хищник, готовый наброситься.
— Что, черт возьми, это значит?
Я сама выбрала этот бой. И не могла отступить, хотя мои колени дрожали.
— Возможно, ты защищаешь меня от того, чего я не знаю, но ты делаешь ужасную вещь, защищая меня от тебя.
Его зубы скрежетали.
— Я не опасен.
Я цинично рассмеялась.
— Ты всегда был самым опасным. Для меня.
— Что ты хочешь от меня, Олин? — Его вздох был бесконечно тяжелым. — Ты толкаешь меня, пока я не сорвусь. Дразнишь меня, пока я не отвечаю. Тебя не должно быть в моей жизни, но ты все равно ворвалась в нее. — Его глаза вспыхнули. — Это твоя вина. Ты все так чертовски усложнила.
— Ты винишь меня во всем этом?
Гил кивнул, проходя вперед и останавливаясь перед спинкой моего кресла.
— Во всем.
— Включая тот бардак, в котором ты находишься из-за парня, который тебя избивает?
Гил закрыл глаза, терпеливо вдыхая, его плечи ссутулились в знак поражения.
— Нет. Это на мне.
— Что на тебе?
Он грустно улыбнулся.
— Наказание, которое я не могу вынести.
Я перестала дышать.
— Какое наказание, Гил? — Выйдя из-за кресла, я осмелилась положить руку на его твердое предплечье. — Ты ведь знаешь, что можешь поговорить со мной, верно? — Мне хотелось спросить его, была ли я той О, о которой он мечтал. Преследую ли я его все так же, как он преследует меня.
Но я была трусихой.
Гил отмахнулся от меня.
— Как я тебе уже говорил, я не могу.
Он посмотрел на потолок самым страдальческим взглядом. Меланхолия окутывала его, выползая из углов квартиры, и вонзала болезненные клыки в его душу.
Мне было невыносимо видеть его таким разбитым. Потому что это было то, чем он был. Его гнев и наши споры пугали меня, но еще больше меня пугало то, что скрывалось под его угрозами.
Гилберт Кларк был почти на пределе своих сил.
Он был измучен, истощен и жил в страданиях, а я понятия не имела, как ему помочь.
— Я все еще здесь для тебя, Гил. — Я шагнула к нему, обхватив руками его напряженное тело. — Даже если ты попытаешься оттолкнуть меня. Даже если мы будем ссориться или говорить то, что не имеем в виду. Если тебе действительно нужна помощь… я всегда здесь.
Он оставался неподвижным; холод, исходящий от его тела, покрывал мою плоть снежинками, заставляя меня дрожать.
— Я бросил тебя. — Его голос был едва слышен, тихий, как туман.
— Да, бросил.
— Я причинил тебе боль.
Я кивнула.
— Очень сильно.
— Я причинил тебе физическую боль.
— Много раз.
— Но ты прощаешь меня?
Я вздохнула.
— Прощаю.
— Почему?
— Потому что… мы семья.
Гил резко выдохнул.
— Мы не семья. И никогда не были.
Я крепко сжала его.
— Не кровь делает нас семьей. Выбор и связь делают семьей. Семья — это прощение.
— Не надо. — Он вздрогнул в моих объятиях. — Не прощай меня.
Я придвинулась ближе.
— Уже слишком поздно.
— Я не хочу этого.
— Очень жаль.
— Я этого не заслуживаю.
— Не заслуживаешь. Но дело сделано.
Его сердце барабанило в мою грудь, когда я обнимала его. Мы стояли на пороге странного перемирия. Я чувствовала это — его готовность перестать быть ублюдком, но эта мягкость не была достаточно сильной, чтобы победить мучения внутри него.
— Ты намерен все разрушить.
Гил собрал мои волосы в кулак, откидывая мою голову назад, так что его глаза смотрели на меня сверху.
Мрачный блеск в их глубине затронул меня. Я перешла от желания держать дистанцию к желанию не держать ее вообще.
— Думаю, мне придется совершить что-то непростительное. Возможно, тогда ты увидишь меня таким, какой я есть. — Его губы обрушились на мои, оставляя синяки, требуя меня.
Этот поцелуй отличался от предыдущих.
Этот поцелуй положил конец всем другим поцелуям. Он уничтожил их, разрушил их, убил всякое воспоминание о нежности.
Моя спина выгнулась от боли, когда он сильно прижал меня к обеденному столу. Рукой он обхватил мой затылок, удерживая меня на месте, пока его рот властвовал над моим. Его язык проникал глубоко, выталкивая мой с дороги и яростно овладевая мной.
Я задрожала, когда его поцелуй стал таким же звериным, как и его настроение.
Я пыталась дышать, целовать его в ответ, участвовать в этом.
Но он был слишком далеко.
Развернув меня, он расположил меня лицом к столу. Яростным движением между лопаток он уложил меня на столешницу.
Я не сопротивлялась.
Если он думал, что может взять меня против моего согласия, то ошибался. Секс с Гилом всегда будет тем, чего я хочу. Секс с Гилом давал мне власть над ним, потому что он отбрасывал барьеры, которые тот не мог контролировать.
Раздвинув ноги, прежде чем Гил успел сделать это за меня, я намеренно выгнула спину и застонала. И говорила ему всеми явными способами, что в этом я равна. Он не мог украсть то, что уже принадлежит ему.
От его разочарованного стона по моей спине побежали мурашки.
Благодаря своей бунтарской готовности я не позволила ему взять на себя грех.
— Будь ты проклята, Олин Мосс. Будь проклята за все это.
Я молчала, пока он задирал мою юбку на бедра и стягивал с меня нижнее белье.
Пол заскрипел под моими ногами, когда он опустился на колени.
Я прикусила губу, когда его зубы прочертили дорожку по внутренней стороне моего бедра, его рот ощущался горячим и влажным на моей коже. Потом вскрикнула, когда его язык нашел мой центр, проникая внутрь меня без всяких прелюдий и колебаний. Гил поглощал меня, и мои ноги подкосились от темного удовольствия, которое он дарил.
Он обхватил пальцами мои бедра, прижав меня к столу, пока сосал меня сзади. Дыхание больше не было основой моего существования.
Только Гил был им.
Он был моим воздухом и спасательным кругом. Никогда и ни с кем я не испытывала такой бурной связи. Никогда не была так привязана к другому и не была так снисходительна. Возможно, мы были соединены звездами и связаны невидимыми для нас силами.
Судьбой.
Я впилась зубами в руку, когда Гил ввел в меня два пальца, одновременно посасывая мой клитор.
Святая мать…
Оргазм, о котором не было и речи три секунды назад, нахлынул на меня. Блаженство закрутилось вокруг его пальцев, пока он вводил их в меня и сосал.
Он издал гортанный стон, когда сильно впился в меня языком. Его прикосновения были слишком интенсивными. Слишком коварными. У Гила всегда была способность раздеть меня догола и оставить ни с чем.
— O…
Гил проникал