торговке
Сидеть с корзиной у дворца
Иль этой латаной поддевке
Громить правительство с крыльца?
Ведь это ж мерзостно и гадко.
Цыганский табор на мосту!
Где вы, блюстители порядка?
Заснули, что ли, на посту?!
Иль вот еще — свобода слова…
Я понимаю, это — плюс.
Порядка нового основа:
Да сгинет гнет цензурных уз!
Но… все же, сеять стачек семя.
Звать к примененью крайних мер!.
Ну да, у нас — иное время,
Но… где же милиционер?!
Как позволяет он открыто
Писать о мерзостях войны?
Как не препятствует сердито
Критиковать вождей страны?
Где меч спасительной острастки.
Шлагбаум твердого пути?
Зачем газетчик — не в участке?
Редакторы — не взаперти?
Не на костре листков беремя?!
Не под цензурой изувер?!
Пускай у нас иное время,
Но… где же милиционер?!
Июль 1917
Нищим духом
Пусть могильная мгла
Край родной облегла.
Тяжким саваном жизнь придавила,-
Невредима скала!
Целы крылья орла!
Не в таких передрягах отчизна была.
Да нетронутой прочь выходила!
Ой, не знает Руси, кто ей тризну поет!
Рано, ворог, кладешь побежденного в гроб:
Ну, а что, как усопший-то встанет?
Сон стряхнет, поведет богатырским плечом
Да своим старорусским заветным мечом
По победному черепу грянет?
Все мы так: до поры —
Ни на шаг от норы,
До соседа — ни горя, ни дела,
А настанет пора —
От Невы до Днепра
Неделимое, стойкое тело!
Беспросветная мгла
Край родной облегла,
Тяжким саваном жизнь придавила!
Э, могуча скала!
Целы крылья орла!
Не в таких передрягах отчизна была.
Да нетронутой прочь выходила!
«Новый Сатирикон», 1917, № 34
Триумфаторы
1907–1908 гг.
Жалкая кучка кривляк,
Выродков нашей эпохи,
Севши на смрадный тюфяк,
Сыплет и ахи и охи,
Нет идеалов?.. Так что ж?
Разве не хватит нахальства
Сдабривать похоть и ложь
Крепкой приправой бахвальства?
Сенька напишет рассказ —
Сеньку расхвалит приятель:
«Это — бесценный алмаз!
Это — поэт-созерцатель.
Гибкий, сверкающий слог…
Беклин… Уайльд… откровенья..»
Целая тысяча строк;
Что ни строка — воскуренье!
«Что нам читатель?.. Эхма!»
Выпустив 22 тома.
Буйно ликует Фома,
Нагло грохочет Ерема.
Славы немеркнущей чад
Губит порой и таланты —
Диво ль, что этак кричат
Эти… «пророки-гиганты»?
Слабенький череп венца
Выдержать больше не может.
Похоти скотской певца
Червь самомнения гложет.
Это не наглость… о нет!
Взрывы подобного смеха —
Лишь истерический бред.
Вызванный ядом успеха.
С кресел всю ночь не встает
Жрец извращенного чувства;
Целую ночь напролет
Кистью «святого» искусства
Жадно марает свой лист.
(Плод нездорового бреда
Завтра прочтет гимназист.)
«Леда! свободная Леда…»
. . . . .
Жадно марает он лист.
Славит он Леду-царицу.
(Тайно идет гимназист
Тайно лечиться в больницу.)
Вот современнейший том —
Сборник издательства «Плошка».
Что за печать! за объем! —
Боже, какая обложка!
Диккенс, Тургенев, Золя —
Прочь посрамленные стяги:
В четверть аршина поля!
Около пуда бумаги!
Ну-с, а сюжетики… Да-с!
Прелесть, восторг, объеденье!
Верите ль: что ни рассказ —
Двадцать четыре растленья!!
Красочность, живость пера.
Виден баль-шой наблюдатель!
Сочно, душисто… Ура,
Наш современный писатель!!.
Крики, и хохот, и гам.
Речи бессвязны и пылки;
Шумно и весело там —
Всюду стаканы, бутылки…
Что же, зайдемте? Для нас.
Право, не будет убытка:
Это — российский Парнас,
Это — трактирчик «Давыдка»!
Вон, за отдельным столом,
Бросивши всякую меру,
«Наш гениальный Пахом»
Дует коньяк и мадеру.
Рядом — издатель юлит,
Тйпик проныры-нахала:
«Мы-то?., да мы, — говорит, —
Всё, — говорит, — для журнала!..
Триста?.. Извольте!.. Для вас —
Не пожалеем и триста!..»
Так продается у нас
Честь и перо беллетриста…
«Сатирикон». 1908. № 35
Мы — дети веселого смеха
Мы — дети веселого смеха.
Мы — солнечной сказки пророки.
Как мы одиноки!..
Лишь эхо
Нам вторит…
Мы — дети веселого смеха.
Кто путникам двери отворит?..
Давно уж в холодные груди
Стучим без успеха:
«Впустите нас, люди!» —
Лишь эхо
Нам вторит!..
Нам двери никто не отворит!
Мы — дети веселого смеха,
Мы — солнечной сказки пророки.
Как мы одиноки!..
«Сатирикон», 1910, № 14
КРАСНЫЙ
То и другое
О, что может быть прелестней,
Чем хожденье в мир исканий,
Где лишь жертвой славен