Читать интересную книгу Виртуоз - Александр Проханов

Алексей приблизился. Сквозь решетку он увидел сумрачную, как тесная пещера, камеру. На железной койке, один, без сокамерников сидел старик, изможденный, в ветхой, прорванной во многих местах одежде, из которой выступали костистые конечности. Его череп был голый, синеватого цвета, кожа на лице повисла серыми складками, нос согнулся к верхней губе, а рот, лишен ный зубов, провалился. Глаза заросли бровями. Выделялись большие, неестественно оттопыренные уши. Он сидел, сгорбившись, неподвижно, опустив между колен руки с коричневыми безжизненными кистями. Он был похож на отшельника в пещере, какие изображаются на иконах, и Алексей стал искать глазами ворона, который приносит отшельнику пищу.

— Заходи, я ждал тебя, — услышал он внятный голос, в котором, несмотря на усталость, чувствовалась тихая радость. — Знал, что придешь.

От этого проникновенного, задушевного голоса, от тихого, струящегося из камеры света голова Алексея закружилась. Все на мгновение исчезло. Маркиросов с раздраженным лицом, стоящие в отдалении охранники, ряд тусклых, ввинченных в потолок ламп, решетка камеры. А когда очнулся, сидел на табуретке перед узником. Дверь в камеру была закрыта. Он находился один на один с человеком, в котором, по необъяснимым приметам, узнал Юрия Гагарина.

Тот говорил, и начало его повествования пришлось на минуты обморока, поэтому Алексей стал слышать старика не с первых слов, а лишь с момента, когда обрел способность понимать.

— Боль перегрузок стала проходить, и я вошел в свободный полет, в невесомость. И такая легкость, такая благодать неземная. Тяжести нет никакой, тела нет, костей нет, ничего материального, а одна душа. И она поет. Нет воли, нет мысли, нет желания, а одно только счастье. Земля голубая, серебряная, зеленая, золотая. Вижу все реки, все горы, все океаны. И люблю. Землю люблю, как мать родную. Любуюсь на нее, ненаглядную. Я — сын земли. Я — сын неба. Люблю тебя, Земля-матушка. Чувствую, что навстречу моей любви откликается другая любовь. Как будто свет приближается. Лечу над Тихим океаном, вижу водную рябь, вижу лайнер, как белую чайку, вижу черную черточку — всплывшую подводную лодку. А свет приближается. Окружил мой корабль, как будто я вошел в сияющее облако. Я посмотрел на часы: 17.43 по Москве. И чувствую, что меня из корабля вынимают, проносят сквозь обшивку и помещают в огромный кристалл, где во множестве граней, в несчетных плоскостях, в бесчисленных измерениях летают вспышки света, преломляются лучи, горят спектры, переливаются из грани в грань, из пространства в пространство волшебные радуги. Будто составлено вместе множество зеркал, и все отражают друг друга, и от этого образуется сверкающая бесконечность. Повсюду, как птицы в небе, летают души, резвятся, ликуют, купаются в спектрах и радугах, несутся в пучках лучей. «Где я? — спрашиваю. И чей-то голос, не звуком, а сияющей радугой, мне отвечает: «Ты в раю. Тебе дано узнать, как устроен рай, измерить его, снять чертежи. Запомнить «Формулу Рая» и принести эту формулу на Землю. Постройте вашу земную жизнь по «Формуле Рая», и жизнь будет протекать без болезней, печалей. Люди забудут ненависть, перестанут убивать, умирать от страшных болезней и познают жизнь вечную»…

Алексей слушал старика, сидящего в черном карцере. Старался узнать в нем молодого офицера с белоснежной улыбкой, который на Красной площади рапортовал о подвиге престарелым красным вождям. А потом, на всех континентах, среди ликующих толп, в венках из живых цветов, нес человечеству «благую весть», уже зная о рае, о бесчисленных спектрах и радугах, о бессмертных, ликующих душах. Голос старика был без хрипов и кашлей, тихий, певучий, словно старость не коснулась души.

— Мне дали обычный землемерный аршин, и я стал измерять рай. Измерял множество высот и широт, множество периметров и сечений. Измерял кристалл, в котором сходились бессчетные пространства, сливались мириады миров. Луч света, влетавший в кристалл, не терял лучистую силу, а отражался от граней, становился ярче и чище. Превращался в пучки лучей, расширяя объем кристалла. Работая с аршином, я испытывал несказанное счастье. Мне помогали обитатели рая. Вместе со мной переставляли аршин православные праведники и святые. Там были Иван Сусанин и Зоя Космодемьянская. Монахи Пересвет и Ослябя и двадцать восемь гвардейцев-панфиловцев. Там были Пушкин, Менделеев и Глинка. Были Шолохов и Толстой. Вслед за моим аршином шел Петр Великий. Потом его сменил Сталин, а рядом шагал последний царь Николай. Появился русский солдат Евгений Родионов и полководец Геннадий Трошев. Солдаты Шестой десантной роты и экипаж подводного крейсера «Курс». Многие еще жили на Земле, еще были младенцами, были далеки от своих свершений, но души их уже пребывали в раю. Среди рая росла береза небывалой красоты, белизны. Праведники подходили к березе и целовали ее душистые листья. Циолковский протянул мне кусок бересты, и я нанес на него чертеж рая. Вернадский начертил на бересте математическую «Формулу Рая», и я оказался в моем космическом корабле. Взглянул на часы, было 14.44 Москвы. Путешествие в рай длилось одну минуту…

Алексей слушал повествование Гагарина с упоением. Начинали всплывать из туманного детства волшебные сказки о хождении за три моря, о золотых яблоках, о жар-птице, о кудесниках и чародеях, о молочных реках и кисельных берегах. Повествование было сродни легендам о чудесном острове, на котором живут счастливцы. Напоминало сказания монастырских старцев и деревенских сказителей. В рассказе была та подлинность и чистота, которая делала русских народом-ребенком, народом-сказочником, народом-мечтателем. Русская жизнь представлялась нескончаемым странствием в поисках обетованной земли, кото рая туманно манила сквозь все пожары и заточения.

Алексей поражался. Пространство колонии являло собой зловещий кристалл, в котором утрачивалась сила света, свертывалась энергия жизни, безмерно концентрировалось страдание. Но внутри этого адского кристалла, в черном карцере, русский космонавт выращивал райский кристалл, в котором свет стремительно увеличивал силу, разбрызгивал лучистые траектории в бесконечность Вселенной, рождал светоносное счастье.

— Я облетел Землю и опустился в казахстанской степи. Меня поместили в клинику для обследования, и я рассказал врачам о моем посещении рая. Но они сказали, что рассудок из-за больших перегрузок и резкой смены давления может быть подвержен галлюцинациям, миражам, и это был мираж. Я встретился с командиром отряда космонавтов и показал ему чертеж рая, который я выполнил, измерив все его высоты, широты, биссектрисы, грани и плоскости, весь многомерный кристалл. Командир посмотрел на меня с сочувствием, спросил, из какого дерева был сделан землемерный аршин и пожелал поскорее восстанавливать силы и готовиться к торжественной встрече в Москве. Когда на Красной площади я рапортовал Генеральному секретарю Никите Сергеевичу Хрущеву о покорении космоса, он расцеловал меня и спросил, правда ли, что я видел рай. Я показал ему чертеж, и он велел художнику Налбандяну нарисовать картину для детского сада: «Юрий Гагарин в раю». После приема в Кремле мы поехали в Звездный городок с Сергеем Павловичем Королевым, уединились в его кабинете, и я достал кусок бересты, которую мне подарил Циолковский с чертежами рая и с «Формулой Рая», которую вывел на бересте Вернадский. «Вот по этой формуле мы должны жить. Это формула коммунизма. Мы должны построить по этим чертежам райский чертог, уловить в него луч света, и этот свет станет умножаться, расширять пространство чертога вплоть до границ Советского Союза. Этим способом мы построим рай на Земле. Это и есть послание из Космоса, выраженное в математической форме, которое я принес на Землю. Это и есть моя встреча с инопланетным разумом». Королев долго разглядывал бересту и хотел ее поджечь спичкой, но я не позволил. С тех пор кому я только ни показывал бересту, ни рисовал чертеж, ни выводил «Формулу Рая». Это были писатели Шолохов и Бондарев. Академики Александров и Сагдеев. Маршалы Гречко и Толубко. Патриарх Пимен и Митрополит Питирим. Руководители партии и государства Брежнев, Косыгин и Суслов. Патриарх сказал мне, что это ересь и помрачение разума, и он всегда возражал против посылки человека в космос. Суслов сказал, что это проявление диссидентства и подрывает коммунистическую теорию и планы построения реального коммунизма. Вы знаете, я много ездил по миру, и агенты иностранных спецслужб, прослышав о бересте, предлагали мне огромные деньги, чтобы я им открыл «Формулу Рая». Но я-то знал, что только русским под силу построить рай на Земле, только русские могут прочитать на бересте «Формулу Рая». За мной стали следить работники КГБ. Меня вывели из отряда космонавтов. Перестали посылать за границу. Я боялся, что у меня украдут бересту и «Формула Рая» будет утрачена. И тогда я решил самостоятельно построить кристалл, соорудить из зеркал стомерное пространство, уловить в него луч света и построить рай на земле. Я долго думал, где соорудить кристалл, и понял, что это должно быть место вокруг старинного храма, где люди веками молились о рае и научились молитвами привлекать на землю пучки космических лучей. Я выбрал храм Покрова на Нерли, что недалеко от Владимира. Он стоит на пустом месте, в лугах, белый, как праведник в ангельском облачении. Я привез туда зеркала, соорудил деревянный аршин и стал мерить землю вокруг храма, сверяя измерения с берестой, выводя на земле райский чертеж. Я стал устанавливать зеркала, так чтобы в них залетали лучи из неба, из заливных лугов, с речных берегов, и все сходились на храме. Я видел, как в зеркалах начинали сверкать дивные спектры, загорались прозрачные радуги, влетали разно цветные световые пучки, похожие на букеты райских цветов, которые держали в руках Циолковский, Вернадский, русский космист Николай Федоров и царевич Дмитрий, зарезанный в Угличе. Рай вокруг храма стал разрастаться, и я испытывал ни с чем не сравнимое счастье. Но в это время со всех сторон подкатили машины, из них выскочили агенты КГБ, разбили зеркала, растоптали бересту, а на меня надели черный мешок и отвезли неизвестно куда. Так я очутился в этой колонии. Чтобы не забыть чертеж и «Формулу Рая», я все время рисую их, а меня за это сажают в карцер и морят голодом. Спасибо мышкам, которые приносят мне крохи хлеба, не дают умереть. Ах, вы мои мышки-норушки, Божьи зверьки!