12 марта 1992 года
Милая, милая Фрина!
Пишу тебе второпях, т. к. с завтрашнего дня почта в Америку возрастает в цене на n + 1 (как говорят математики, когда выражают бесконечно большое число) раз. Вообще мы живем как Алиса в стране чудес, но это все пустяки…
Почти одновременно я получил от тебя посылку и письмо, сообщающее о принятом тобой решении[490]. Ты имеешь безусловное моральное право принимать любое решение в этом плане. Я полностью тебя одобряю и понимаю. Но взвесила ли ты саму себя? Мне очень трудно на расстоянии – временном и пространственном – что-либо советовать. Знай только, что я всегда тебя пойму и одобрю, даже, если ты потом почувствуешь, что разрыв все же шел по живому телу.
Огромное спасибо за роскошную посылку. Мы всем кланом устроили огромный пир. Все вкусно, интересно и красиво. Дети были просто очарованы. Но, друг мой, ты просто разорилась! Больше этого, прошу тебя, не делай. Мы не голодаем, хотя и живем в каком-то странном мире с астрономическими ценами, которые во много раз обгоняют наше, тоже растущее, жалованье. Пока стоишь в очереди в кассе, вещь дорожает, как в сказке.
Получила ли ты мои письма из Венесуэлы? Это была дикая авантюра, но прошла она успешно. Венесуэльцы оплатили дорогу не только мне, но и Алеше, и я перенесся, как на руках.
Получила ли ты мое письмо со вложенным письмом к Мельчуку? Может ли оно быть чем-либо полезно Марине? Мне так хочется оказать вам обоим – моим милым канадским дамам – какую-нибудь помощь.
Я кончаю, т. к. письмо надо отправить.
Целую тебя нежно,
Твой Ю.
13 марта 1992 года
Дорогой Юра!
Я одновременно – вчера и сегодня – получила два твоих письма: одно, еще январское (!!!), из Тарту с письмом к И. Мельчку, другое из Каракаса. Второе меня ошеломило. Радуюсь тому, что нашел в себе силы лететь, прекрасно понимаю, что значит для Вас всех тысяча долларов. Может быть, и для Леши поездка была интересной. Думаю, что понимаю и твое желание «сбежать» – от юбилея в далекую Венесуэлу на интересную тебе конференцию. Хотя твое письмо из Каракаса написано до конференции, но я верю, что все сошло лучшим образом, что ты получил так необходимую тебе радость от «опробирования» твоих новых, важных для тебя идей. Мой дорогой друг, далекий, грустно же мне оттого, что вот был ты где-то уже в «моем» полушарии, но мы – не свиделись. Видно, надо навсегда примириться с мыслью о невозможности нашего свидания на этой земле. Конечно, никогда я не смогу обеспечить того, что могут ученые, имеющие деньги и создавшие тебе максимум условий для поездки…
Помнишь стихи Баратынского?
Не ропщите: все проходит,И ко счастью иногдаНеожиданно приводитНас суровая беда.И веселью и печалиНа изменчивой землеБоги праведные далиОдинакие криле.
Прав и ты: нечего роптать! Мои – новые – окна смотрят на восток, т. е. в сторону океана, т. е. в твою сторону, так что…
Я уже писала тебе о своей новой жизни. Конечно, это «развод» по-канадски, т. е. никакой не развод, а так, отдельное жилье. Я и Виль видимся ежедневно, я помогаю чем могу и в чем есть нужда. Но это все равно другая жизнь: впервые в жизни у меня действительно есть своя комната, я могу день, ночь, еще день распоряжаться собою как хочу. И – нет постоянного раздражения. Думаю и вижу, что и Виль спокойнее. Дома – рядом, телефон – всегда к услугам. Марина, увы, была полна благих намерений особо побыть с отцом, хотя бы первое время, но это трудно ей. Сейчас, временно, три недели, работает на радио, заменяя отпускников. Уходит в 6 утра, приходит в 8 вечера, не прерывая поисков работы. Собственно, так же она была и весь минувший с ее увольнения год. Постоянной работы все равно нет. Она благодарит тебя за письмо к Мельчуку, постарается пробиться к нему, когда кончится работа на радио. Говорят, что он очень занят и встретиться с ним не просто.
Обо мне ты можешь теперь совсем быть спокоен. Мне живется легче во всех отношениях. Ну а постоянные тревоги, как у всех нас, всегда со мною. Особенно в последнее время мучает мысль о Юре – что он, как он? Что посылки, – при алкоголизме Андрея много ли ему перепадает?..
Кстати, получил ли ты мою посылку, обрадовала ли она тебя хоть немножко? Хотелось бы большего и лучшего; увы, мне и это, по деньгам, не очень просто. Русские ребята, затеявшие четкую эту работу (во все концы моего несчастного отечества), дерут за это немало. Правда, спасибо им за такую возможность. Я послала посылки Юре, маме и сестре. Виль и Марина шлют тебе поклоны. Федьку вижу очень редко. <…>
Будь здоров, дорогой Юрочка. Обнимаю тебя.
Твоя Фрина.
P.S. Одна мысль неотступно преследует меня и не дает покоя. У меня нет оснований скрывать ее, больную мысль, от тебя. Вот она: я думаю, что если бы даже жила сейчас в Москве, ты не позвал бы меня к себе даже на время. Ведь правда? Я права? Значит, что-то нас серьезно разъединяет?
13/III-92.
Еще раз мой новый адрес: F. Soknina 5725 Westbury, apt 513, Montreal, H 3W 3E6 Quebec, Canada
14 марта 1992 года
Милая Фрина!
Вчера отправил тебе письмо второпях, сегодня пишу продолжение. С понедельника (завтра) письмо в Америку будет стоить 40 рублей (!). Но все же норму: два письма в месяц я пока что могу себе позволить. Это не так уж дорого, если считать, что письмо в Ленинград (тоже заграница!) стоит 20 рублей.
Но не будем об этом думать. Как говорил Банко в «Макбете» Шекспира,
Земля, как и вода, содержит газы,И это были пузыри земли…
Еще раз спасибо за посылку. Все дошло, все исправно и все замечательно. Грустно только думать о твоих хлопотах и тратах.
Еще раз большое спасибо.
Относительно твоего решения семейного статуса, то я считаю, что ты имеешь полное право решать так, как тебе это сейчас по душе. Если ты найдешь хоть крошку покоя, то все уже оправдано. Право на это ты заслужила. Одно сознание того, что ты хоть немного спокойнее и наконец получила то, что по-французски передается непереводимым выражением chez-vous (вернее, в данном случае – chez-soi)[491].
Получила ли ты мое письмо с вложенным в него письмом к Мельчуку и может ли оно быть чем-либо полезно тебе и Марине? Мне бы очень этого хотелось.
Сегодня я один – все разъехались – три дня одиночества. Это отдых. Даже близкие и любимые, но взрослые и, следовательно, отчужденные люди утомляют. Нам все хочется, чтобы они были теми, что прежде, т<о> е<сть> детьми. Тогда нам кажется, что и мы все еще те же – то есть молодые. Но они уже не дети.
От этого им трудно с нами, а нам с ними.
Жить врозь скучно, а вместе – трудно. А когда к этому примешиваются мелкие, но непрерывные уколы бытовых трудностей, нехватка почти всего, раздражение, то незаметно для себя начинаешь погрязать во всякой ерунде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});