— А за какую партию папа выступал? — спросил Юра, считая себя теперь докой в политических тонкостях. Еще бы! Он столько наслышался и навидался за эти месяцы.
Мать удивленно взглянула на сына.
— Видишь ли… Он всегда держался левых взглядов: презирал черносотенцев, возмущался бесправием народа, тупостью и произволом царских властей. Он сочувствовал передовым идеям, помогал революционерам, даже прятал их. Но сам он человек умеренного склада, весь ушел в свою агрономию. Не в его натуре политическая борьба. В нашей семье хватит двух горячих голов — дяди Яши и тети Оли… А наш папа старается, как агроном, просвещать народ и так бороться с отсталостью деревни и народной нищетой. Но в феврале я не узнала папу. По три раза в день выступал он на селянских сходах перед церковью.
— Он как, на бочке стоял или с брички выступал? — поинтересовался Юра и про себя подумал: «Эх, вот бы мне рядом с ним стоять, с винтовкой и «лимонкой» на поясе!»
— Он с церковной паперти говорил, — продолжала мама, улыбнувшись. — Поздравлял селян с долгожданной революцией, свергнувшей гнилой царский режим. Теперь, когда народ свободной России сам будет управлять, говорил отец, надо прежде всего подумать о справедливом и разумном распределении земли — главного народного богатства. Его из толпы каждый раз спрашивали о земле. И он отвечал, что к земле присосались тунеядцы, что должна она принадлежать только тем, кто работает на ней. Бывший раб царей и помещиков должен стать хозяином земли и работать на ней умно, грамотно. Ну, его слишком прямо поняли… Через несколько дней селяне поехали делить землю Бродских, Бергов, Лавровых и других помещиков. Черкесы и офицеры, гостившие у помещиков, набросились на крестьян, началось кровопролитие. Два черкеса и трое крестьян были убиты. Тебе эти подробности ни к чему. Бродские и другие помещики стали угрожать отцу, пожаловались комиссару Временного правительства, будто бы агроном Сагайдак подстрекает народ к разбою. Отец, чтобы избежать неприятностей, уехал.
— Куда?
— В Полтаву. Ты ведь знаешь, бабушка умерла… А потом еще куда-то…
— Он приедет?
— Сюда навряд ли. Здесь уже вместо него другой директор училища. Папа пишет, что временно работает, очень занят… Возможно, он приедет летом к нам в Судак отдохнуть.
— Значит, мы едем в Крым?
— Он так решил. Ждем только конца твоего учебного года. Это май.
— Я могу ехать хоть сейчас! — выпалил Юра.
— Что значит «хоть сейчас»? — удивилась мать.
Юре очень не хотелось огорчать ее, но все равно придется, этого ведь не избежишь. И он обо всем рассказал.
— Это ужасно! Тебя исключили из гимназии?! Юрочка, такое страшно даже вслух произнести… Что же ты наделал? Как я об этом отцу напишу? И так — беда за бедой… — Она горестно замолчала.
Юра не шевелился и уставился глазами на кончики ботинок.
— Это ужасно! — повторила мать. — Но, может быть, к лучшему! От меня требуют освободить квартиру. В Судак без тебя ехать невозможно. Тебе одному туда не добраться в эти времена.
— Так сейчас поедем! — снова встрепенулся Юра.
Мама притянула к себе его голову, прижала к груди и тихо заплакала. Юра будто одеревенел и даже не пытался отстраниться.
Через полчаса он уже вовсю уплетал вареную картошку и расспрашивал о друзьях. Тимиш работает на конюшне. Шир-хан-Кувшинский теперь директор училища. «Ах вот почему маму так притесняют!» От дяди Яши давно не было писем. Тетя Галя с Ниной в Полтаве. А тетя Оля прислала восторженную телеграмму, поздравляет с революцией, хочет приехать, но как это сделать? Немецкие подводные лодки топят все пароходы, даже пассажирские. Ужас какой-то!
3
Юра и Тимиш долго тискали друг другу руки, чтобы «пережать». Никто не уступил. Признали ничью. Пошли в конюшню. В пустом стойле уселись на тюки прессованного сена. Тимиш рассказывал:
— Илько все еще на войне. Не пишет. Чи жив, чи убит — неизвестно… В конюшне командует старик Прокоп Федорович. Я езжу иногда вместо него на козлах фаэтона, помогаю ходить за конями. Село гудит. В особенности с тех пор, как Петр Зиновьевич сказал: «Земля — богатство народное — должна принадлежать тем, кто на ней работает». Селяне всей громадой забрали землю и скот у помещиков. Поделили. Посеяли. Теперь спорят с Бродским. Старый пан кричит: «Вы землю мою украли, воры, грабители! Хоть заплатите!» А наши не хотят платить. И правильно: тут матрос с Севастополя приезжал, говорил: «Не вы у помещиков, а помещики и цари у вас украли землю дедов и прадедов. Бродские и Берги с вашей земли миллионы нажили. А селяне работали на ней за голодную копейку». Батька твой, Петр Зиновьевич, тоже говорил: «По-хозяйски, граждане, владейте землей. Помещиков, говорил, палить не надо. И скотину ихнюю базарить не надо! А треба по-умному. У вас плохой скот, беспородный, а треба, чтобы на селе были кони как кони, тяжеловозы, помесь с арденами и першеронами. И чтобы у селян был не серый скот, а у каждого — симменталы, овцы-мериносы, куры породистые и чтобы кормили скот по рациону. А у Бродских жеребцов и быков на племя нужно забрать, не убивать. И на полях чтоб был севооборот с пустым паром, без него в засушливом степу нельзя». Разумно, сердечно говорил, только потом пришлось ему уехать. А громада уже без него решила, кому и сколько давать помещичьей земли. Тут учинилось такое, что не рассказать! Куркули-богатеи кричат: «Землю давать только настоящим хозяевам, а беспорточным лодырям, незаможным селянам не надо. У них и коней нема, и чем засеять нема, и людей нема — на фронте уси. А мы, в крайнем разе, батраков подрядим». А незаможники кричат: «Мы коней, и плуги, и бороны на пожив у Бродского отберем!» — «А що вы за паны, — кричат куркули, — що себе все возьмете? А нам?» — «Вам дулю под нос. У вас и так есть!» — кричат солдаты, що приехали на побывку, и дезики.
— Кто-кто?
— Дезики. Ну, дезертиры. Сейчас и не поймешь, кто — кто. А тут один как крикнет: «На всех хватит! Добра много! Бери, грабь, кто сколько ухватит! Не жалко!» Ну и побежали навыпередки! А там черкесы. Только у солдат с фронта тоже винтовки. Началась стрельба. Так наших же сила! Ни старого Бродского, ни молодых не тронули, а машины, коней, скот, зерно взяли. Ну, попалили немного, для страха. А землю поделили. Теперь у нас с мамкой три десятины! И конь есть. Приехала з городу милиция, Бродский позвал. «Никаких штоб беспорядков! — говорят. — Вертайте все!» А как мы спасали твоего батька, ты уже знаешь?
— Спасали? — удивился Юра. — Мама говорила, что он просто уехал.
— Так ты ничего не знаешь?
— Он же сам уехал, на другую работу…