Читать интересную книгу Древний Китай. Том 2: Период Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.) - Леонид Васильев

Можно было бы всерьез считать, что Гуань Чжун не хотел нарушать сложившийся ритуальный церемониал, как он о том говорил, если верить Сыма Цяню (нет необходимых подношений, и потому нельзя вместо вана или помимо него приносить жертвы Небу). Но Гуань Чжун, по словам Конфуция, относившегося к нему явно без особых пристрастий, не принадлежал к числу тех, кто чересчур высоко ценил и соблюдал ритуал [94, II, 22; 212, т. I, с. 26–27; 243, с. 99100], хотя поведение его в столице вана, включая упорный отказ не соглашаться на церемониал, которому он по его рангу не соответствовал, заставляет сомневаться в этом. И все же, скорее всего, Конфуций был прав в своих оценках хотя бы в том смысле, что необходимость блюсти ритуальный церемониал сама по себе не остановила бы Гуань Чжуна от выполнения намеченных им политических целей. Поэтому очень похоже на то, что сделать своего царственного патрона Хуань-гуна сыном Неба почему-то не входило в политические планы Гуань Чжуна. Но почему, почему же все-таки?

Единственный ответ, который может быть воспринят в качестве объясняющего столь неясную ситуацию, сводится к тому, что мудрый Гуань Чжун не верил в успех политического переворота и боялся связанных с ним осложнений, грозивших погубить все то, что с таким трудом было им создано за несколько десятилетий тяжелого труда. Не исключено, что к концу жизни, когда желания Хуань-гуна были четко сформулированы (он уже девять раз собирал совещания чжухоу), соотношение сил и симпатий — вопреки тому, что утверждает «Го юй» по этому поводу, — было не столь уж очевидно в пользу гегемона из Ци. Не исключено, что его боялись намного больше, нежели любили и уважали. Не исключено, что чжухоу не желали вместо слабого чжоуского вана иметь дело с сильным циским ваном и умели достаточно ясно, хотя и не впрямую, это показать. Не исключено, наконец, что не последнюю роль в создании общего настроения сыграл и чжоуский ван, посланец которого в 651 г. до н. э. отсоветовал опаздывавшему цзиньскому Сянь-гуну ехать на съезд чжухоу в Куйцю именно под тем предлогом, что-де Хуань-гун «стал очень высокомерным» [103, гл. 32; 71, т. V, с. 49].

Цзиньский Вэнь-гун тоже был абсолютным властителем в Чжунго, но все же такого могущества, какого за сорок лет достигли Хуань-гун с Гуань Чжуном, он не имел. Он стал гегемоном слишком поздно. И хотя он помог чжоускому Сян-вану возвратить утраченный трон, за что и был в 636 г. до н. э. официально удостоен звания гегемона, Сян-ван отнюдь не склонен был делиться с ним своими прерогативами. Вспомним, как Вэнь-гун просил о праве исполнить ритуал его грядущих похорон по стандарту, принятому для ванов, и как чжоуский ван отказал ему в этом под резонным предлогом, что двух сыновей Неба в Поднебесной быть не может. При этом, однако, Сян-ван не преминул заметить, что если Вэнь-гун сумеет добиться исключительных заслуг {да дэ, как утверждает «Го юй» [85, с. 18]) и установить новую династию в Поднебесной, то тогда он и будет иметь все, что положено, а Сян-ван готов будет смиренно удалиться в дальние края [29, с. 43].

Этот исключительно интересный по своему содержанию диалог свидетельствует о том, что чжоуский ван даже как-то подзадоривал своего могущественного вассала «засиять блестящими добродетелями» и тем самым обрести желаемое величие. Конечно, можно исполнить свои пожелания, так сказать, явочным порядком, но как это будет выглядеть в глазах людей и что даст? Диалог закончился тем, что Вэнь-гун смиренно отступил и отказался от своей просьбы. А так как времени для того, чтобы обрести да дэ, у него явно не было, то и проблема больше не вставала.

Формально, как мы видим, на пути честолюбивых помыслов могущественных гегемонов неколебимой стеной стояла идеологема мандата Неба, изменить которую с помощью силы и реального политического могущества по нормам политической культуры чжоуского Китая было невозможно. Нарушить же, сломать эти нормы было равносильно тому, чтобы признать отсутствие у тебя дэ, без которого претендовать на небесный мандат все по тем же нормам было делом бессмысленным. Создавался своего рода заколдованный круг, прорвать который было практически невозможно. Для этого требовались экстремальные обстоятельства, которые в описываемую эпоху в чжоуском Китае еще не наступили. Неудивительно поэтому, что слабые ваны оставались сыновьями Неба, а их могущественные вассалы, гегемоны-ба, должны были смиренно им служить, втайне рассчитывая набрать необходимое количество дэ и тем вызвать должную реакцию Неба, которое, однако, не спешило со своими выводами и решениями.

Китайская историографическая традиция с ее склонностью — как то было свойственно всей древнекитайской ментальности — к пентамании в рамках привычной магии чисел обычно постулирует существование пятерых гегемонов-ба, причем состав этой пятерки заметно варьирует в разных текстах. Не вдаваясь в детали и тем более в споры, заметим, что реальных и всеми признанных гегемонов было только два. Конечно, в критические моменты свое слово пытались сказать и другие, чье политическое могущество временами возрастало, особенно когда Поднебесная оказывалась в состоянии политического вакуума.

Можно напомнить о претензиях сунского Сян-гуна, который после смерти циского Хуань-гуна пытался восстановить порядок в царстве Ци и заодно во всей Поднебесной. Аналогичную роль примерно в это же время пытался сыграть и влиятельный циньский Му-гун, благодаря усилиям которого цзиньский Вэнь-гун занял отцовский трон и в конечном счете стал гегемоном. Свои претензии на формальное верховенство в Поднебесной не раз выдвигали чуские правители, упорно интересовавшиеся ванскими треножниками как символами власти в Поднебесной. Наконец, в 482 г. до н. э. уский Фу Ча добился от чжухоу признания своего верховенства и санкции на это чжоуского вана, а спустя полтора-два десятилетия после этого примерно того же добился и юэский Гоу Цзянь, разгромивший царство У.

Стоит, впрочем, заметить, что ни один из перечисленных выше правителей формально не получал от вана статуса гегемона, во всяком случае наиболее достоверные и аутентичные из наших источников об этом не упоминают. Да и в реальности ни одного из них считать гегемоном нельзя, ибо все они только претендовали на верховенство при удачном для них раскладе политических сил, но ни один из них не внес сколько-нибудь заметного вклада в укрепление могущества Поднебесной или хотя бы в стабилизацию политической обстановки в чжоуском Китае. Словом, несмотря на настойчивые упоминания многих серьезных источников, включая такие каноны, как «Мэн-цзы» [101, с. 497], именно о пятерых гегемонах-ба, на деле их было только двое. Впрочем, сказать так было бы не совсем точно.

Выдающихся правителей, имевших от чжоуского вана личный формальный статус гегемона, было только двое. Однако помимо этого фактический статус царства-гегемона после смерти Вэнь-гуна надолго, свыше чем на столетие, был закреплен за самым сильным из царств Чжунго, за Цзинь. Правители Цзинь один за другим руководили делами Чжунго, созывали совещания чжухоу, наводили, если требуется, должный порядок, создавали и вели в бой коалиции войск, карали ослушников, восстанавливали лишенных власти правителей, включая и вана, на их тронах, обеспечивали соблюдение должного уважения к сыну Неба и т. д. и т. п. Правда, сами по себе цзиньские правители, будь то Лин-гун, Чэн-гун, Цзин-гун или Ли-гун, не были заметными фигурами и от их имени чаще управляли их весьма способные министры, такие, как Чжао Дунь и его преемники. Но дело от этого не страдало, и все, начиная от чжоуских ванов, положением дел в Поднебесной в общем и целом были удовлетворены.

Поэтому и сам столь, казалось бы, ясный в китайской историографии статус гегемона-ба на деле оказывается более сложным, чем принято думать. Он имел двойственный характер или, во всяком случае, менял свое содержание в зависимости от обстоятельств. На передний план выходили влиятельные гегемоны из числа властных и сильных правителей, и они олицетворяли собой всю систему гегемонов, нелегитимных правителей Поднебесной. Однако за ними, и в частности за цзиньским Вэнь-гуном, находилось поднятое к вершинам могущества именно им царство Цзинь, которое на протяжении более чем столетия обладало статусом царства-гегемона. И только с ослаблением этого царства начали вновь появляться серьезные, хотя и в общем-то неудачливые претенденты из У и Юэ на обладание личностным статусом правителя-гегемона.

В силу того, что царство Цзинь на протяжении едва ли не полутора веков было царством-гегемоном, администрации в нем уделялось особое внимание. Это была не столько администрация царства, сколько аппарат власти всей Поднебесной. На практике такое положение означало, что должность главного министра в Цзинь должны были занимать и в реальности занимали не столько представители самых влиятельных кланов, наследственно претендующих на такого рода должность, сколько наиболее способные из числа высших сановников. Вот почему после Чжао Дуня во главе администрации Цзинь стояли то Сюнь Линь-фу, то Фань Сянь-цзы, то Шу Сян или представители иных кланов. Разумеется, это не значит, что все такого рода перемены происходили мирно и без конфликтов, достаточно напомнить о судьбах уделов-кланов Ци, Луань, Чжао после Чжао Дуня и ряда других. Но при всем том во главе Цзинь находились, как правило, люди способные, причем попеременно из разных кланов, что свидетельствует, на мой взгляд, не столько о справедливой ротации власти, сколько о потребностях Поднебесной в достаточно разумной и стабильной администрации.