Читать интересную книгу Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) - laventadorn

И почему-то утром, на свежую голову, в комнате, где смеялись Мэри и Корделия, а Фелисити бормотала заклинание для завивки ресниц, ей вдруг стало мучительно ясно, как эгоистично и глупо она себя повела прошлым вечером. Это настолько бросалось в глаза, что Лили и сама не понимала: как она могла так поступить? И почему ничего не заметила?

О Боже... Сева надо найти, и поскорее. Он сказал, что все хорошо, и, наверное, даже смог залечить свой порез — но это же явно не то "хорошо", которое и впрямь хорошо. Она удрала и оставила его одного — а ведь сначала протестовала и уверяла, что... внутри все перевернулось от болезненного стыда — уверяла, что любит... Да, за нее говорило проклятие, и да, Северус не поверил ни единому слову — но это одно, и совсем другое — когда спасаешь жизнь лучшему другу, а тот тут же сбегает и бросает тебя одного. Да как она только могла — почему успокоилась, когда получила эту записку?

Нет, с ней точно что-то не так — это же явно не нормально...

Лили села на постели и откинула полог, пинком сбрасывая с себя одеяло; спрыгнула с кровати и поспешила к сундуку, чтобы достать оттуда одежду — тьфу, как же от них все чешется, от этих школьных мантий...

Все разом замолчали — комнату будто накрыло заклятьем тишины, но Лили заметила это только тогда, когда обернулась к соседкам. Те застыли, точно обратились в соляные столпы прямо посреди своего утреннего туалета, и только Фелисити Медоуз безмятежно щелкнула замочком, вдевая в ухо сережку с орлиными перьями.

— Что такое? — озадаченно поинтересовалась Лили, не зная, на кого из них смотреть — на Мэри или на Корделию.

Те переглянулись — их взгляды притянулись друг к другу, как намагниченные, а потом Корделия отложила щетку для волос и изобразила нечто, отдаленно напоминающее улыбку, а Мэри развернулась к зеркалу и демонстративно принялась подкрашивать губы.

— Доброе утро, Лили, — сказала Корделия; на лице ее отражалась такая же наигранная бодрость, какая прозвучала в голосе. — Как... как ты себя чувствуешь?

Ой. Лили попыталась скрыть смущение. Вчера она была сама не своя — кажется, даже вытащила волшебную палочку и пригрозила Мэри, когда та обозвала Сева гадким Пожирателем... Воспоминание обжигало изнутри — смесью стыда и гнева... гнева, который даже сейчас казался абсолютно оправданным.

— Отлично, — честно призналась она. Мэри искоса следила за ее отражением в зеркале — тяжелый, внимательный взгляд, а с лица Корделии не сходила натужная улыбка.

— Да нет же, я хорошо себя чувствую, — чуть громче повторила Лили. — Меня вылечили, теперь я совершенно здорова.

— Гарантируешь? — пробормотала Фелисити. Лили не знала, чего ей больше хочется: то ли сердито уставиться на соседку, то ли просто ее проигнорировать, и в конце концов остановилась на втором. Да, это взрослое поведение... уж точно более взрослое, чем выходка Фелисити!

— На все сто, — лаконично ответила она, стянула с себя ночную сорочку и принялась застегивать лифчик и надевать носки. Девчонки снова закопошились, зашуршали, продолжая собираться, но Мэри и Корделия теперь переговаривались исключительно шепотом. Лили старательно их не замечала — ей хватало и собственных забот, особенно с учетом... О Боже, что у нее на голове? Тьфу...

Соседки не стали ее дожидаться — так и ушли втроем; правда, Корделия нерешительно проговорила: "Увидимся за завтраком", — Лили вымучила ответную улыбку, которая получилась такой же фальшивой, как и та, что была адресована ей.

Последний взгляд в зеркало — и она наконец сдалась. Да, повторять свое "я совершенно здорова" сегодня придется добрую сотню раз, и да, разгром на голове убедительности ее словам не добавит, но заморачиваться с прической все равно не хотелось. Хотелось только одного — найти Северуса. А ему плевать, какие у нее волосы.

Подхватив свою сумку со школьными принадлежностями, она шагнула на лестницу, ведущую в гриффиндорскую гостиную, и уже спустилась примерно до середины — но тут сработал сигнал тревоги. Клаксон пронзительно заверещал, ступеньки под ногами выпрямились, сливаясь в единую ленту, и превратились в гладкий спуск. Вскрикнув, Лили шлепнулась на задницу, ударилась о камень и заскользила вниз... целых три витка лестницы, а потом она врезалась — чего уж точно не ожидала!..

...в Джеймса.

Внутри стало пусто — словно чье-то заклинание разом испарило все ее внутренности.

Это была их первая встреча — теперь, когда проклятия не было, и мир не затуманивала пелена безразличия... Она впервые по-настоящему увидела Джеймса — услышала его, увидела и услышала их всех... взрыв хохота неподалеку — это Сириус, но и остальные тоже смеялись, а кто-то даже дал петуха... Ее переполняли эмоции — слишком много всего, слишком одновременно; будто в той передаче о цунами, которую показывали по телевизору — когда океан затопил дома и машины, разрушил их и разбросал одним ударом волны, а потом подхватил обломки и покатился дальше, неотвратимый и неостановимый...

Ее сумка — она повисла на шее у Джеймса, петлей захлестнув шею... Бессмысленная мелочь, но Лили отчаянно в ней нуждалась; сосредоточилась на ней изо всех сил, словно этот пустяк — единственное, что отделяло ее от безумия. Не исключено, что это и впрямь было так... как в Коукворте, в доме ее родителей; она тогда проснулась, и в ушах стояла тишина — все смолкло, Гарри больше не кричал, и в голове вдруг возникла мысль: мне надо почистить зубы. Я в пижаме, и мне надо почистить зубы.

А сейчас ей было нужно отцепить свою сумку от Джеймса.

— Эванс? — у него перехватило дыхание — то ли Лили перестаралась и слишком сильно рванула за лямку, то ли Джеймса так поразил ее сегодняшний вид — ну еще бы, после того вчерашнего кошмара... — Ты уже выздоровела?

В горле успел поселиться ком размером со скумбрию, так что вместо ответа получилось только кивнуть. Они оба дернули за сумку — одновременно, и умудрились сшибить с Джеймса очки; он нагнулся за ними, и Лили заметила Сириуса — тот развалился с каким-то ветхим фолиантом в красном кресле у камина. Сириус — и с книгой? У Лили голова пошла кругом; может, она действительно сошла с ума?

Нет, надо было выметаться отсюда, и поскорее; мысль зудела, словно комариный укус: прочь отсюда, прочь отсюда, прочь отсюда... Расталкивая толпу, Лили поспешила к выходу, но у самой двери ее схватили за руку — Джеймс! — и душа провалилась в пятки.

— Эванс? — на нее уставилось встревоженные глаза, брови приподнялись над очками... "Лили, это он! Хватай Гарри и беги!.." — это были его последние слова...

Она ударилась в слезы.

— Джеймс! Что ты натворил? — возмутился мелодичный женский голос.

— Ничего! — возразил он в замешательстве. — Эванс, в чем дело?.. Что не так?

— Сохатый... — это был голос Сириуса; Лили ничего не видела из-за слез, но воображение отчетливо дорисовало, как он закатывает глаза. — Когда перед тобой плачет девчонка, полагается не стоять столбом, а начинать ее утешать.

Джеймс осторожно похлопал ее по плечу — она зашлась всхлипом и уронила лицо в ладони. Кто-то пытался ее успокоить — девичий голос шептал что-то участливое...

— Ничего-то ты не умеешь, — произнес Сириус и, судя по звукам, поднялся с кресла и подошел ближе — а потом вдруг приобнял Лили за плечи одной рукой и слегка погладил чуть выше локтя; она настолько этого не ожидала, что даже отняла от лица ладони.

— Вот так это делается, — и с этими словами Сириус подтолкнул ее навстречу Джеймсу — они налетели друг на друга, оба пошатнулись, он рефлекторно ее поймал...

— Бродяга!..

Лили стояла к нему вплотную, уткнувшись носом в школьный галстук... Но от Джеймса почему-то не пахло Джеймсовым парфюмом — наверное, еще не начал им пользоваться. Никаких знакомых запахов... лишь ароматы Хогвартса, но не ее Джеймса — ни морковного пюре, ни сливового детского питания, ни ярко-синего одеколона, которым он так щедро поливался по утрам, ни маггловской зубной пасты — Лили всегда держала в ванной небольшой запас... Только шерсть. И школьное мыло.

Странно, но от этой мысли ей наконец-то удалось взять себя в руки — промокнуть глаза, выпрямиться, еще раз утереть слезы; она шмыгнула носом, опасаясь, что из него вот-вот потечет — кто-то протянул ей платок, Лили уже хотела поблагодарить — и только тогда осознала, чья это рука.

Питер. Он даже казался обеспокоенным. Должно быть, она переменилась в лице; Питер зарделся, явно ничего не понимая, и пробормотал:

— Ты... ты как, Эванс?..

— Я... — Джеймс и Питер таращились на нее, не скрываясь, как и все, кто был сейчас в гостиной. А там, у фикуса — неужели это кто-то с Хаффлпаффа?..

— Мне надо идти, — выпалила она, развернулась к закрывавшему выход портрету — Сириус проворно отступил в сторону — и выскочила из комнаты, толкнув картину с такой силой, что Полная Дама едва не вывалилась из рамы.

— Нельзя ли поосторожнее?.. — пронзительно возмутилась та.