в «Загадке женственности» она не придерживалась инклюзивного взгляда на женщин. Проблемы как будто касались лишь гетеросексуальных белых женщин из среднего класса. Фридан говорила о привилегированной домашней женственности и не учитывала голоса и опыт небелых, женщин из рабочего класса, бездетных и «женщин без мужчин» [24]. Активистка призвала читательниц ответить «голосу», который взывал о «чем-то большем, чем муж, дети и дом» [25]. Однако она игнорировала тот факт, что небелые женщины, как правило, работали в домах тех, кто следовал призыву Фридан трудиться, думать и действовать [26].
В 1988 году белл хукс[65], американская общественная и феминистская активистка, писательница и профессор, обратила внимание на близорукость Фридан в своем новаторском эссе об ограничениях белого феминизма под названием «Черные женщины: формирование феминистской теории».
Описывая, как дискурс, которого придерживалась ее коллега, сформировал принципы белого превосходства основного феминистского движения, хукс объяснила, что «значительная часть феминистских теорий происходит от привилегированных женщин, которые живут в центре и практически не осведомлены о жизни женщин и мужчин на периферии» [27]. Хукс считала «Загадку женственности» «полезным обсуждением» влияния сексизма на «отдельную категорию женщин», но, что самое важное, она показала, как эта книга создала прецедент для поколения феминистского активизма, забывшего, что черные женщины существуют.
Врачи, занимавшиеся лечением психических расстройств, обычно игнорировали особенности жизненного опыта разных пациенток: сосредоточиваясь на белых и зажиточных, на том, как они диктовали теории о женском неврозе. О бедах женщин из рабочего класса, чернокожих, азиатского происхождения и т. д. практически никто не задумывался. С XIX века врачи утверждали, что нервная слабость — заболевание, которое встречается только среди «цивилизованных» дам, чья нежная конституция не может справиться с быстрым темпом индустриальной жизни. Фридан правильно поступила, оспорив представление о том, что психическое нездоровье объясняется неспособностью слабых нервов справиться с требованиями современной жизни. Однако из-за все еще узкого представления о женственности она способствовала укреплению расистского стереотипа, что невроз и эмоциональные нарушения встречаются исключительно среди привилегированного белого населения.
Через три года после публикации «Загадки женственности» американский гинеколог Роберт Уилсон опубликовал «революционную книжицу», которая оказалась не менее сенсационной. В книге «Вечная женственность» говорилось, что «новая биологическая судьба» доступна «каждой женщине». Уилсон заявил: они достаточно настрадались из-за «мужского равнодушия ко всему, что касается исключительно женщин» [28]. В «ориентированной на мужчин культуре» они продолжали считаться неполноценными иррациональными существами, чья сексуальность вне репродукции — Очень Большая Проблема. Медицине, по мнению Уилсона, «недоставало элементарной симпатии к женщинам». Однако он не срывал клинические завесы и не требовал от врачей изменить свои предубеждения. Вместо этого он хотел, чтобы женщины — белые, из среднего класса, замужние и неработающие — взяли на себя ответственность за собственное здоровье и не позволили своим телам превратиться в чернослив в 40 лет. Менопауза, по мнению Уилсона, не только излечима, но и «полностью предотвратима». «Каждая женщина на земле может оставаться женственной всю свою жизнь», — писал он.
Для Уилсона конец женской фертильности означал гибель всех ее желаемых и ценных атрибутов. В момент, когда психологические и физиологические факторы, определявшие привлекательность для мужчин, ослабевали, она переставала быть женщиной. Ее кости становились более хрупкими, влагалище — «жестким и неподатливым», а все тело — «изуродованным» симптомами настолько «непонятными и странными», что врач был «безнадежно озадачен». По мнению Уилсона, женщина не только страдала приливами, ночной потливостью, бессонницей и проблемами с мочевым пузырем, но и становилась раздражительной, рассеянной, меланхоличной, склонной к алкоголизму и, конечно, плаксивой. Теперь, однако, она могла избежать «ужаса разложения заживо» [29].
С помощью синтетической эстрогеновой терапии менопаузальные «черносливины» могли снова стать женщинами: красивыми, жизнерадостными, приятными, сексуально желанными и совсем не истеричными или сгорбленными.
К 1960-м годам теория о том, что женщинами управляют гормоны яичников, а мужчинами — гормоны яичек, претерпела изменения. Различия уже не казались столь однозначными. С конца 1930-х годов эндокринологи и биохимики признавали, что в телах обоих полов вырабатываются одни и те же гормоны [30]. При этом организмы женщин в этом аспекте оказались гораздо более сложными, чем предполагалось ранее.
Оказалось, что уровень всех гормонов у них подвержен постоянным колебаниям, в отличие от мужчин, считавшихся в этом плане стабильными. Уровень эстрогена, имевшего репутацию главного женского полового гормона и агента женственности, стало возможно повысить, чтобы сделать женский организм более регулируемым и податливым. «Эстрогеновая терапия не меняет женщину, — писал Уилсон. — Наоборот, она препятствует изменениям» [31]. Идеи Уилсона не были новы. Менопауза считалась заболеванием, вызванным дефицитом гормонов, с начала 1900-х годов, и менопаузальная гормональная терапия на тот момент уже была доступна чуть менее 25 лет. Однако Уилсон не рекомендовал женщинам принимать такие препараты, как «Премарин», только в период «изменений». Он побуждал их к «гормональному лечению» с 35 лет, чтобы не допустить наступления менопаузы.
Уилсон утверждал, что все физические, эмоциональные, сексуальные и социальные проблемы женщины связаны с истощением женственности или ее нарушением.
Поскольку ученые признавали влияние гормонов на большинство функций организма и поведение человека, Уилсону было легко утверждать, что эстрогеновая терапия оказывает поразительный эффект. Во время разговоров о том, что традиционная женственность делает женщин физически и психически нездоровыми, Уилсон стал решительно ее защищать. Как и транквилизаторы, эстрогеновая терапия была способом насильно удержать жен в пределах традиционной домашней сферы или хотя бы убедить их подчиниться своей судьбе. Эстроген стал химическим источником наиболее социально приемлемых женских черт и поведения. «Женщины с высоким уровнем эстрогена склонны <…> эффективно решать проблемы, сопротивляться умственной и физической усталости, а также контролировать свои эмоции, — писал Уилсон. — В семейной обстановке эстроген делает женщину податливой, уравновешенной и удобной для совместной жизни» [32].
Еще с конца 1930-х годов ученые узнали, что эстроген обладает канцерогенным действием, поэтому возникли споры о риске рака, связанном с ним. Уилсон понимал, что рекомендовать длительный профилактический прием эстрогена небезопасно, и женщины сами настороженно к этому относились. Притворившись феминистом, Уилсон утверждал, что предрассудки о сексуальности женщин старшего возраста подливают масла в огонь медицинских опасений. Пугая пациенток раком груди и матки, противники эстрогеновых добавок пытаются помешать женщинам старшего возраста наслаждаться эмоционально гармоничной жизнью и интимными отношениями. Теперь, когда люди спокойно доживали до 75 лет, медицинские пуристы и моралисты не имели никакого права лишать их