и тащила домой, их жилище уже ломилось от барахла. Проще всего было красть из “Вулворта” золотых рыбок, у Руба и Бутси стоял аквариум, где этих рыбок было столько, что они не могли повернуться, не врезавшись друг в друга. Мутная вода, в которой они кишели, из-за рыбьего корма всегда была бурого цвета. В таких условиях рыбки дохли почти так же быстро, как Бусти прятала в свои просторные карманы наполненные водой пакеты с новыми рыбками. Воровала она и то, что не влезало в карманы. Как-то раз ухитрилась притащить домой картину размером с диван – Атлантический океан на закате, бурные бирюзово-рыжие волны. Ни Бутси, ни Руб в глаза не видели Атлантического океана и не могли судить, насколько эта марина реалистична.
– Я бы поселился вон там. – Руб указал на комнату под карнизом, где высилась большая из двух террасок. – Выходил бы на этот балкончик и стоял там.
– Выходил бы, почему нет. – Салли попытался представить Руба на этой терраске.
– Жаль, что мы не заехали пообедать, – добавил Руб.
Салли в который раз посмотрел на часы.
– Иди поешь, – сказал он.
Все равно с Майлзом Андерсоном лучше встречаться без Руба. Салли взял с собой Руба исключительно для того, чтобы Майлз Андерсон уверился – у него есть здоровый помощник. Но это еще успеется.
– Куда? – спросил Руб.
– До “Хэтти” рукой подать.
Руб повернулся, посмотрел в заднее окно, точно проверял информацию.
– А ты?
– Принеси мне гамбургер.
– Одолжишь мне пять долларов?
– Нет, – сказал Салли. – Но я заплачу тебе за вчера.
Руб пожал плечами:
– Ладно.
Салли дал ему деньги.
– С чем тебе гамбургер?
– Булочка.
– И все? – нахмурился Руб.
– И кетчуп.
– Ладно. – Руб открыл дверь машины.
– И сыр.
– Ладно.
– И соленый огурец. И кружок лука.
– Ладно.
– И соус.
– Это полноценный гамбургер, – указал Руб.
– Окей. Значит, мне полноценный гамбургер, – ухмыльнулся Салли.
– Тогда почему ты так не сказал?
– И картошку, – добавил Салли. – И кетчуп к картошке.
Руб вздохнул, задумался, дожидаясь, пока услышанное усвоится.
– Ладно, – наконец произнес он.
Салли дал ему еще три доллара.
– Почему бы тебе не пойти со мной, – предложил Руб.
– Потому что стоит мне уйти, как тут же подъедет Майлз Андерсон.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что так всегда и бывает.
Руб ушел, Салли закурил сигарету и принялся мысленно составлять список. Крылечки просели, деревянные наличники надо зашкурить и перекрасить, там-сям подбить доски. Крыша выглядит неплохо, не считая трубы – та покосилась, когда на нее упала ветка. Перед домом торчал огромный пень, Салли оставил бы его как есть, но Майлз Андерсон наверняка попросит выкорчевать. И всюду заросли бурых сорняков. Интересно, что внутри? Майлз Андерсон перечислил с полдюжины трудоемких задач, и Салли не возражал: наружные работы так и так придется отложить до весны. Может, если потеплеет, он обрежет кусты, сгребет и увезет скопившиеся на газоне за два года листья и ветки. Словом, всю зиму и большую часть весны ему и Рубу будет чем заняться, а то и попотеть придется. Раз Майлз Андерсон живет в Нью-Йорке, они смогут трудиться в собственном темпе. Какими-то мелочами можно заниматься вечерами, заодно и сэкономить – Салли не будет торчать в “Лошади” с Уэрфом и ссориться с Малышом. А если в какой-то день из-за колена не получится работать, то и ладно, Майлз Андерсон все равно ничего не узнает.
Салли затушил сигарету, вылез из “эль камино”, прошел по дорожке к дому, взобрался на крыльцо. Сквозь большое незанавешенное окно было видно широкую лестницу, ведущую наверх, и камин у стены, такой обширный, что в нем вполне мог усесться мужчина. Эти пустые комнаты казались раза в два просторнее его собственных; Салли вспомнил, как выглядели пустые комнаты в доме Карла и Тоби, пока они не заставили их мебелью. Этот дом больше, чем у Робаков. Кем бы ни был Майлз Андерсон, ему понадобится куча всякого дерьма, чтобы заполнить столько комнат, подумал Салли. Он-то за четверть века не сумел заполнить собственную квартирку, половину комнат просто закрыл, и все. Салли знал, что у других людей противоположная проблема. Рут вечно жаловалась, что у нее в доме не повернуться, чтобы не налететь на то, чего еще вчера не было. И комнаты мисс Берил – такой же площади, как у Салли, – битком набиты всякой всячиной, которую она привезла из путешествий. Салли не сомневался, что его неспособность притягивать хлам что-то да значит, но что именно, не знал. Он сел на крыльцо и задумался.
В половине двенадцатого – Майлз Андерсон задерживался уже на полчаса – Салли достал из кармана бумажку, на которой записал адрес, проверил, не ошибся ли, хотя это и маловероятно. На всей улице пустовал только один дом, и Салли повторил сказанное Андерсоном по телефону. Нет, Майлз Андерсон явно опаздывал, и неудивительно. У него был голос из тех, которые Салли терпеть не мог, такой голос по определению предполагает, что когда его обладатель приехал, тогда и вовремя. Но если он наймет Салли, им не придется часто видеться, и это хорошо. Так что все устроится как надо, если, конечно, Салли с самого начала не психанет. Чтобы этого избежать, он встал, согнул-разогнул колено и направился за угол.
В полутора кварталах по Баудон, почти в тупике, стоял дом, где Салли вырос. До того как “Сан-Суси” разорился и купальни закрыли для посетителей, это был дом смотрителя. Отец Салли долгие годы работал в “Сан-Суси”, обязанность его заключалась в том, чтобы следить за соблюдением распоряжения “ПОСТОРОННИМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН”, таблички с этим предупреждением стояли на расстоянии нескольких футов друг от друга вдоль всего ржавеющего чугунного восьмифутового забора, окружавшего территорию. В основном отцу Салли приходилось гонять детей и присматривать, чтобы никто не забрался в старый отель и не украл инвентарь, мраморную плитку или витражное стекло. Большой Джим Салливан идеально подходил для работы, на которой особо ничего и не требовали, разве что гонять чужих детей. Своих он гонял бесплатно, а за деньги с удовольствием – чужих. Один мальчишка из-за него попал в больницу и чуть не умер. Отец Салли застукал его на территории, помчался за ним и загнал на забор, мальчишка пытался перелезть через зубчатые штыри.
Большой Джим был медлительный, крепко сбитый, гордился своим дородством, когда требовалось дородство, и мгновенно приходил в ярость, столкнувшись с любой ситуацией вроде погони за детьми, когда требовалось не дородство, а проворство. И он взбесился, когда его сперва обогнали, потом осмеяли (Большой Джим утверждал, что мальчишка, сидя на заборе, глумился над ним). Отец Салли тряхнул забор, “чтобы снять его оттуда, пока он не