, однако нового снегопада пока не предвидится.
Юноша оглядывается на кузницу - предполагается, что Ваос мастерит там сейчас полку для инструментов - и улавливает над дымоходом дрожь подогретого воздуха. Стало быть, огонь разожжен.
У Риллы все как обычно. Какая-то толстая старуха с покрытым красными пятнами одутловатым лицом заходится в надрывном кашле, а когда приступ кончается, пытается отдышаться и хрипит, словно вместо легких у нее неотрегулированные мехи. Человека, сгорбившегося рядом с очагом, бьет озноб, хотя он находится вблизи огня и кутается в несколько рваных одеял.
Эти люди Доррину незнакомы, а вот стоящих в углу худенькую женщину и ребенка он узнает прежде, чем Фриза успевает спросить:
- А сегодня ты покажешь лошадку?
Девочка делает шаг ему навстречу, продолжая одной ручонкой держаться за линялые брюки матери. Мерга одета в пастушью овчину, такую же как у дочери, но более вытертую и рваную. Лицо ее кажется еще более изможденным и печальным, чем обычно, однако следов побоев ни у нее, ни у ребенка нет. Женщина смотрит в дощатый пол, стараясь не встречаться с Доррином взглядом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});