Читать интересную книгу Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

— Одёрнуть придется вашего парторга, — наклонившись к чёрным космам комиссара, шепчет Зайцев, — Свиягин прав: геройствует Пархомец.

В своей речи секретарь райкома партии похвалил Пархомца за рост рядов партии, но указал ему, что это только начало работы. Главное — воспитательная работа.

Пархомец нервно ворошил белый ёжик волос и всё что‑то записывал. Он, кажется, впервые только туг понял, какая громадная задача стоит перед ним.

Разошлись далеко за полночь. Чёрное небо было в звездах. От земли шёл пряный гнилостный запах весенних лесных испарений, где‑то кричала, гукая, сова, дул слабый тёплый ветерок. Лагерь спал, за исключением чаг овых и дежурного по лагерю. Зайцев шумно вобрал в себя воздух:

— Ух, хорошо!

В сопровождении двух партизан секретарь подпольного райкома партии поехал в другую бригаду. Тепло и душевно думал он о Макее и его хлопцах и на сердце у него было светло и радостно.

XIII

Группа Гулеева снова была на диверсионной операции. Приближался праздник 1 Мая и Гулеев торопил своих друзей с возвращением в лагерь. Ему не терпелось к празднику отрапортовать Макею о спуске под откос ещё двух вражеских поездов.

Они сидели на полянке, отдыхали. В это время от опушки, тяжело шагая и производя страшный шум, шёл к ним Иван Шутов, держа на плече ручной пулемёт.

— Михась, — сказал он глухим голосом, — сюда какой‑то мальчик бежит.

— Гасан где?

— Следит за ним.

Вскоре появился и Гасанов, ведя за руку белокурого мальчика лет двенадцати. Веснушчатое лицо его улыбалось, курносый носик, какой в народе называют кнопкой, обветрился и краснел, как незрелая вишенка. Белая рубашонка порвалась как раз на самом животе и через прореху виднелось тело.

— Аркашка, чертёнок, ты? — вскричал Гулеев, подходя к мальчику.

— Вот, кацо, он гаварит, немцы девушка Германия гонит.

Мальчик, которого Михась Гулеев назвал Аркашкой, подал ему записку.

— Одна девушка бросила незаметно, когда их гнали нашей деревней.

Мария Степановна подошла к мальчику и по–матерински обняла его.

— Присядь со мной, Аркаша. Устал, небось?

— Не.

Шамам оглы Мамед Гасанов смотрел на мальчика и широко улыбался. Шутов и Румянцев вместе с Тулеевым стали читать записку, принесенную Аркашей.

— Что там, Михась? — спросила Гулеева Мария Степановна.

— Сорок девушек немцы забрали для отправки в Германию. Надо как‑то спасать их.

Солнце уже клонилось к западу, когда закончился военный совет под размашистой сосной.

— Сказано — должно быть сделано, — сказал Тулеев и встал. За ним встали Румянцев, Гасанов и Шутов.

— А я что‑то устала, — сказала лежавшая на траве Мария Степановна.

— А вы, тетя, не ходите, — просил мальчик, стоя перед ней.

— Сдаёшь, Маша? — усмехнулся Шутов, покручивая, усы.

— Старость—не радость, — сказала она, вставая. — До ночи дойдём?

— Что будет к полночи, — сказал Гулеев, хорошо знавший эту местность. Мария Степановна только вздохнула.

На небе одна за другой вспыхнули звезды. А партизаны всё шли и шли непроходимыми белорусскими лесами, урочищами, перелесками, топкими болотами, залитыми вешней водой. Аркаша по–детски держался за подол Марии Степановны. Это мешало идти, но у нее и мысли не возникло передать мальчика мужчинам. Правда, Шутов предлагал мальчику руку, но тот отказывался: его пугал этот суровый и немного угрюмый человек с длинным горбатым носом и усами. Румянцев подшучивал:

— Юбку стащишь с тети‑то.

Гулеев и Гасанов шагали, как всегда, молча: не любили они шутить, когда шли на дело. А дело они замыслили серьёзное. Может статься, что все лягут костьми.

— Отдохнём, Михась, — взмолилась женщина. — Дайте мне хоть юбку выжать: по пояс мокрая. Да и хлопчик устал.

И на мужчинах всё было мокрое, грязное. Брюки неприятно липли к телу, мокрые портянки стали натирать ноги.

— Перекур! — скомандовал Гулеев и, выбрав сухое местечко, сел. Вокруг них плотной чёрной стеной стоял лес — таинственный, и веяло от него чем‑то жутким, страшным. Через голые сучья видно было, как ярким и тревожным светом — то красным, то синим — горела крупная звезда. У Марии Степановны всегда было неспокойно на сердце при виде этой мигающей звезды, а теперь она вселила в неё какой‑то суеверный ужас: «Почему она так?»

— Что это за звезда, Юра?

— Это, Машенька, Марс — бог войны. Не Марс нам светит с вышины — то кровожадный бог войны!

В ответ на это Мария Степановна тяжело вздохнула.

— Чуяло моё сердце, что это непростая звезда. Устал, Аркаша?

Она привлекла к себе мальчика и неожиданно для него поцеловала в щеку. Щека у него была холодная.

— Ты озяб?

— Пошли! — скомандовал Гулеев. — А то в самом деле можно застыть.

Мальчика не без труда посадили на загривок Шутову. Пулемёт нёс Гасанов. Вскоре они вышли из леса. Вдали, в чёрной мгле, еле заметно светились тусклые огоньки.

— Какая‑то деревня, — предположил Шугов, опуская Аркашу на землю. — Шею пересидел — не поверну.

Где‑то недалеко прокричал филин. Снова и снова! Глухой свист его ноющей болью отозвался в сертце Марии Степановны. «Что это какая я сегодня?» Вздрогнув всем телом, она первой пошла на тихий СЕет огонька. «Как должно быть там у них уютно. А если там гитлеровцы и они при этом свете истязают наших девушек?»

Впереди была деревня Косичи. При входе в неё стояли часовые. В то время, когда к ней подошли партизаны, происходила смена караула. По улице ходил патруль.

— Порядок замечай, — шепнул Гулеез Румянцеву.

Разводящий ушёл вместе со старым часовым. Новый часовой, пока не привыкнет к одиночеству и темноте, всегда очень чуток и бдителен. Каждый шорох пугает его, каждый треск настораживает. Поэтому партизаны выжидали. Они сидели за бугоркрм, прижимаясь друг к другу. И всё же их стала пробирать зябкая дрожь.

— Гасан! — тихо позвал Гулеев.

— Я!

— Ползи.

Легко сказать — «ползи». Как это сделать, когда часовой, точно сова, вращает голову во все стороны, чутко прислушивается ко всему! Однако Шамам Гасанов полз. Но как он полз! Вы видели, как крадется кошка к воробьиной стайке? Гасан полз ешё осторожнее. Сто метров, которые отделяли его от часового, он полз не менео часа. В это время бдительность часового успела притупиться и он даже раза два «клюнул» носом. И всё же он несколько раз вскидывал голову, когда под Гасановым вдруг нет–нет, да и хрустнет ветка. Прислушиваясь к каждому звуку, Мария Степановна издавала тихий стон, похожий на плач. «Медведь», мысленно ругала она своего товарища. А этот «медведь» уже подползал к часовому сзади и, подбирая ноги, точно тигр, готовился к прыжку. Он вынул из‑за пазухи кинжал. Ладонь так и припаялась к рукояти оружия.

Теперь уже ни Гулеев, ни его друзья не видели Гасанова. От сдерживаемого дыхания больно билось сердце, и этот томительный час всем показался вечностью. Вдруг на дороге, там, где стоял часовой, кто‑то охнул и на земле закувыркались два вцепившихся друг в друга человека. Пробежать сто метров — дело пятнадцатидвадцати секунд. И вот часовой уже сброшен в канаву. Шинель и фуражку его надел на себя Гасанов — для маскировки, автомат взял Гулеев. Патруль, на счастье, ушёл на другой конец деревни.

Крадучись, партизаны пошли по улице, прижимаясь к домам. Всюду в окнах было темно. Только в одной хате горел тусклый огонёк и оттуда доносились голоса и плач. Подошли под самые окна хагы. Это было большое пятистенное строение, стоявшее немного особняком от других. До войны здесь, должно быть, был сельский Совет или правление колхоза. Гулеев, Шутов и Румянцев ворвались в хату. На улице остались Гасанов, Мария Степановна и Аркаша с винтовкой Гулеева.

— Хенде хох! — приказал Гулеев и выставил вперёд автомат. Дуло пулемёта Шутова почти уперлось в живот высокого толстого полицая в чёрной шинели с белыми пуговицами. Тот поднял руки и затрясся. Он знал: ему пощады не будет. Подстёгнутый ужацом и отчаянием он вдруг шарахнулся в окно и вывалился на улицу. Загремел выстрел. Девушки попадали на пол. С улицы в это время раздался ужасный крик: это Гасанов всадил свой кинжал в живот предателя. Гулеев и Шутов дали по короткой очереди и два немца упали замертво.

— Быстро выходи! — скомандовал Гулеев девушкам. — Быстро, быстро, пока немцы не опомнились.

Ночное безмолвие огласилось топотом убегающих девушек, криками и выстрелами патрулей, ответной стрельбой партизан, стремившихся задержать преследование девушек фашистами. Иван Шутов из своего пулемёта бил прямо с руки. Безумолку работал автомат Гулеева. Немцам показалось, что в дерезню ворвалось по меньшей мере сто человек. В небо поднялась белая ракета, осветив всё вокруг каким‑то трепетным голубым светом. При этом свете были видны фигурки бегущих девушек и Марии Степановны, которая указывала им путь в лес. Последними отходили из деревни партизаны. Со всех сторон немцы вели по ним огонь.