class="p1">– Моя двоюродная сестра работает в больнице, – зловеще произнесла Бёрди. – Говорит, у него печень вот-вот накроется. Он давно уже писает кровью.
– Уэрф? – удивился Салли и хотел было добавить: да ладно, мы последние лет десять каждый вечер писаем рядом в мужском туалете “Лошади”, но вдруг понял, что это неправда. В последнее время – Салли не помнил, когда именно это началось – Уэрф предпочитал писсуару закрытую кабинку. – А с виду не скажешь, что болен, – промямлил Салли.
Бёрди покачала головой:
– Скажешь. Когда ты в последний раз к нему присматривался?
– Он бы сказал мне, – не сдавался Салли.
– Нет, – возразила Бёрди, – не сказал бы.
И в этом она тоже была права, вдруг осознал Салли. Уэрф ни за что не пожаловался бы.
– Надеюсь, ты ошибаешься.
– Я тоже на это надеюсь, – ответила Бёрди. – Иди звони.
Рут взяла трубку после первого же гудка.
– Привет, – поздоровался Салли. – Это ты звонила в “Лошадь”?
– Я, – ответила Рут. – У меня есть ровно полтора часа, если ты не прочь заняться любовью.
– Мне хочется этого больше всего на свете, – совершенно искренне признался Салли. – Кроме нового пикапа. – Еще искреннее. Новый пикап и уверенность в том, что услышанное об Уэрфе – неправда.
– Он сказал “идите с яйцами”? – спросила Бёрди, когда Салли вернулся.
– Кто? – спросил Салли.
– Уэрф, – ответила Бёрди. – Он сказал: Vaya con huevos.
– Я не обратил внимания, – признался Салли.
– Кто бы сомневался, – заметила Бёрди.
* * *
– Просто тебя фраппировали, – объяснила миссис Грубер в ответ на признание мисс Берил, что она сегодня не в лучшем настроении. “Фраппировать” было излюбленное словечко миссис Грубер, и она, не задумываясь, пускала его в ход, точно оно самое обычное из тех слов, что раз пять услышишь в любом разговоре, независимо от демографических данных говорящих. – Я и сама фраппирована, – продолжала миссис Грубер. – Мне все кажется, что сегодня понедельник. – И принялась объяснять почему. Вчера, в День благодарения, они ездили обедать в мотель “Нортвудс”, куда обычно наведывались только по воскресеньям. Вот миссис Грубер и решила, что вчера было воскресенье, а значит, сейчас понедельник.
– Не понимаю, какая разница, – раздраженно сказала подруге мисс Берил. Вряд ли миссис Грубер нужно было идти на работу после выходных. – Если угодно, пусть будет понедельник.
Миссис Грубер подумала над этим безумным советом.
– Я вижу, – сказала она, помолчав, – кто-то сегодня сердится.
Она угадала. Эта жуткая женщина, Джойс, наконец-то ушла. Лишь в одиннадцать часов утра она появилась, заспанная, в дверях гостевой спальни – ее разбудил телефонный звонок. С девяти до одиннадцати Клайв-младший звонил три раза, спрашивал, как она. Он планировал закончить дела и отвезти ее обедать в Шуйлер-Спрингс, поскольку в Бате не было достойного заведения. Клайв-младший давно понял, что близость к Шуйлер-Спрингс – хорошая реклама для Бата. Обычно он селил приехавших инвесторов в шикарном отеле Шуйлер-Спрингс, там же кормил и поил их, летом водил на скачки или на концерт и таким образом внушал им мысль, что все это находится лишь в десяти минутах езды от того места, на которое надо раскошелиться. А в сам Бат старался их не возить.
– Как думаешь, с ней ничего не случилось? – спросил он мисс Берил, когда позвонил в последний раз. – Как-то не верится, что она до сих пор спит.
– Ты в этом не сомневался бы, если бы услышал ее храп, – сказала ему мисс Берил.
В другое время после ухода этой жуткой женщины, Джойс, мисс Берил существенно приободрилась бы, но ее все утро преследовал образ старой Хэтти в зловещих бегах и как ее тонкий халат развевался на ветру, словно плащ. Мисс Берил старуху всегда недолюбливала, считала грубой и алчной, но ее унизительное бегство и поимка тронули мисс Берил до слез. Хуже того, она узрела в старухе себя и поняла, что сын пытался уберечь ее именно от такого исхода. Настанет день, когда и ее потребуется ловить. Клайв-младший лишь хотел, чтобы, “когда придет время”, по крайней мере ее финансовые дела были в порядке. Может, он только этого и добивался. Надо взглянуть правде в глаза и исполнить просьбу сына. Продать ему дом, чтобы защититься от кары, которая неминуемо ее настигнет. И сделать это сейчас. Смириться, а не откладывать упрямо на потом, когда станет слишком поздно.
Стоило мисс Берил прийти к этому разумному заключению, как ее настроение резко испортилось. Часов в десять утра у нее из носа потекла кровь, потом – она уже полагала, что настроение и без того хуже некуда, – принесли “Еженедельник Норт-Бата”, как всегда по пятницам. Сегодня, как обычно, две из восьми страниц целиком посвящались мнениям горожан. Те, что высказывали в разделе “Во весь голос”, в совокупности представляли собой усложненную риторическую разновидность ехидного улюлюканья в мегафон. А поскольку авторам разрешалось пользоваться псевдонимами, определенных правил в разделе не существовало. В одном письме поливали помоями лидера школьного оркестра; в другом излагали своего рода христианское фундаменталистское кредо[33], смысл которого терялся за грамматическими и синтаксическими ошибками, если вообще был; в третьем письме пылко набрасывались на гомосексуалистов в частности и извращенцев в целом, только что не предлагали расправиться с ними без суда и следствия. Сдержанность автора в этом последнем нравственном вопросе объяснялась лишь тем, что расправы, к счастью, не требовалось – Бог послал вирус, и тот сам их уничтожит. Еще один писака призывал каждого жителя Бата в эту субботу приехать на долгожданную Большую Игру и тем самым показать всему миру: в том, что касается верности школьным традициям, их община не знает равных. Это последнее письмо согрело бы душу Клайву-старшему. Он как никто верил в школьные традиции, пока школа не отказалась от занятий футболом и в качестве компенсации не поставила его инструктором по вождению.
Мисс Берил прочла все письма до конца, силясь отыскать в них хотя бы случайные проблески здравого смысла, неподдельного чувства, доброжелательности или элементарного понятия о приличиях и надеясь, что мысли, высказанные соседями, объясняются тем, что они фраппированы. Но ничего не добилась и пришла к выводу, что люди, столкнувшись с необходимостью изложить мысли на бумаге, неизменно обнаруживают худшие качества своего и без того небезупречного характера, особенно если эта необходимость оправдывает нападки на оппонента, выдавая их за торжество демократии.
Вот в чем загвоздка, поняла мисс Берил. Если уж она решит отказаться от дома, а с ним и от свободы, она должна верить в мудрость такого поступка. Вряд ли Клайв-младший пишет в “Еженедельник Бата”; передать ему свои дела и власть вовсе не то же самое, что отписать имущество восьмиклассникам, нынешним или бывшим. И все равно