Читать интересную книгу Макей и его хлопцы - Александр Кузнецов

В то время, когда подбежавший с сияющей улыбкой Елозин хотел что‑то крикнуть пушкарям, раздался взрыв. Он видел, как струя огня и дыма вырвалась из-под самого носа Клюкова, словно эго он их с силой выдохнул из себя. Отлетев назад, Клюков опрокинулся навзничь. Снаряд глухо стукнулся о медный ствол сосны и, обессиленный, упал на землю. Пушкари вздрогнули и замерли в недоумении, но тут же бросились к своему командиру, лицо и руки которого были залиты кровью. Когда они к нему подбежали, его уже держал на руках Елозин.

В санчасти доктор Андрюша протер руки и лицо Клюкова марганцовым раствором и привёл раненого в чувство. Пушкарь легко отделался. Макей с комиссаром стояли над душой доктора, с нетерпением ожидая, что он скажет. Но они и сами видели, что всё обошлось хорошо.

— Могло быть хуже, — сказал Андрюша, вытирая руки полотенцем, поданным ему Катей Моталовой.

Макей облегчённо вздохнул, бросил смеющийся взгляд на комиссара, тот понимающе подмигнул и оба вышли.

В лагере шумно обсуждалось происшествие. Все ожидали выхода командиров из санчасти.

— Доктор Андрей говорит, что могло быть хуже, — улыбаясь, сообщил собравшимся Макей.

— Да это мы и без него знаем — снаряд! — ворчал дед Петро.

Костик подбежал к Макею, вопросительно взглянул на него.

— Успокойся, Костик, — сказал он, — дядя Клюков здоров. Поцарапало малость.

— Слышь, Клюков здоров, — передавались слова Макея, — царапнуло только.

— Смотря, как царапнуло, — замечали скептики. — Тут одного царапнуло так, что от лица мокрое место: буквально ни носа, ни глаз, ни рта и зубы начисто.

— Знамо — такой хряснет!

— Вот то‑то и оно! А ты говоришь царапнуло?!

Вскоре вышел из санчасти виновник переполоха. Лицо его было забинтовано, как у героя кинофильма «Человек–невидимка». Из‑за белей марли виднелись одни лишь глаза, спокойные и задумчивые, как всегда. Твёрдой походкой он прошёл к себе на батарею и снова принялся оттачивать снаряды. В руках его напильник теперь слегка дрожал. Нет, не от страха, а от какой‑то слабости, словно он пролежал в постели целую неделю. Своим хлопцам он сказал, что ему хорошо и чтоб они продолжали спокойно работать.

— Завтра в ночь наступаем, а пушки у нас ещё не готовы.

Те молча, с ещё большим усердием продолжали трудиться над приведением орудий в порядок.

В эту ночь неожиданно снова прилетел самолёт. Для Макея это была большая радость. Если Броня родит здесь, ребенок в лагерных условиях может погибнуть. Сохраняя спокойный вид и готовясь к боевой операции, он не переставал думать о Броне. «Эх, обуза какая!».

— Броня, самолёт прилетел, — сказал он, входя в землянку.

Броня слабо улыбнулась:

— Да? Вот и хорошо. Я еду.

Ночью в санках Макей ехал с Броней на партизанский аэродром.

Большая стальная птица, широко раскинув свои мощные крылья, стояла посреди поляны, укрытая ёлками. Оставив лошадь в лесу, Макей пешком пошёл к самолёту, ведя под руку беременную жену.

Броня, поцеловав Макея, как‑то холодно сказала ему;

— Ну, мне пора. Прощай, Миша!

Она тяжело поднялась на крыло стальной птицы и, прежде чем сесть в фюзеляж, ещё раз «осмотрела на мужа. При свете костра Макей увидел, как по щекам Брони, тронутым бурыми пятнами, текли слёзы. Он махнул ей рукой:

— До свидания, родная!

И вздохнул.

Обратно с собой он вёз в лагерь пачку писем с Большой Земли. Письма были розданы партизанам. Какой восторг вызвали эти весточки издалека! Толе Ужову* прислала письмо неизвестная девушка из Алтайского края. «Бей врага беспощадно», — писала она ему. И он, читая эти строки, краснел: он ещё не убил ни одного врага и, возможно, не убьет. Он радист, он прикован к рации. Свиягин получил сразу три письма. Все они ему были дороги, но одно дороже всех. Он сидел под сосною, держа в руках белые листы бумаги. Лицо его было бледно, губы вздрагивали, по щекам катились слёзы:

«Мой милый сыночек! Неужели я читаю милые строки дорогого моего сыночка? И не верю, что мой милый сын жив. Как я тебя не воображала: и убитым, и искалеченным гитлеровцами. И на меня находил такой ужас! Часто я тебя вижу во сне. И не во сне, а наяву. Закрою глаза, и ты передо мною, с лица жёлтый и глаза закрыты. Душа моя изныла по вас, мои ясные соколы. Нет давно вести от Петеньки. Может, сгорел он в своём танке и не найти мне его косточек. А Коля сражается за вас в морской пехоте. С корабля он ушёл. Писал прошение товарищу Сталину. А Митя летает на каком‑то Яке. А ты в партизанах. И за тебя изболелось всё моё сердце. Уж старая я стала, еле хожу. Были бы у меня резвы крылышки, я бы, разгорькая, взвилась бы, прилетела бы к тебе, мой дорогой, в Белорусский лес и поведал бы ты мне своё проживание, рассказал бы ты про свои страдания. А я бы, горькая, обмыла слезами твои ранушки и у твоей бы постели пропела бы тебе песенку, какую пела у колыбельки. И легче бы стало тебе, сыночек мой. Шлю тебе своё материнское благословение и привет всему вашему партизанскому отряду. А гитлеровцев–злодеев гоните с нашей милой Родины».

В ночь на 12 апреля бригада Макея поотрядно выступила в поход, держа путь на Дручаны. Письма, полученные с Большой Земли от родных, знакомых и неизвестных, перечитывались снова и снова и в походе, и на больших, и малых привалах. Они были не тол: ко моральной поддержкой для партизан, за действиями которых следят с Большой Земли, но и служили бсевым приказом, выраженным словами жён, сестер, матерей и отцов. Смысл этого приказа сводился к одному: «А гитлеровцев–злодеев гоните с нашей милой Родины».

В эту же ночь партизанские бригады Изоха, Белоусова, Грациана, Османа и Свирида враз атаковали шесть других вражеских гарнизонов, расположенных вблизи друг от друга. В шесть часов утра по сигнальной ракете на всех участках началось наступление и к двенадцати часам дня все семь гарнизонов были уничтожены.

Много славных героев пало здесь, но пали они недаром — большой район был освобожден от фашистских захватчиков. Начальник Центрального штаба партизанского движения лично поздравил макеевцев с победой. «Дручаны, — писал он, — были самой сильной крепостью гитлеровцев». Вот как об этом сообщило Совинформбюро 22 апреля 1943 года:

«Партизанский отряд, действующий в одном из районов Могилевской области, утром 13 апреля совершил одновременное нападение на несколько немецких гарнизонов. В результате ожесточённых боев вражеские гарнизоны были, разбиты. Уничтожено более 200 гитлеровцев. Партизаны захватили 120 винтовок, 3 миномёта и много боеприпасов. Группа партизан отряда имени Чапаева взорвала немецкий эшелон с боеприпасами. Разбиты паровоз и 8 вагонов».

Сидя в одной из землянок, Макей с любопытством рассматривал шахматные фигурки.

— Кто же это смастерил? — спросил он.

— Михась Гулеев, — ответил Байко, — а покрасил их Ваня Свиягин. Он целый день вчера варил сажу в свином сале и, наконец, добился своего: краска не пачкает.

— Ну, молодцы! — похвалил комбриг. — Кто еще у вас играет?

Оказалось, что в шахматы играют почти все.

— Сыграем, товарищ комбриг, — предложил Алёша Байко.

Байко повёл решительную атаку на королевскую пешку. На ней скрестились два удара: королевы и слона. Неужели Макей не отразит этот удар? Все сгрудились вокруг игроков. Кто‑то ахнул: «детский мат». Но вот Макей сделал ход конём, и все облегчённо вздохнули.

— Чуть было не подцепили вас, товарищ комбриг.

— И не говор*!, брат. Байко играет бойко. Вен он уже и рокировку сделал. Туру выводит. Прямой наводкой моего короля хочет смазать.

Макей вывел королеву, подтянул к ней коня и неожиданно снял ею крайнюю пешку на королевском фланге. Байко задумался. Это было так неожиданно,, что он вдруг смешно поднял руки, растопырив пальцы:

— Сдаюсь!

— Это вот здорово! — раздались вокруг голоса.

А Свиягин сказал:

— Зачем сдаваться преждевременно? Сдаются только трусы. Дручаны покрепче были.

— Верно, Свиягин, — похвалил Макей, — тут ещё можно играть. А в Дручанах мы с вами хорошо сыграли.

— Вполне. Жаль только, что в сводке Совинформбюро не указан станковый пулемёт, который я взял, — вздохнул Свиягин.

И он сел вместо Байко. Но через несколько ходов под дружный взрыв хохота король Свиягина получил мат.

— В сводке всего не укажешь, — сказал, как бы между прочим, Макей, — об этом книги надо писать.

— Ну, какой смысл в твоей игре? — упрекнул Свиягина Байко, складывая шахматы.

— Как какой? Игра доведена до конца. Вот и мы свою смертную игру до конца доведем, на полпути не остановимся.

XII

Вступала в свои права весна. В голубом небе ярко сияло солнце. Под его теплыми лучами снег побурел, размяк и сделал осадку. С юга дули влажные ветры: там уже полновластно хозяйничала весна. Вскоре и здесь побежали говорливые ручейки, а с крыш хат и сараев свесились стрельчатые хрустальные сосульки: с них звонко падали на землю сверкающие капели и, ударяясь в лужицы, вспучивали радужные, тут же лопающиеся пузырьки.