Сагромах в очередной раз улыбнулся её проницательности (казалось бы, на этот раз ему удалось все продумать наперед). Между тем, Бану аккуратно подписала все бумаги прямо напротив заверения будущего супруга.
Увидев, как решительно Бансабира подписывает пергамент, Сагромах немного вздрогнул, попытался остановить: сначала её лаваны должны ознакомиться с текстом! Только когда законоведы проверят, что подвоха нет…
— Брось, — отмахнулась Бану, перебивая. — Я подписала за последнее время столько бумаг, что любую погрешность или подвох учую по запаху высохших чернил.
Закончив, Бану оглядела результат: под текстом соглашения после записи «Глава Лазурного дома Маатхас» значилось «Я, Сагромах», после записи «Глава Пурпурного дома Яввуз» стояло «Я, Бансабира». Ниже стояла подпись главы клана законоведов со стороны Маатхаса, и оставалось только послать за главой Яани, с чем Бансабира не стала медлить.
* * *
Когда лаван Яани, подтвердив подлинность и абсолютную законность предоставленных бумаг, подписал все четыре и с поклоном удалился из танского кабинета, Бансабира вгляделась на листок, не в силах осознать, что это правда. Растерянная, она, не сводя глаз с разложенных пергаментов, потерла губы бледными мозолистыми пальцами, будто это движение могло вернуть чувство реальности.
Сагромах наблюдал с самым настоящим умилением. Бану стояла, опустив голову, и тан не видел наверняка, но мог поклясться: её глаза сейчас блестят от слез. Любопытство брало верх. Маатхас подошел к женщине сбоку, положил на плечо тяжелую ладонь, заставляя повернуться.
С трудом проглотил ком в горле.
Маатхас переживал, когда мчался сюда, наскоро поручив Хабуру «заканчивать все». Его подстегивало письмо Бану, что ей более невыносимо его отсутствие. Оно окрыляло коня и бесстрашило Сагромаха. Но чем ближе становились ступени парадной лестницы чертога Яввузов, тем сильнее он понимал, что никаким трепетом не скрыть волнение. Он переживал, что, прочитав соглашение, Бану усмехнется ему в лицо. Скажет, что он ничего о ней не знает (и, не дайте Боги, окажется права), раз осмелился предложить подобный договор. Скажет, что, оказывается, он, Сагромах, не уважает её ни капли. Или вообще, что наличие подобного договора оскорбляет её чувства (вот тут бы Сагромах, пожалуй, вообще не поверил собственному восторгу).
Но все прошло изумительно. И то, что лаваны Яани, дальние родичи танши теперь жили в чертоге, тоже оказалось невиданной удачей. Судьба благоволила им. Судьба вознаграждала его, Сагромаха Маатхаса, за такое долгое, преданное и болезненное одиночеством ожидание. Вознаграждала всей их будущей совместной жизнью — и именно этим моментом.
Сколько … лет! Сколько лет он ждал его, и идеальнее бы не придумал. Потом, конечно, будет день торжественнее, величественнее. Бансабира будет в каком-нибудь роскошном пурпурном платье, а не в военных штанах и походной тунике, как сейчас. Он, Сагромах, будет облачен в дорогой лазурный плащ, отороченный песцом или горностаем, а не как сейчас, в измятой белой рубахе, оттеняющей смуглую кожу, черные в беспорядке волосы и обескураженные происходящим глаза. Рядом будут их семьи и друзья — люди, которые искреннее порадуются и посмеются: стоило ли так тянуть? Разве не ясно было всем — бесчисленным охранникам, командирам, генералам, советникам, молочным братьям и сестрам и кому-то там еще — к чему Бансабиру и Сагромаха вело провиденье?
Тогда, в тот торжественный день, их имена будут славить, на них возложат надежды, которые вряд ли под силу воплотить хоть кому-нибудь. Будет еще труднее справляться с чувствами и …
Сагромах положил ладонь Бансабире на щеку, еще немного приподнимая её лицо: воистину довести женщину до трепетной дрожи лишь поступком стократ сложнее и ценнее, чем подарить тысячу ночей.
— Еще остаются какие-то условности, — заговорил Сагромах севшим голосом, неотрывно глядя Бану в глаза, — но это уже не имеет значения, Бану. Мы женаты.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И тут же засмеялся: право, Бану так трогательно и так забавно вздрогнула от его слов. Попыталась отстраниться, будто убежать. Трусиха! Ничего. Сагромаху удалось приучить таншу к собственным чувствам, не за один год, но удалось. Значит, и теперь все будет хорошо.
Тан приобнял Бану свободной рукой, наклонился и неторопливо поцеловал — передавая, насколько можно, всю глубину чувств и легонько царапая отросшей в пути щетиной.
* * *
Таяла осень, и на севере неуклонно холодало.
Но на памяти всех подданных Пурпурного дома, никогда в родных землях не было так тепло.
С началом ноября, всячески напутствуя, Бансабира и Сив отдали Иввани Дайхатту, повторно прибывшему в чертог Яввузов. Договор был давно подписан и оставалась торжественная церемония. Жрецы осветили брак, родственники воссели за свадебный стол. Сагромах расположился рядом с Бану — если не на правах мужа, то уж точно жениха. Хотя об их брачном соглашении было, насколько возможно, широко объявлено.
Дайхатт и Сагромах обменялись взаимными взглядами — при первой встрече, затем в середине праздника. Дайхатт прибыл за ночь до свадьбы, и в паре скупых фраз мужчины решили, что свои вопросы они обсудят позже, когда всем будет не до них.
Например, сейчас, деловито кивнул в сторону выхода Дайхатт. Он вышел первым, Сагромах, чтобы не привлекать внимания танши, которая как раз отвлеклась на разговор с новобрачной, чуть позже.
Встретились на лоджии. Дайхатт стоял, распрямившись, и глядел в ночное небо. Под одной его рукой стоял бронзовый кубок с вином, который тан прихватил с собой из главной залы. Широкой ладонью он накрыл сосуд, будто опираясь на него. Сагромах, подойдя ближе, бросил взгляд на напряженную кисть будущего свояка. Ситуация мало приятная, и, что еще хуже, лишь первая в череде бесконечного множества их неминуемых встреч.
Сагромах тоже устремил в ночь задумчивый взгляд. До них доносились звуки празднования — весьма сдержанного, ведь роскошную свадьбу тан Дайхатт брал на себя хотя бы для того, чтобы как можно большим подданным представить новую тану Дайхатт, — долетали змеящиеся отсветы факелов, ложась на плечи, тенями облизывая крепкие мужские спины.
Рядом с Аймаром Сагромах как никогда остро чувствовал моложавость соперника. Никогда бы не подумал, что до тридцати и после тридцати могут так различаться. Но все выглядит правильным: Аймар моложе и женат на более юной из сестер. Маатхас мудрее и берет в супруги ту, что умнее и опытнее. И ведь все равно … Маатхас поджал губы: жаль, что он старше Бану так на много. Невероятная удача, что, имея шансы выбирать по всей стране, Бансабира предпочла его. Он вполне мог бы сгодится Бану в отцы, а по стечению обстоятельств, становится мужем.
— Думаю, нашей встречи в любом случае было не избежать, — обронил Маатхас.
— Точно, — скупо и дергано отозвался Аймар. — Если б Бану не отыскала этот выход, на твою свадьбу я бы явился без приглашения и во главе армии.
Сагромах качнул головой, поджав губы: палец Дайхатту в рот не клади. В годы Бойни с меньшим Дайхаттом он не пересекался, и ничего, кроме как о горячности молодого тана, Маатхас про Аймара не знал.
— Я рассчитывал поступить также, — ответил он деловито, и вдруг, как со стороны услышал, что говорит интонациями танши. — Бану, — вдумчиво протянул Сагромах. — Вы легко держитесь накоротке.
Аймар хлебнул вина и снова принялся вдавливать кубок в парапет. Это возвращало его в чувство.
— А как еще нам держаться? Её сын — мой двоюродный племянник, а сестра — моя жена.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А я буду твоим свояком совсем скоро, — напомнил Сагромах. Неважно, с какими намерениями с ним хотел переговорить Аймар и хотел ли он вообще разговаривать (глядя на то, как нарочито пытался собеседник смять бронзовый сосуд, Сагромах на сей счет уверен не был), но сам тан Лазурного дома надеялся свести их враждебность к перемирию.
— Не торопись. Она показывала тебе наш договор?