— Не знаю.
— Не знаешь… — грустно подтвердил Витя.
Юрка рухнул и, волоча за собой грузы по хрустящему шлаку, пошел к планке измерить рост.
Рост был все тот же — по красную черточку.
— Высоко берешь! — осуждающе заметил Витя.
10
Рабочий день закончился. Воспитательницы, няни, поварихи, бухгалтер, медсестра и уборщица быстро переодевались, складывая в шкафчики свои белые халаты.
— Девочки, не расходитесь, — попросила лучшая подруга. — Поговорить надо.
— О чем говорить-то? — спросила худенькая няня.
— На работе мы проводим, к сожалению, лишь одну треть своей жизни, — веско заметила ей Тамара, — а все остальное время предоставлены, к сожалению, самим себе. И вот тут-то нас и подстерегают ошибки.
— Давно не говорили по душам, — кивнула пожилая уборщица.
Лена испуганно посмотрела на Тамару. Неужели она, да еще при всех, вновь осмелится начать про Юрку?..
А Юрка был недалеко. Он нервно прохаживался с букетом цветов у калитки детского сада, ожидая Лену. Ему казалось, что родители и дети, выходящие на улицу, странно поглядывают на него, шушукаются и смеются. А малыши и родители просто были рады снова видеть друг друга: за день накопилось, что рассказать, и не смеются дети только когда больны.
Он не знал, что Лене сейчас гораздо труднее, чем ему. Лучшая подруга осмелилась — да еще как!
— Лена, — проникновенно сказала Тамара, все сидели в детской столовой на низеньких табуретках, — ты стала работать без огонька и улыбки. А ты у нас умная, красивая, да-да, на тебя заглядываются все папы и отчимы. Ну, а причина твоего такого… настроения нам всем ясна и понятна.
— Да вон он ходит, — кивнула за окно уборщица. Все тут же посмотрели, кроме Лены.
Одна из воспитательниц быстро вязала прямо на себе платье, начав с рукава. Рядом сидели две девушки, держа на растопыренных пальцах нитки.
— Жаль, заведующая наша больна, она б тебе еще не то сказала. А ведь ты ее замещаешь!.. Разве ты не понимаешь, Лена, что он тебе не пара? — горячо закончила в пространство лучшая подруга и повернулась к окаменевшей Лене, сидевшей с ней рядом, бок о бок. — Он, может быть, и хороший. Но какой-то, извини, повторяюсь, маленький. Нам больно видеть, как ты себя принижаешь.
Внезапно вскочила девушка маленького роста:
— Я не понимаю: а при чем тут это? Все сразу заговорили:
— Оставьте ее в покое!
— Нечего ей советовать, сама разберется!
— Ничего. Давайте еще посидим. Завтра же выходной, — озабоченно возразила воспитательница, вяжущая на спицах. Она уже успела связать на себе два рукава и перехват вокруг шеи. По всему было видно, расположилась она надолго.
Одна девушка быстро вела протокол и передавала листки другой, а та машинально делала из них самолетики и пускала в окно.
Бухгалтер — симпатичная женщина средних лет — встала, и наступило молчание.
— В наше время разница в росте не имеет ровно никакого значения, — сказала она глубоким добрым голосом. — Пушкин был гораздо ниже Натальи Гончаровой, Наполеон ниже этой своей… Жозефины, Чарли Чаплин ниже всех своих шести жен! Но ты стала рассеянной, невнимательной. Пойми, Лена, твоя беда — наша беда, твоя радость — наша радость, твое ликование — наша ликость! Конечно, спутника жизни человек выбирает себе однажды и на всю жизнь. Извини, человеку свойственно ошибаться, тем более молодому. Но коллектив не ошибается никогда!.. Что он маленький — пусть, ладно. Может, еще и вытянется.
— А что! — сказала одна из нянь. — Вот в нашем доме парень женился, ушел в армию, вернулся, а жена — на полметра ниже. А она — во какая!
Все засмеялись. Лена опустила голову.
— И страшный он, не приведи Господь! — сказала пожилая уборщица, снова посмотрев в окно.
Воспитательница, вязавшая на спицах, закончила на себе платье и откусила нитку от подола.
— Ну, это вы… — недовольно произнесла бухгалтер, укоризненно глядя на уборщицу. — Чтобы понять красоту, скажем, Лейли, надо на нее взглянуть глазами Межнуна! Я о другом: выходит, он на нее плохо влияет, раз она стала хуже работать. А рост… по мне, хоть карлик, хоть лилипут, лишь бы человек хороший.
Лена вдруг заплакала.
Все кинулись к ней и принялись утешать:
— Ну, чего ты…
— Ну, ладно…
— Стоит из-за него расстраиваться!
— Ну, маленький. Ну и что!
Лена заплакала еще горше. Все осуждающе посмотрели на Тамару.
— Я думала, вы ей поможете, а вы… — обиделась она. — Да поймите, это не любовь, а увлечение, беглая влюбленность. Потом ведь все пройдет! Ты хоть его, Лена, пожалей, если себя не жалеешь.
Все вновь загомонили:
— Да при чем тут рост?
— Ну и пусть она на голову выше его. Зато слушаться станет и обеими руками за нее держаться!
— А как они по улице ходить будут?
— Ничего, больше будет дома сидеть! Лена вскочила и вытерла глаза:
— Какие вы все…
— Это она, — поспешно показала уборщица на Тамару. — Не слушай ее!
Опять стали спорить, горячо доказывать, обижаться. И неожиданно умолкли. Только теперь все заметили, что Лены здесь уже нет.
Они увидали в окно, как Юрка преподнес ей букет. Она демонстративно взяла его под руку и пошла с ним по улице.
— Душевно поговорили, называется, — огорчилась Тамара.
11
— … В этом году — 365 дней, — горячо убеждал Юрку лучший друг на пляже, — а я тебя прошу об одном-единственном дне!
— Завтра я весь день с Леной хотел провести… — начал было Юрка, не прекращая зорко нести свою службу.
— Все остальные 364 дня ты проводи с Леной! Юрка, я здесь уже с месяц, а виделись мы всего три раза, да и то раз. И все ссоримся! Одного дня жалко?
— Ладно, — неохотно согласился Юрка. — Поеду. Только о Лене…
— … Ни слова! — обрадовался лучший друг. — Клянусь!.. Почти то же самое произошло и у Тамары с Леной.
Утром в раздевалке появилась лучшая подруга. Она была многозначительна и торжественна.
— Девочки, внимание! Коллективная вылазка на пляж в Мисхор, перенесенная с позапрошлого воскресенья на прошлое и отмененная в связи с субботним профсоюзным собранием, состоится в это воскресенье!
Затем подошла к Лене:
— Завтра в полдевятого я за тобой захожу. Заказан автобус!
— Завтра я не могу, — замялась Лена. — Мы с Юрой…
— Ты же сама говорила: он и я! — перебила лучшая подруга. — Выходит, только он, а где же я? Где все мы? И потом, ведь у каждого из нас тоже есть личная жизнь. Мы тоже не хотим, но едем! Ты меня можешь травмировать сколько угодно, я не обижусь, — обиженно сказала она, — я ради тебя под симферопольский троллейбус лягу, но отрываться от всех?!
— Хорошо, — неохотно согласилась Лена. — Еду.
— Вот и чудесно! — обрадовалась Тамара.
— Только не говори плохо о Юре. Никогда, пожалуйста!
— Пожалуйста, — пожала плечами лучшая подруга. — Да хоть поклянусь!
…Вечером Юрка с Леной вновь гуляли в своем излюбленном месте — по детской площадке в парке.
— Ты завтра утром что делаешь? — нерешительно спросил он.
— Я… у меня дела завтра, — смутилась она.
— И у меня… — пробормотал Юрка, отводя взгляд. — Давай встретимся в пять?
— А если позже? — грустно сказала Лена. — В полшестого?
— Лучше в шесть. Договорились?
— Боюсь, не успею… Может, в семь?
— В семь пятнадцать, — тоскливо ответил Юрка. Не выдержал и признался: — Мы завтра весь день вдвоем с другом… Пристал с ножом к горлу!
— А мы с девочками на вылазку, — призналась Лена. — Проголосовали…
Пошел дождь. Все парочки кинулись с аллеи в ближайший павильон. Оттуда призывно доносился дружный смех. Хлынул ливень.
— Бежим, — Юрка схватил Лену за руку.
Павильон оказался обыкновенной комнатой смеха. В кривых зеркалах Лена стала еще выше, а Юрка — и вовсе ниже. Они напряженно смотрели на свои отражения. А люди вокруг надрывались от хохота и показывали пальцами. Лене с Юркой казалось, что только — на них!
Они, единственные, не смеялись.
На пляже Мисхора в такую рань было еще пустынно. Но к нему с разных сторон уже шли, словно на приступ, шумные компании, будоража окрестности воплями транзисторов и оглушительным гитарным звоном. «Сюда и птица не летит, и тигр нейдет…» — как говорил поэт.
Юрка уныло шел с компанией лучшего друга: трое невысоких парней и пять таких же, как под линейку, девушек.
Место для привала Витя выбрал в песчаной ложбине у моря и начал распределять обязанности:
— Я развожу костер. Вы чистите картошку…
— А вы, старики, за хворостом, — приказал он Юрке и одной из девчушек — курносой хохотушке.
— Сюда-сюда, — крикнула она Юрке, взобравшись на косогор и пытаясь вывернуть с корнем разлапистый сухой куст.
— Раз-два — взяли! — скомандовала она.