Энн с отвращением смотрела на ожерелье, когда дверь распахнулась, и Мэтью быстро вошел в комнату. Он так давно не заходил в ее спальню, что даже Генриетта удивленно вскрикнула и поспешила уйти. Теперь он стоял позади Энн, сидящей у туалетного столика, и их взгляды встретились в зеркале.
Она все еще была самой очаровательной женщиной, которую он когда-либо видел, подумал Мэтью, а сегодня она была особенно хороша в сером шелковом платье строгого, безупречного покроя, который отражал ее тонкий вкус. Она была, как всегда, совершенна, каждая прядь ее белокурых волос была на месте, и каждая черточка ее лица отражала тонкое аристократическое изящество. Но за долгие годы их разрыва она стала более отчужденной и холодной, как снежная красавица. Сейчас этот образ усиливался холодным тоном ее серого платья и морозным блеском великолепных камней в ее светлых волосах и на белоснежной шее.
Но внешность может быть обманчивой, и Энн вовсе не была такой холодной. При виде Мэтью жаркий огонь надежды вспыхнул в ней, но тут же угас. Она почувствовала страх и смутные опасения, увидев его мрачное лицо и гнев в глазах.
— Значит, сумасшествие в крови Харкорт-Брайтов, так что ли? — рявкнул он. — Как ты смеешь запугивать бедную девочку, рассказывая такую ужасную ложь?
Несколько секунд Энн безмолвно смотрела на него.
— Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь, — наконец произнесла она.
— Не изображай из себя невинность. Помни, что я знаю, что скрывается за твоей безупречной внешностью. У меня был долгий разговор с Джулией, и в конце концов я убедил ее рассказать мне все.
— Воображаю, — сказала Энн, — сколько ее понадобилось убеждать.
— Она не хотела ничего рассказывать; она не хотела стать причиной неприятностей или выставлять тебя в дурном свете.
Энн презрительно усмехнулась.
— Она так сказала? Что ж, продолжай.
Она выслушала рассказ Мэтью о разговоре с Джулией, и когда он закончил, она встала и повернулась лицом к нему. На ее щеках горели пятна гнева.
— Но я ничего подобного не говорила, — сказала она как можно спокойнее, хотя она вся была в напряжении, а ее пальцы теребили складки платья.
— Ты хочешь сказать, что Джулия лжет?
— Да. Ведь в этой ситуации непременно кто-то лжет.
— Тебе было недостаточно до смерти испугать девушку и лишить ее уверенности в себе в самый важный момент ее жизни, теперь ты хочешь представить ее лгуньей. Это просто возмутительно.
— Перед тобой ее слова и мои. И гораздо возмутительнее то, что ты веришь ей, а не мне.
— Я знаю, на какой обман ты способна.
— А эта «милая девочка», думаешь, не способна на обман? Я никогда не думала, что ты, Мэтью Брайт, можешь быть таким глупцом. У нашей дорогой племянницы есть милая особенность, которую ты не разглядел, хотя по тому, как ты ее защищаешь, я вижу, что она сделала все, чтобы скрыть ее от тебя.
— Ты говоришь такое о моей племяннице, дочери моего брата.
— Она и моя племянница тоже, — возмутилась Энн. — Ребенок моей сестры. И Джулия лицом и характером похожа на Изабель. Может быть, этим она и берет тебя, своим сходством с Изабель, со мной, с Николасом, когда мы были молодыми. Или это чувство вины, Мэтью? Насколько велико твое чувство ответственности за печальное детство Джулии? Насколько сильно твое желание загладить свою вину?
— Хватит! — закричал Мэтью, когда до него дошел смысл ее слов. — Я пришел сюда, чтобы сказать тебе, что ты должна извиниться перед Джулией за свою жестокость, и что впредь ты должна следить за тем, что говоришь. Любые необходимые ей наставления будут исходить от меня.
— Я не буду извиняться за то, чего я не говорила, — спокойно ответила Энн. — А если я вынуждена следить за своими словами, то я считаю, что нам с ней не стоит идти сегодня на бал. Кто знает, какие «резкие» слова могут сорваться у меня с языка за долгий вечер, пока мы будем сидеть рядом, потому что ее неприятные манеры отпугивают всех молодых людей!
— Я сам отвезу Джулию на бал. И она будет танцевать каждый танец, потому что я буду ее партнером, если не будет других.
И Мэтью с шумом захлопнул дверь.
Энн упала на стул и долго не двигалась с места. Она очнулась, когда Мэтью вновь оказался рядом с ней, но на этот раз он уже был в вечернем костюме. Он выглядел таким привлекательным и молодым, гораздо моложе своих сорока трех лет.
— Мы с Джулией уезжаем. Я передам хозяйке дома твои извинения и сообщу ей о твоем плохом самочувствии.
Энн слегка кивнула.
— Вот еще что, — продолжал Мэтью. — Я хочу, чтобы в обществе поняли, что Джулия имеет мою поддержку. Ее шансы на замужество поднимутся, когда все поймут, что она занимает вполне определенное положение, а следовательно будет иметь приданое, как моя родная дочь. Поэтому я хочу, чтобы сегодня она надела это ожерелье. — И он протянул руку, чтобы взять его.
Энн испуганно смотрела на него, широко открыв глаза. Она ненавидела ожерелье, но оно было символом ее положения, наглядным доказательством того, что она является женой «Алмазного Брайта», и частью ее парадных украшений, как обручальное кольцо. Она почувствовала себя так, как если бы Мэтью ударил ее, как будто она была изгнана, и ожерелье передавалось новой фаворитке. Она открыла было рот, чтобы возмутиться таким оскорблением, и сказать, что такое ожерелье — неподходящее украшение для молодой незамужней девушки. Но она сдержалась. Джулия была их племянницей, так что в обществе не сочтут это оскорбительным для самой Энн. А ожерелье несет с собой проклятье, в этом Энн была уверена. Оно не принесло ей счастья, и Джулии его тоже не видать. Пусть она наденет ожерелье, и проклятье падет на нее.
— Возьми, — сказала она, но не сняла его. Он дал ей его, пусть сам и возьмет. Она почувствовала, как Мэтью возится с застежкой, потом когда он направился к двери, она последовала за ним.
Джулия ждала на лестнице; ее белое платье резко контрастировало с красными коврами. Она стояла, скромно опустив глаза, пока Мэтью надевал ей на шею ожерелье, а потом взял ее под руку и повел вниз. Спустившись, она обернулась и взглянула с торжествующей улыбкой на неподвижно стоящую Энн.
Это был, говорила себе Джулия несколько часов спустя, самый счастливый вечер в ее жизни. Ее спутником был не только самый привлекательный мужчина в зале, но принц Уэльский оказал ей особую честь, обратив на нее внимание. Его королевское высочество немного поговорил с Мэтью и Джулией, высоко отозвался о ее красоте и пригласил на танец. Шансы Джулин возросли до головокружительной высоты, и она оказалась в центре всеобщего внимания. Когда она закружилась в танце с молодым лордом Альфредом, который был в полном недоумении, как он мог раньше не заметить ее несомненных достоинств, она по-прежнему чувствовала на себе взгляды Мэтью и принца и еще обворожительнее улыбалась своему партнеру.