Быть может, он хочет, чтобы я рассказала ему о своей сексуальной жизни с Фрэнком, и таким образом понять, чего я жду от него?
— Видишь ли, я понял, что ты думаешь о нем. Не можешь не думать при таких обстоятельствах. И не хочу, чтобы ты считала, что не следует говорить со мной о нем. Хотя я теперь твой муж — как это странно звучит, правда? — было бы неправильно, если бы ты забыла его или постаралась сделать это. Раз ты его любила, значит, он был хороший человек.
— Да, он… был.
Голос мой дрогнул, и Джейми провел большими пальцами по тыльной стороне моих рук. Потом поднял их и бережно поцеловал каждую. Я снова откашлялась.
— Ты произнес замечательную речь, Джейми.
— Да. — Он внезапно улыбнулся. — Я подготовил ее в то время, когда Дугал там внизу произносил тосты.
Я глубоко вздохнула.
— У меня есть к тебе вопросы.
Он опустил глаза и погасил улыбку.
— Я так и предполагал, — сказал он. — Прекрасно понимаю, что при данных обстоятельствах ты имеешь право на любопытство. Что же ты хочешь узнать? — Он поднял взгляд, и при свете лампы в голубых глазах сверкнуло озорство. — Почему я до сих пор девственник?
— Э-э, я бы сказала, что это более или менее твое личное дело, — пробормотала я.
Мне вдруг стало жарко, и, высвободив одну руку, я потянулась за платком в карман платья и нащупала там что-то твердое.
— Ой, я забыла! У меня до сих пор твое кольцо. Вынув кольцо из кармана, я отдала его Джейми — тяжелый золотой обруч, украшенный рубином-кабошоном. Он не надел его себе на палец, а опустил в свой спорран.
— Это обручальное кольцо моего отца, — объяснил он. — Обычно я его не ношу, но сегодня мне хотелось предстать перед тобой в наилучшем виде.
При этих словах он покраснел и принялся возиться с застежкой споррана.
— Ты оказал мне большую честь, — сказала я, не удержавшись от улыбки.
Добавлять кольцо с рубином к сверкающему великолепию его костюма было все равно что ввозить уголь в Ньюкасл[27], но я была тронута благородством замысла.
— Я куплю тебе подходящее кольцо, как только смогу, — пообещал Джейми.
— Это не так уж важно, — сказала я, испытывая некоторую неловкость — ведь в скором времени я собиралась отсюда улизнуть. — У меня есть главный вопрос, — продолжала я, возвращая разговор в прежнее русло. — Если ты не возражаешь, ответь мне, почему ты согласился на мне жениться?
Джейми, отпустив мои руки, слегка откинулся назад. Помолчал немного, разглаживая шерстяную ткань панталон у себя на бедрах. Мне хорошо была видна длинная линия напряженных мускулов под тяжелой тканью.
— С одной стороны, вроде бы и не стоило говорить об этом, — проговорил он, улыбаясь.
— Нет, я хочу знать, — настаивала я. — Почему? Он посерьезнел.
— Прежде чем я отвечу тебе, Клэр, я сам хочу тебя кое о чем попросить, — медленно произнес он.
— О чем же?
— О честности.
Я слегка вздрогнула, когда он все с тем же серьезным выражением на лице наклонился ко мне, уперев руки в колени.
— Я знаю, Клэр, что есть вещи, о которых ты не хочешь говорить мне. Скорее даже не можешь говорить о них.
Знал бы ты, насколько ты прав, подумала я.
— Я никогда не стану принуждать тебя или настаивать на том, чтобы узнать о вещах, касающихся только тебя, — серьезно сказал он, посмотрел на свои руки и сжал их ладонь в ладонь. — Есть вещи, которые я не могу рассказать тебе, по крайней мере пока. И не прошу тебя о том, чего ты не можешь мне дать. Прошу лишь об одном: пусть будет правдой то, что ты найдешь нужным сказать мне. И я обещаю тебе то же самое. Между нами сейчас ничего нет — кроме уважения, вероятно. И я думаю, что уважение дает место тайне, но не лжи. Ты согласна?
Он разжал руки и протянул их мне ладонями вверх. Так мне была видна темная полоска пореза на запястье. Я положила ему на ладони свои руки.
— Да, я согласна. Обещаю быть честной. Его пальцы сомкнулись над моими.
— Я обещаю тебе то же. Ну а теперь… — Он глубоко вздохнул. — Ты спрашиваешь, почему я на тебе женился?
— Мне просто немножечко любопытно это узнать. Широкая улыбка словно вобрала в себя юмор, который прятался у него в глазах.
— Не могу сказать, что порицаю твое любопытство.. Причин несколько. Об одной, даже, скорее, о двух я сейчас не вправе говорить, но позже ты их узнаешь. Но главная причина — та же самая, что и у тебя, это необходимость спасти тебя от рук Джека Рэндолла.
Я вздрогнула при упоминании имени капитана, и руки Джейми крепче сжали мои.
— Ты в безопасности, — сказал он твердо. — Ты носишь мое имя, ты под защитой клана и под моей защитой. Он больше не дотронется до тебя, пока я жив.
— Благодарю тебя, — сказала я.
И, глядя на это строгое, молодое, решительное лицо с широкими скулами и крупным подбородком, я впервые почувствовала, что в нелепом плане Дугала заложена разумная основа.
«Под моей защитой…» То была не просто фраза — стоило посмотреть на Джейми, на твердый разворот его широких плеч, стоило вспомнить его диковатую грацию, когда он показывал мне при лунном свете приемы боя на мечах. Он знал, что говорит. Совсем еще молодой, он имел право так говорить, и его рубцы подтверждали это право. Он был не старше многих летчиков и пехотинцев, за которыми мне пришлось ухаживать в госпитале, и так же, как они, Он знал цену ответственности. Он давал мне не романтический обет, а твердое обещание защищать мою безопасность ценой своей собственной. Я могла лишь надеяться, что дам ему что-то взамен.
— Это просто великолепно с твоей стороны, — совершенно искренне сказала я, — но стоило ли это брака?
— Стоило. — Он кивком подкрепил слово. — Я имею основания судить об этом человеке, ты же знаешь. Я не хотел бы, чтобы в его власти оказалась даже собака, и не допустил бы этого, если бы мог. Что же сказать о беспомощной женщине?
— Весьма похвально, — кисло заметила я, и Джейми рассмеялся.
Он встал и подошел к столику у окна. Кто-то — должно быть, хозяйка гостиницы — поставил букет полевых цветов в высокий стакан для виски. Рядом с букетом стояли два бокала для вина и бутылка.
Джейми налил вино в бокалы, вернулся на свое место и протянул мне бокал.
— Не такое хорошее, как из личных запасов Колама, — сказал он с улыбкой, — но все же недурное.
Он поднял бокал.
— За миссис Фрэзер, — мягко произнес он, а меня вдруг охватил новый приступ паники, но я твердо подавила его и подняла свой бокал.
— За честность, — сказала я, и мы оба выпили. — Ну хорошо, — продолжала я, опустив пустой бокал, — это одна причина. А есть другие, о которых ты мог бы мне сказать?
Он принялся внимательно изучать свой бокал.