Читать интересную книгу Мартовские колокола - Борис Батыршин

Двадцать шагов… двое подошли к парапету, остановились… второй, «лакей» в простонародном тулупчике, принялся возиться с кремовой бумагой свёртка. Первый, «барин» стоит в Корфу вполоборота — заложил руки за спину, пальцы нервно тискают трость. А ведь если успеет пустить её в ход…

Пятнадцать шагов.

— Дили–дон — дили–дон! — не утихает благовест….

— Что вы себе позволяете, господин штабс–капитан?

Штабс капитан — это Корф и есть. А высокий, раздражённый голос принадлежит подполковнику гвардейской конной артиллерии — кой чёрт его принёс… Вообще–то понять можно — увидев такую картину, любой уважающий себя офицер непременно вмешается.

— Позор, господин капитан! Ожидают проезда государя, а вы ведёте себя как пьяный матрос!

…Семь шагов….

Корф оборачивается к возмущенному конно–артиллеристу.

— А пошёл ты, шпала гвардейская! Иди, поучи жену щи варить… паркетный…

Конно–артиллерист в ступоре. Привлекательная дама, шагах в десяти, хватается за щёки и возмущённо ахает — матерный рык барона слышен, наверное, даже в Петропавловке. Корф краем глаза видит, как «лакей», уже вытащивший из свёртка горохового цвета трубу, одобрительно косится на подгулявшего офицера. Первый, с тростью — хоть бы обернулся…

…Пять шагов.

— Да как вы…. да я вас… Встать по форме! Извольте представиться!

Порфирьич, успокоительно что–то бормоча, не даёт своему господину броситься на обидчика и парой затрещин разрешить известный спор между гвардией и армией. Оно и кстати: террорист наблюдает только затылок барона, а лица Порфирьича не видит вовсе — Корф на полголовы выше своего денщика.

…Два шага….

— Давай, яти их!

Корф по кошачьи прыгает на «барина». Сейчас не до савата — рукоятью револьвера по затылку. Чёрт, шапка мягкая… ею же — в основание шеи, раз, другой… «барин» кулём оседает не землю.

— ЕВГЕНЬПЕТРОВИЧ!!!!

Порфирьич отлетает, получив тяжёлый удар трубой в лицо. «Слуга» отскакивает — ловко, чуть ли не спиной вперед — и вскидывает на плечо свою страшную ношу. На мост он не смотрит.

Корф в прыжке трижды жмёт на спуск «бульдога» — Бац, бац, бац! —

Дистанция — три шага, но одна пуля всё же высекает фонтанчик гранитного крошева из парапета за спиной гранатомётчика.

Ш–жж–ах! — огненное полотнище прямо в лицо. Что–то раскалённое, плотное с визгом проносится над самой головой барона. Корф ослеплён, оглушён, обожжён, но на ногах устоял.

«Слуга» роняет дымящуюся трубу и медленно заваливается вбок.

Грохот взрыва за спиной: граната угодила в фасад дворца Великого князя Петра Николаевича — на уровне второго этажа, как раз в угол, которым здание выходит к Неве. Хрустальный, весёлый звон — с фасада дождём сыплется стеклянный мусор.

Порфирьич, с лицом, залитым красной юшкой, насел на «барина» и с чёрной бранью крутит ему руки. «Барин» не сопротивляется.

«Не убил ли? Да нет, вроде, меховой воротник должен был ослабить удар…»

— Что… что это?… Вы ?… —

Конно–артиллерист. Очнулся и даже заговорил…

Высокий контральтовый визг — давешняя эпатированная дама. Вот уж не повезло бедняжке, сплошные потрясения…

— Евгень Петрович, вы как?

Знать бы самому…

Через площадь бегут трое жандармов в штатском — им было строго велено никак не проявлять себя, пока дело не будет сделано. Ну теперь можно, ребята, получите — товарец первостатейный, правда подпортили слегка при упаковке, уж не взыщите…

…Благовест, благовест, дили–дон — дили–дон… уже нет?

Вдали, где–то за редкими, голыми берёзами,, окружающими Троице—Петровский собор, за его чугунной, ажурной оградой в высокими квадратными столбами, раскатывается странный звук — будто какой–то великан огромной палкой протарахтел по подходящих размеров штакетнику. Раз, другой… а потом побежал, шалун эдакий, вдоль забора, не отрывая палку от досок…

— Третий, Никонов, отвечайте!

И после мгновенной паузы:

— Первый, пятый! Барон! Возок прорывается к мосту!!! Пулемёт!!!

Ворота в церковной ограде обращены на Неву, в сторону крепости. На большую Дворянскую выходит только малая калитка — ею неприлично пользоваться солидной публике. Так что люди спешащие сейчас на зов благовеста, доходят до угла площади, напротив Конной улицы, а потом поворачивают влево, к воротам, а там уже — перекрестившись, проложив поясной поклон — к колоннаде портика. Когда–то деревянный Троице—Петровский собор был главным в городе, как и площадь — на ней стоял находились Гостиный двор, таможня, рынок, Сенат, Синод, коллегии… Давно уже и площадь пребывает в тени Дворцовой и Сенатской, и каменное имперское великолепие Казанского и Иисакия безнадёжно затмило скромную красоту старенького деревянного собора…

А люди всё идут. Сотня шагов до угла, до поворота на Конскую, где на противоположной стороне улицы мёрзнут на ветру два переодетых в обывателей жандарма. И два десятка — до возка, притулившегося у тротуара. Не возок даже — обычные извозчичьи санки, с низенькой спинкой, такой, что идущая следом лошадь часто роняет пену прямо на голову седока.

В санках — двое. Первый, кучер скрючился, держа в необъятных рукавицах вожжи. Второй — тревожно зыркает со своего места на прохожих. Рядим с ни, под рогожей — что–то угловатое, длинное, торчит наискось вверх.

— Не смотрите на их, вшбродь, не дай бог, заметють…. Вон, на церкву перекреститесь…

За спиной — шаги, шаги. Филеры. Жандармы. До чего докатился он, морской офицер…

Но — надо, надо! Чтобы не пропали втуне проекты, которые спасут русский флот от позора в дальневосточных морях. Чтобы рушились в стылую балтийскую воду круглые мины с кормовых слипов русских миноносцев и канонерок, превращая Финский залив в суп с фрикадельками — чёрными, рогатыми, смертельными для прущих к Кронштадту самоуверенных бэттлшипов Королевского флота. Чтобы рассыпались в щебень под залпами черноморских калибров береговые батареи мыса Эльмас и Анатоли—Фенера, чтобы прыгали с «эльпидифоров»[87] в босфорский прибой матросы со штурмовыми винтовками…

Злоба заливает глаза. А эти… ЭТИ, из будущего… они здесь для того, чтобы помешать ему! Флоту! России!

Мерзавцы, мерзавцы, мерзавцы…

— Третий, ответь! Тре…

Настырно бормочет в ухе… не до вас!..

— Полегше, вашбродь, куды ж вы разогнались… увидють!..

Да как он смеет? Ему, морскому офицеру — и какой–то шпик??? Развернуться — и в рыло, в рыло, по наглой суконной филерской роже…

Впрочем — это потом. А сейчас…

Пальцы судорожно сжимают в кармане бульдог. Шелчок курка…

Пассажир в санках на мгновение ловит яростный взгляд Никонова. В глазах мелькает недоумение, испуг… рогожа летит в сторону и…

— Хватай их, ребята! Бей!

Агенты, отталкивая лейтенанта, бросаются вперёд — спасать то, что можно ещё спасти.

Тра–та–та–та–та!

Когда на набережной грохнул взрыв, Каретников смотрел в сторону царского экипажа, считая про себя, сколько времени понадобится кортежу, чтобы миновать середину моста. Резкий звук заставил его обернуться; боковым зрением он заметил чуть ли не присевшего от неожиданности наблюдателя бригадовцев — тот, не отрываясь, смотрел на фасад дворца Великого князя, где неопрятным пятном расползалось облако дыма от взрыва. По прямой оттуда было метров двести, если не больше — так что вопли и женский визг донеслись до доктора, сильно приглушённые расстоянием.

Как и пулемётная очередь — он даже и расслышал её не сразу, деревья и здание собора отразили и рассеяли звук. В наушнике кричал потерявший голову от страха Семёнов, потом в Канал ворвался Корф, и тут до Каретникова донеслась, наконец, дробная россыпь револьверных выстрелов, а вслед за ней — гулкое, перекрывающее все остальные звуки стаккато ПКМ. Возок нёсся наискось, через площадь; его немилосердно мотало и пассажир, должно быть, лупил очередями наугад. Пристроить сошки в тесных пассажирских санках совершенно негде, даже ствол не опереть на спинку — такая она низкая, — так что пулемётчик вынужден был привалиться к спине кучера, держа оружие перед собой, подобно герою кинобоевика. Очереди ложились то по голым кронам берёз вокруг собора, то высекали искры из брусчатки площади. Опешившая публика кидалась врассыпную, а со стороны Конской улицы за возком бежали чёрные фигуры, то и дело останавливаясь и вскидывая руки с револьверами.

Близко, от полосатой караульной будки, навстречу возку бухнула винтовка караульного и сразу же отозвались револьверы Корфа и жандармов — оставив в покое пленников, уже приведенных к полной неподвижности, те открыли частую пальбу по нацелившимся на набережную санкам.

Кучер, видимо, в последний момент сообразил, что сворачивает навстречу явной опасности. Санки опасно накренились на повороте, лошадь метнулась вправо и рванулась в въезду на Троицкий мост.