Разумеется, исследования христианских древностей велись и на побережье Малой Азии, в городах, охваченных деятельностью апостолов первых веков и последующим византийским церковным строительством. Среди особенно успешных — долгие (и далекие еще от окончания) раскопки Эфеса, главного порта и столицы «провинции Азия», где стояло когда-то одно из семи чудес света, храм Артемиды, и собирались вселенские соборы. С городом связаны воспоминания о проповеди апостолов Павла и Тимофея, жизни евангелиста Иоанна, Марии Магдалины, дочерей апостола Филиппа и Девы Марии. Особо почитаем был св. Иоанн, живший на холме над Артемисионом, и, по преданию, там же похороненный; пилигримов привлекала пещера «Семи спящих отроков эфесских». В общем, Эфес был чрезвычайно богат христианскими памятниками (Foss, 1979; McRay 1991; Frend, 1996, 138–140, 190–195).82
Город делится на две части — античную и средневековую. Над местом погребения св. Иоанна, на холме в 2 км от города, Юстиниан I поставил огромный храм (близкий по плану к Апостолейону Константинополя), который после катаклизмов VII–VIII вв. стал городским собором и центром всей округи. В XII в. его окружили стенами, превратив в город, античные же кварталы совершенно запустели, став «легкой добычей» археологов XIX в., которые сперва занялись «языческим» Эфесом. благо он лежал, практически необитаем, в стороне от нового города.
Честь открытия византийского Эфеса принадлежит австровенгерским археологам-античникам, которые, приступив к изучению его «городища» (1895 г., Рудольф Хеберди), использовали самые современные в ту эпоху методы и вели работы с заслуживающим уважения упорством.8 Только через семь лет, в 1902 г., Хеберди, систематически исследуя квартал за кварталом, открыл первую византийскую церковь. В 1904 г. он добрался и до руин большой базилики вблизи порта. Посвященная Деве Марии, она, по-видимому, была первым кафедральным собором Эфеса и, возможно, местом проведения трех «монофизитских» вселенских соборов (431, 449, 475). Изучение базилики Богоматери и особенно ее некрополя с большим успехом продолжалось и позднее, вплоть до 1984-86 гг.85
Первая мировая война и крушение обеих монархий, австрийской и турецкой, должны были, казалось, положить конец работам в Эфесе. Они действительно были прерваны и в 1919 г. греческий археолог Сотириу даже попытался начать работы на церкви св. Иоанна. Но в послевоенный период новое австрийское государство изо всех сил поддерживало работы своих археологов в Малой Азии.86 В 1926 г. во главе возобновленных раскопок Эфеса стал Йозеф Кейл, работавший в Малой Азии с 1890-х гг. Думали продолжить исследования храма св. Иоанна — но материал увлек в сторону, предложив неожиданно удачный «пролог». Кейл обратил внимание на кладбище неподалеку, где сотни могил группировались вокруг церкви V в., для крипты которой использовали природную каверну. Это был известнейший паломнический комплекс: пещера, укрывавшая, по преданию, «Семь спящих отроков» от гонителей с Мредины III до начала IV в. Евлогии отсюда равно ценили и в средневековой Руси, и по всему Средиземноморью, и на далеком Кавказе. Его посещали и после захвата города турками (последнее описание осталось от 1444 г., за десятилетие до падения Константинополя (Keil, 1931; Keil, 1929).
После такого замечательного открытия можно было вернуться к «св. Иоанну». Раскопки были трудные, но результативные. Рухнувшая церковь V в. оставила настоящую гору мусора и несколько сотен рабочих трудились над ее удалением два сезона, что живо напоминает ситуацию, с которой на 70 лет раньше столкнулись при раскопках в Мирах). Удалось установить, что в IV в. место над могилой евангелиста отметили Юленькой квадратной часовней, которую постепенно обстраивали и увеличивали, пока не получилось большое здание крестообразного плана. При Юстиниане (одна из капителей несла монограммы императора и жены Феодоры) оно достигло гигантского размера (110 м в длину).
Его венчали центральный купол и пять дополнительных; на запад тянулся нартекс и атриум, с севера позже достроили баптистерий и скевофилакион (Keil, Hormann, 1951).
В Палестине, Сирии и Иордании расцвет изучения христианских древностей начинается значительно раньше, примерно с 1920-х гг Может быть, самый показательный случай — Гераса (Декаполис) в Трансиордании, исследованная в 1928-30 гг. Дж. У. Кроуфутом, а с 1980-х гг. — международными экспедициями под эгидой Департамента древностей Иордании.87
Как и Дура-Европос, македонско-эллинистическая Гераса развилась в римскую «колонию» со смешанным арабо-греческим населением; при переносе столицы в Константинополь город пережил новый расцвет Обилие надписей н церквей (всего их было не менее 15) позволило Кроуфуту изучить, как именно город превращался из языческого в христианский в IV–V1 вв. Во II-III вв. главной святыней здесь был еще храм Артемиды, но в правление Констанция II (337–361) появились христианские постройки. В 350-х гг. в Герасе возводят огромный (45–50 м длины) собор, причем Артемисион становится для строителей чем-то вроде каменоломни. Если в IV в. торжество новой религии подчеркнула постройка только двух храмов (один из них занял часть огромных пропи-лей святилища Артемиды), то постепенно их число достигло по крайней мере полутора десятков. Стоявшую на холме синагогу в конце концов тоже превратили в церковь, переориентировав ее с западного направления (к Иерусалиму) на восток и положив поверх мозаик, изображавших Ноев ковчег, новые, еще более роскошные, но уже с христианскими сюжетами.88
К VI в. трансформация города была завершена.89 Последнюю церковь поставили всего за три года до персидского нашествия (613). Гераса оставалась христианским городом еще примерно сто лет; затем археология фиксирует начало кампании по уничтожению изображений живых существ на мозаиках и разрушение церквей. Впрочем, настоящий конец принесли не люди, но боги. В 746 г. город сокрушило страшное землетрясение: археология показывает, что каменщики и штукатуры бросили инструменты на том месте, где оно их застало, и ушли, чтобы больше не вернуться.
Если в Герасе работали ученые из Йеля, то в Антиохии на Оронте, огромном христианском центре (той митрополии, подступы к которой когда-то преграждал Дура-Европос) в 1932 г. начал раскопки Принстонский университет и музей Лувра. Важнейшей в архитектурном отношении считают находку мемориальной капеллы в память епископа Бабила (387), построенной в форме равноконечного креста.90
Еще более интересны оказались разведки и раскопки вокруг Антиохии и на Сирийском нагорье, которые можно было беспрепятственно вести в годы французского мандата. Обследования, широко применявшие аэрофотосъемку, выявляли не только руины храмов, служебных и оборонительных построек, но и территории, на которых монастыри вели свое хозяйство, поля злаков и оливковые плантации. Владения (в ряде случаев восходившие к V в.!) были обнесены стенами, причем при каждом монастыре обнаруживалась своего рода «подмонастырская слободка»— деревня, населенная наемными или зависимыми работниками (что напоминает о храмовых хозяйствах эпохи язычества). Иными словами, монастыри оказались мощными земледельческими предприятиями, зависимость от которых сельского населения постепенно увеличивалась. Обнаружилось также, что плотность населения в Сирии византийской эпохи была чрезвычайно велика; в окружении столь многочисленных жилых объектов вряд ли возможно вести отшельническую жизнь (Tchalenko, 1953-58; Festiguere, 1959; Кауфман, 1961).
Вообще Сирии в довоенные десятилетия чрезвычайно повезло и с обстановкой исследований, и с учеными (см. выше о работах Батлера и Др.) Свобода рук, прекрасная сохранность памятников, заброшенных с VII в., возможность исследовать поселения целиком — позволяли изучить социальное устройство жизни в древности, включая взаимоотношения общины, храма и монастыря; литургическое планирование церквей, их архитектурные элементы и строительную технику. На основе этих материалов во Франции были созданы труды Жана Лассю и Жоржа Чаленко, ставшие эталонами функционального и историко-культурного подходов (см. гл. IV). О вкладе Лассю уже говорилось; ему не только Удалось разработать метод восстановления древней литургии по архитектурным элементам и другим материальным следам. Он сделал и важный шаг к всесторонней трактовке памятников церковной архитектуры как исторических источников, обратив особое внимание на социальную и, так сказать, финансовую сторону возникновения и эксплуатации храмов, собрав для этого всевозможные свидетельства. Оказалось, что в Сирии и вообще в византийской провинции церкви чаще строили вскладчину владельцы богатых имений, хотя известны и случаи общинного строительства, на собираемые пожертвования. Поскольку иерархия выражена в ранних сирийских храмах очень слабо (в них обычно нет нартекса, жертвенника и диаконника, алтарной преграды), можно вспомнить о «демократических» формах литургии раннего христианства, по-видимому, отражавших устройство общества в целом (Lassus, 1947).