Читать интересную книгу О пережитом. 1862-1917 гг. Воспоминания - Михаил Нестеров

Налюбовавшись, отдохнувши, мы снова ехали в свой мрачный коридор. В свободное время читали. Я выписывал только что появившийся перцовский «Новый путь»[318], где тогда группа интересных писателей с Розановым[319] во главе, казалось, найдет новый путь к познанию России, россиян, их скрытых дум, заветных чувств, мыслей. Откроет тайну, давно утерянную, как любить Божеское и человеческое.

Тогда же мы прочитали трилогию Мережковского[320]. Темы этих новых творений указывали на образованность и вкус автора… Правда, подход к темам был более научно-философский, чем художественный. Художественность была самой слабой стороной романов. Хороши характеристики самого Юлиана, Леонардо, Рафаэля, Микеланджело, но действия, жизни, страсти, искренности — нет и следа. Толпа Мережковского ходульна и банальна. Там, где автор должен показать себя как художник, он бездарен, скучен до утомления. Его спасает начитанность, умение пользоваться материалом библиотек, Ватиканской и других, и новизна тем. Это не художественные произведения, не поэмы, а научно-археологические исследования. Вся трилогия Мережковского менее талантлива, хотя, быть может, замысловатее «Камо грядеши» мастеровитого Генриха Сенкевича.

Комиссия по осмотру купола церкви была собрана, был и строитель ее Симансон. Все высказывались весьма туманно, а старый придворный Симансон уклончиво заметил, что сейчас что-либо сделать с заново перекрытым куполом «трудно». На этом и разошлись. У меня же на этот счет была уже своя думка.

В марте мы уехали в Киев. Там пришлось мне расстаться с моей прекрасной мастерской, так как дом, где мы жили, был продан и новый хозяин хотел сам занять нашу квартиру. Начались поиски новой квартиры. Дело было спешное. Искали там же, в Липках, поближе к институту. Кое-как остановились на одной. Мастерская — окнами на север, с низкими потолками, но иного выхода не было. Переехали. Там я и окончил свою «Святую Русь». Там прожили мы до своего отъезда из Киева на жительство в Москву, в 1910 году.

Необходимо было ехать с докладом в Петербург. Великому Князю было теперь не до купола, не до нас с Симансоном (были юбилейные дни основания Петербурга). Однако, несмотря на это, в мае я был в Петербурге, видел своего патрона, мой проект относительно купола был одобрен, и я выехал в Ялту.

Там мы с женой пробыли недолго, встретили в Алупке Виктора Михайловича Васнецова, я проехал дальше в Гагры, где был принц Ольденбургский один. Принят я был любезно, и от имени принцессы мне было передано разрешение написать свои образа в «архаический» иконостас базилики не на месте, а на медных досках, что очень упрощало дело, и мы с ближайшим пароходом уехали в Батум — Абастуман.

Работы без меня шли вяло. С моим приездом все ожило, все подтянулось.

Начался лечебный сезон, музыка во второй роще. После тяжелого рабочего дня плохо гулялось мне, не то было в голове. Святые угодники, мученицы неотступно следовали за мной.

Однажды неожиданно явился к нам М. Горький[321] с женой — Екатериной Павловной и со свитой, из которой помню только одного — редактора «Знания» Пятницкого.

Горький выглядел отлично, он загорел, поправился, был в хорошем настроении.

Я предложил ему осмотреть церковь. Мы поднимались по лесам в самый купол. Алексей Максимович хвалил церковь, хвалил, казалось, искренне. Особенно понравилась ему «Св. Нина», незадолго перед тем написанная мной на одном из пилонов храма. Лицо Нины было не совсем обычно. Написал я его с сестры милосердия Петербургской Крестовоздвиженской общины, приехавшей отдохнуть, подышать абастуманским горным воздухом, подмеченной где-то в парке моей женой.

Сестра Копчевская (так звали мою «Нину») действительно обладала на редкость своеобразным лицом. Высокая, смуглая, с густыми бровями, большими, удлиненными, какими-то восточными глазами, с красивой линией рта, она останавливала на себе внимание всех, и я, презрев туземных красавиц, кои не прочь были бы попозировать для излюбленной грузинской Святой, познакомился с сестрой Копчевской и написал с нее внимательный, схожий этюд. Он и послужил мне образцом для моей задачи.

Этот же этюд пригодился мне еще однажды: я ввел это оригинальное лицо в толпу своей «Святой Руси». Она изображена на заднем плане, в белой косынке своей Общины.

Горький высказал сожаление, что церковь эта не в столице, а где-то в далеком Абастуманском ущелье. Настоятель церкви показал нашему гостю церковные богатства, принесенные в дар Высочайшими особами. После осмотра все отправились к нам завтракать, говорили о текущих событиях в столице, в России.

Горькому, по его словам, тогда не работалось. Путешествовал он для укрепления здоровья.

Часов в шесть Алексей Максимович и его спутники собрались на нашем балконе к обеду. К этому времени весть о том, что в Абастуман приехал Горький, облетела все ущелье. Местные жители и «курсовые», приехавшие в модный тогда курорт из Тифлиса, узнав, что Горький у нас, к концу обеда собрались у нашей террасы. Барышни, студенты сначала робко, а потом смелей и смелей стали выражать свои чувства, бросать на террасу цветы. По желанию Алексея Максимовича пришлось опустить занавеси. Несмотря на эту меру толпа росла, к вечеру восторженная молодежь закидала нашу террасу букетами жасмина.

Горький к тому времени уже был пресыщен. Все эти знаки подданничества больше не занимали его. В ту же ночь путешественники покинули Абастуман, через Зекарский перевал уехали в Кутаис. Отклики на его пребывание в Абастумане оставались еще долго. Абастуманцы внимательно следили по газетам за его триумфами.

Я же с Горьким после того больше не встречался никогда[322]…

В те дни умер знаменитый папа Лев XIII. Главой католической церкви был избран некий Кардинал Сарто. Род его не был славен. Говорили, что один из синьоров Сарто был не очень задолго перед тем сапожником. Однако добрый старичок Сарто под именем Пия Х-го оставил по себе хорошую память.

В конце августа я выехал в Гагры, чтобы поставить в иконостас базилики написанные за лето образа. Чудная дорога, голубое тихое море. Все чары благодатного юга сопутствовали мне. В Гаграх я не нашел своих заказчиков. Они были еще на севере. Поставив образа, я тотчас же уехал в Киев, с тем, чтобы через месяц вернуться в опостылевший к тому времени Абастуман, куда мною был приглашен А. В. Щусев осмотреть протекавший купол.

Дело оказалось легко поправимым. В куполе до и после перекрытия его вокруг креста оставалось пространство достаточно большое, чтобы через него дождевая вода и талый снег могли проникать внутрь и впитываться в пустотелый кирпич. В нем теперь скопилось много воды, она давала сырость, мешавшую росписи церкви.

Щусев своим молодым чутьем скоро напал на причину всех бед и предложил прежде всего выпустить накопившуюся воду, пробив пустотелый кирпич внутри купола. Затем, заделав пробоины кирпича, он приказал сделать воронку из красной меди, плотно облегавшую стержень креста, и залить крест свинцом. Таким образом, доступ влаги в купол был прекращен.

Задача была выполнена прекрасно. Купол начал мало-помалу просыхать и скоро стал пригодным к росписи. То, чего долго не могли сделать опытные архитекторы, удалось легко достичь талантливому молодому их собрату.

Щусеву церковь и ее роспись понравились. Пробыв несколько дней, он уехал в Киев, где под его руководством шли работы по орнаментации трапезной Лаврской церкви…

Глухота и головные боли у моей дочери не прекращались, и я отправил ее с сестрой в Петербург, а сам в конце сентября снова уехал в Абастуман.

От Одессы в тот раз ехал на отличном новом пароходе «Принцесса Евгения Ольденбургская». В Новороссийске на пароход села сама принцесса, имя которой носил наш пароход.

Парадная встреча. Я старался не показаться на глаза высокой путешественнице. Так ехали мы до Гагр, где, по случаю приезда принцессы, пушечные салюты и прочее.

Вернувшись в Абастуман, получил от принцессы, видевшей мои образа, телеграмму:

«Возвратясь вчера в Гагры, спешу послать Вам мою искреннюю благодарность за Вашу великолепную работу икон для Гагрской церкви. Поистине художественное изображение Святых ликов невольно переносит в глубину седой древности и наполняет душу зрителя тем невыразимым восторгом, коим полна была душа художника в момент творческого вдохновения. Горячо благодарю Вас также и за великолепный дар церкви, исполненный искусными руками Вашей супруги.

Евгения, Принцесса Ольденбургская».

И Гагры остались где-то позади…

В начале ноября я вернулся через Москву в Киев. В Москве смотрел в Художественном театре «Юлия Цезаря». Вспоминались мейнингенцы[323]…