— Вполне, — ответил Тони.
Сэр Герберт очень огорчился. Конечно, Дройтвичи не бедны, но Девяносто Семь Супов были бы весьма кстати.
— Послушай! — сказал он. — Зачем же так…
Мы не узнаем, какие бы доводы он привел, потому что Полли, проводив мамашу Прайс, вернулась и стояла в дверях, смущенная тем, что застала семейную сцену.
— Ой, простите! — начала она.
— Ничего, мы уже поговорили, — успокоил ее Тони. — Все в порядке?
— Да.
— С кем? — спросил сэр Герберт.
— С моей мамашей. Полли проводила ее в церковь.
— Полли? — сказала Вайолет. — Рада узнать, как вас зовут.
— Что этой женщине делать в церкви? — спросила леди Лидия.
— Мы, Прайсы, очень набожны, — ответил Тони. Вайолет по-прежнему занималась Полли.
— Насколько я понимаю, — сказала она, — вы с лордом Дройтвичем часто видитесь?
— Да.
— Как это мило!
— Герберт! — вскричала леди Лидия. — Герберт, у меня мысль! Сейчас ее нужно подстеречь! Она поддастся.
— Ты думаешь?
— Да-да. Когда она выйдет, мы…
— Молодец! Так и сделаем.
Быстро дыша, леди Лидия обернулась к Полли, надеясь на то, что победы можно достигнуть и в последний час. Леди знала таких старушек. Они особенно чутки к гласу разума, когда побывают в церкви. Значит, лови их и вей из них веревки.
— Где эта церковь?
— Первая улица налево.
— Лидия! — вскричал сэр Герберт так, словно завидел лису. — Скорей!
Жена не подкачала, словно тоже увидела лису.
— Бежим!
— А то упустим!
Они выскочили из салона, как гончие, а Тони обернулся к Вайолет.
— Не пойдете с ними?
— Хотела заглянуть в магазин. Машину пока оставлю здесь.
Подходя к дверям, она посмотрела на Полли и заметила:
— Конечно, я не знала всех привлекательных сторон этого заведения.
— О чем вы? — спросил Тони.
— О приятном обществе, — ответила Вайолет.
Глава XVII
Уход наследницы супов, да еще сразу после отбытия супругов Бессинджер, несколько ошеломил Полли. Она села в кресло и растерянно посмотрела на Тони. Хотя бы он был устойчив в этом неверном мире, где люди кидаются прочь, словно кролики.
— Что она хотела сказать? — спросила Полли.
— Да ничего, — ответил Тони. — Так, шутит.
Он улыбался счастливой улыбкой, полагая, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Мысль о том, что наконец-то он свободен, приводила его в восторг. Но Полли не удовлетворилась таким легкомысленным ответом,
— Мне кажется, — сказала она, — скорее ваша гостья сердится.
— Это да.
— Почему?
— А почему бы ей не сердиться?
Прозрев мужскую уклончивость, Полли подошла к сути дела.
— Она расторгла помолвку?
— Да, — с удовольствием ответил Тони. — Мы с ней не поженимся.
Сказав это, он нежно посмотрел на Полли. Скованность его исчезла, и прекрасная маникюрша оказалась лицом к лицу с решительным мужчиной.
— Слава Богу, — прибавил он, — я свободен.
— Мне кажется, вы рады, — сказала Полли.
— И мне так кажется.
— Никогда не встречала светской девушки, — продолжала она, — у которой сердце — не мороженая рыба. Правда, что до внешности…
— Да, она ничего себе…
— Но так ли это важно?
— Вот именно.
Женское любопытство побудило Полли спросить:
— А почему вы решили на ней жениться?
— Так, вздумалось…
— Да-да…
Они немного помолчали. С Бромтон-роуд доносился шум машин. Лондон занимался своими делами, не ведая о том, что происходит в салоне Прайса. Полли встала и посмотрелась в зеркало. Тони взял «Тэтлер» и попытался хлопнуть пролетавшую муху. Это не удалось, и муха полетела дальше, презрительно фыркнув.
— Знаете… — сказал Тони, кладя на место «Тэтлер». Полли обернулась.
— Да?
Тони поправил галстук.
— Насчет этих помолвок…
— Да?
— Мич мне тут рассказывал…
— Мистер Мич?
— Да.
Что-то стукнуло в дверь. По-видимому, один из мальчиков, оживлявших Мотт-стрит, бросил в нее ботинок. Тони не обратил на это внимания, не обратила и Полли. Он стоял посреди комнаты, сжимая руки. Она с интересом смотрела на этикетку бальзама.
— Я думала, мистер Мич женат. Тони покачал головой.
— Конечно, — сказал он, — у него тот унылый вид, какой бывает у женатых, но он только помолвлен.
— Вот как?
— Да. Помолвлен. Полли поставила бутылку.
— Во второй раз, — прибавил Тони. — Это вдохновляет.
Мальчик с ботинком, или другой, что-то пронзительно заорал второму (или третьему) мальчику. Полли подождала, пока он утихнет.
— Почему вас так занимает мистер Мич? — спросила она.
— Не Мич. Только его методы.
— Что?
— Методы. Приемы.
— О?
— Очень поучительно.
— А какие они?
Последняя скованность у Тони исчезла. Он уподобился певцу, взявшему верную ноту.
— Разные. С первой барышней он был осторожен.
— Осторожен?
— Да. Говорил околичностями.
— Как это?
— Они сидели на кладбище, и он спросил, не хочет ли она, чтобы на ее могиле была его фамилия.
Полли подумала.
— Не так уж хорошо.
— С другой стороны, не так уж плохо. Сработало.
— Она хотела, чтобы на могиле?..
— Да. Не сразу, конечно, а после долгих счастливых лет.
— А вторая?
— Тут все иначе. Они пошли в кино.
— При чем тут кино?
— Это очень важно. Совсем другой метод. Полли опять подумала.
— Он сделал ей там предложение?
— Нет, еще лучше. Он заметил, как она расчувствовалась, когда герой обнял героиню, и после фильма сам ее обнял.
— А поцеловал?
— Еще бы! Она чуть не растаяла. По крайней мере, мне так кажется. Он говорил короче — «поцеловал», и все. Но можно представить, что такое поцелуй Мича!
Мич вырос в сознании Полли; женщины любят решительных. «Ну и что, — подумала она, — если усы висят? Душа, вот в чем суть». И она сказала:
— Молодец!
— Именно, — согласился Тони. — Значит, вам больше нравится второй метод?
— Конечно.
— Вы уверены?
— Уверена.
— Прекрасно. Я думал, надо спросить.
И, не хуже Мича, он схватил ее в объятия, а там — поцеловал.
— О, Полли! — сказал Тони.
— О, Тони! — сказала Полли.
Казалось бы, просто, но они друг друга поняли. А если бы он понял не совсем, ее сияющие глаза довершили бы дело. Помазки, бутылочки, бритвы и объявления смотрели на них с неприязненной отрешенностью, намекая на то, что в этом салоне такого не случалось со времен Регентства.[72]
— Ты меня любишь? — спросил Тони.
— Конечно!
Немного успокоившись, он сел на край раковины и благоговейно посмотрел на Полли.
— Что за легкий тон? — сказал он. — Меня трудно любить. До сих пор этого не бывало. Вот любить тебя — легче легкого.
— Да?
— Да. Тебя каждый полюбит. У меня это заняло две секунды. Только ты выскочила из кустов, кинулась под машину — все! Сразу подумал: «На ней я и женюсь».
— Не может быть!
— Еще как может!
— Что же ты во мне увидел?
— Мне понравилось, как ты пролетела по воздуху.
— Не надо мне было терять сознание.
— Почему?
— Я бы почувствовала, что ты меня несешь на руках, а я очнулась только на диване.
— Сейчас наверстаем, — сказал Тони, поднял ее и понес по комнате.
— Тебе надо больше есть, — заметил он, ставя ее на пол.
— Зачем?
— Нельзя весить десять фунтов.
— Я вешу сто пять.[73]
— Чепуха!
— Нет, правда.
— Значит, я очень сильный.
— Ты замечательный. Только… о!
— Что такое?
— Все равно ничего не выйдет.
Тони огорченно смотрел на нее. Ему казалось, что такие слова недостойны лучшей из женщин.
— Не выйдет? Почему?
— Ты не можешь на мне жениться. Тебе надо жениться на девушке своего круга.
— Какого еще круга?
— Ну, ты же граф!
— Слушай, — сказал Тони, — если я — граф, ты будешь графиней.
— Не могу.
— Придется. Женский род от графа — графиня. Чему вас только учат?
— Как ты не понимаешь?
— Не будешь графиней, не буду графом. Первое условие. Полли на него посмотрела.
— Ты меня так любишь?
— Я? Тебя? Ты что, не слушала?
— О, Тони!
— О, Полли!
Соскользнув с раковины, он снова ее обнял так, что позавидовал бы Мич.
— Какие молодцы, наши крестные! — сказал он. — Тони и Полли… Поразительно! Идеальная пара. «Тони и Полли придут на уик-энд…», «Как, вы не знаете Тони и Полли?»
— Тони и Полли… — нежно повторила она.
— Просто соль и перец… Или Суон и Эдгар.[74]
— … или Аберкромби и Фитч…[75]