Я узнал, что после разгрома Навидада Орниччо нашел пристанище во владениях касика Гуатукаса, отца Гуатукаса. За этот год юноша потерял отца, и его место занял Веечио, дядя Гуатукаса. Каонабо женат на родной тетке Гуатукаса, Анакаоне, и потому между этими двумя племенами существуют дружеские отношения.
Земли Веечио лежат в отдалении, и туда позже всего проникло известие о прибытии нашей флотилии. Получив его, Орниччо немедленно же двинулся в путь, желая повидаться с нами, но, прибыв в Изабеллу, узнал, что мы отплыли на Кубу.
Обеспокоенный известиями о волнениях индейцев, друг наш отправился по нашим следам. Заболев в пути, он вынужден был вернуться в Харагву, но послал Гуатукаса в Изабеллу предупредить адмирала о готовящемся восстании индейцев.
Известие об этом глубоко потрясло меня.
— Как?! — воскликнул я. — Зная, что мы где-то здесь поблизости, Орниччо нашел в себе силы отправиться в противоположную сторону?
Гуатукас внимательно посмотрел на меня.
— Орниччо белый, — сказал он, — и у жителей Изабеллы белая кожа. У жителей форта святого Фомы тоже. В их жилах течет одна кровь. А мой народ красный, и Каонабо, и Гуарионех, и Веечио — краснокожие, и в наших жилах течет одна кровь.
Видя, что я не понимаю его, он попытался пояснить:
— Каонабо поднял своих воинов против белых, а его жена Анакаона — сестра моего отца и сестра Веечио.
— Ты хочешь сказать, — промолвил я, — что Веечио решится выступить заодно с Каонабо? Разве это может случиться? Разве Веечио не послал тебя с дарами к адмиралу?
— Когда друг твой там, — ответил Гуатукас, — касик слушает его слова и велит своим воинам пахать землю и удить рыбу. Но, когда ему рассказывают об индейских детях, затоптанных конями белых, он оглядывается по сторонам и ищет свой лук.
Я понял из слов юноши, что Орниччо приходится постоянно быть заступником своих белых братьев перед лицом воинственного Веечио. Для того чтобы отвлечь внимание касика от происходящего в Изабелле, мой друг решил просить адмирала воздвигнуть в горах Харагвы крепость для защиты людей Веечио от воинов-карибов, которые время от времени высаживаются на берегах Гаити. С этим поручением и был послан Гуатукас к адмиралу.
Я узнал от юноши, что друг мой ходит в индейской одежде, что он научился играть на гуайаре — однострунном индейском инструменте.
— Он слагает на нашем языке песни, — сказал Гуатукас с гордостью, — а песни живут дольше, чем люди.
Но из всего сказанного меня более всего поразило известие о том, что у моего друга отросла небольшая черная борода. Как я ни старался, но не мог себе представить Орниччо бородатым.
Гуатукас сообщил мне, что индейцы его племени были очень испуганы известием о возвращении белых, так как они не хотят и думать о том, чтобы Орниччо их покинул.
— Может быть, он содержится у них на положении пленного? — с беспокойством спросил я.
При этом синьор Марио и Гуатукас, переглянувшись, рассмеялись.
— Твой брат — великий вождь в моей стране! — с гордостью сказал юноша. — У него в подчинении большой отряд индейцев. Орниччо научил краснокожих обращению с самострелом, и народ Веечио теперь покорит всех своих врагов.
Это последнее известие меня удивило и огорчило.
— Индейцы Эспаньолы, — сказал я, — не знали до сих пор употребления оружия. И не сам ли Орниччо раньше радовался, что они, как дети, не понимают назначения меча или шпаги? Зачем же теперь он сам старается их вывести из этого райского состояния?
— Уже до него индейцев постарались вывести из этого райского состояния, — с горечью отозвался синьор Марио. — Сними-ка со стены план острова, — обратился он ко мне. — Нужно объяснить тебе настоящее положение вещей.
План Эспаньолы — Гаити разложен перед нами на столе, и синьор Марио водит по нему пальцем.
— Употребления оружия не знали жители вот этих областей, — говорит он. — Видишь, область Марьен нашего друга Гуаканагари? Люди касика Гуарионеха также не воины. Защищенные с юга высокими горами, они не знали нападений злых карибов и в борьбе с ними не закаляли своего характера. Щедрая природа, осыпавшая их своими дарами, развила в них беспечность и лень. На юг же от них, в горах Сибао, обитает племя касика Каонабо, повелителя Магуаны, еще дальше — страна Гигуей касика Котанабана, а на юго-запад — страна Харагва под управлением Веечио. Видишь, какой далекий путь пришлось проделать нашему другу, и понапрасну!
Людям Харагвы, Гигуея и Магуаны постоянно приходится защищать свою жизнь и имущество от карибов, и это сделало их отважными и предприимчивыми людьми.
Сталкиваясь с робкими подданными Гуаканагари или Гуарионеха, испанцы могли поступать с ними по своему усмотрению, внушая дикарям только почтение или ужас. Но, когда солдаты Маргарита стали хозяйничать в Королевской долине, индейцы, принимавшие их вначале радушно, постепенно стали видеть в них врагов, отличающихся от карибов только тем, что они не пожирали своих пленных.[89] Чаша терпения бедных дикарей переполнилась, и они, собираясь огромными толпами, стали защищать свое имущество, а иногда и нападать на отряды испанцев.
Вести об этом дошли до Изабеллы. Синьор Диего Колон с несвойственной ему строгостью потребовал от Маргарита повиновения адмиралу. Все награбленное золото ему было велено вернуть казначею колонии, а самому отправиться в глубь гор для дальнейших изысканий.
Легкие победы над индейцами, однако, вскружили голову Маргариту. Даже господина нашего, адмирала, он, кичась своим высоким происхождением, с трудом признавал своим начальником. Диего же Колона, не имевшего королевских полномочий, он считал самозванцем и выскочкой. Приказ Диего возмутил его гордость, и он с патером Буйлем стал во главе бунтовщиков. А патер Буйль — это тот ленивый и толстый бенедиктинец, который ожидал, что здесь, на острове, жареные куры сами будут ему валиться в рот. Когда пришли из Испании корабли, привезшие Бартоломе Колона, слабый синьор Диего никак не мог помешать бунтовщикам с их единомышленниками отправиться на этих кораблях назад, на родину.
— Почему же это вас так огорчает?! — воскликнул я. — Бунтовщики убрались с Изабеллы, и бедные индейцы вздохнут наконец свободно.
— Маргарит уехал сам, но не взял с собой своих солдат, — возразил синьор Марио. — И они, предоставленные самим себе, превратились прямо-таки в разбойничьи шайки. Грабя и сжигая индейские деревни, они опустошили эту когда-то цветущую местность.
У двери раздался стук, и синьор Марио впустил солдата, посланного адмиралом за нами.