Читать интересную книгу Эмансипированные женщины - Болеслав Прус

- Что это за "ну"? - возмутилась супруга пана нотариуса. - Ведь вчера один почтальон говорил, что не так давно, всего несколько дней назад, Цинандровский бросил через забор письмо панне Бжеской...

- Ну? - повторил доктор.

Супруга пана нотариуса покраснела.

- Ну, знаете, доктор, - воскликнула она в гневе, - если вы и с больными так же догадливы...

- Собственно говоря, я тоже не очень понимаю, в чем дело? - вмешался аптекарь, который высоко ценил Бжозовского за множество рецептов.

Супруга пана нотариуса закусила язык и, спустившись с облаков на землю, с ледяным презрением и спокойствием ответила:

- Я вам, милостивые государи, ничего объяснять не стану, сошлюсь только на факты. Итак, слушайте: панна Магдалена уговаривает Фемцю открыть пансион, панна Магдалена кокетничает с Круковским, панна Магдалена компрометирует Круковского и Фемцю этим... концертом. Это еще не все: панна Магдалена водит Фемцю на прогулки с Цинадровским и поддерживает с ним переписку. Однако ей и этого мало: поняв, что она не может отбить у Фемци пана Людвика, она отказывает ему (один только смех с этим отказом!) и, наконец, сегодня, уже после катастрофы, снова заманивает Фемцю в костел. Что вы скажете об этом?

Аптекарь состроил гримасу, даже аптекарша как будто была удивлена. Вдруг вперед выступил доктор и сказал:

- Я вам отвечу, сударыня. Итак, во-первых, - тут он легонько хлопнул супругу пана нотариуса по плечу, - я лично не люблю Бжеского. Во-вторых... Тут он снова хлопнул даму по плечу.

- Но, доктор! - воскликнула супруга пана нотариуса и отвела руку, занесенную в третий раз.

- Во-вторых, - продолжал доктор, отбивая такт в воздухе, - панна Магдалена Бжеская заводит ненужные знакомства с актерами и устраивает концерты. В-третьих, если бы она открыла у нас пансион, я не доверил бы ей моих детей, потому что для начальницы она слишком молода. Как видите, сударыня, я вовсе не молюсь на панну Бжескую...

- И правильно! - вставила супруга пана нотариуса.

- Да! - сказал доктор. - Но чтобы панна Бжеская кружила кому-то голову или устраивала кому-то свидания, этому, я, простите, никогда не поверю.

- Я тоже, - объявил аптекарь, с поклоном потирая руки.

Супруга пана нотариуса остолбенела, но, как опытный дипломат, тотчас переменила фронт.

- Да ведь и я не говорила, что все это верно, меня только удивило такое совпадение обстоятельств. Панна Бжеская, может быть, самая порядочная девушка, но у нас ей ни в чем нет удачи.

- Святая правда! - прибавила аптекарша.

- Ах, удача! Это такая относительная вещь, не правда ли, доктор? произнес аптекарь. - Против судьбы умен ли ты, или глуп, честен или нечестен - все равно. Правда, пан доктор?

И все же супруга пана нотариуса до некоторой степени была права: у Мадзи с панной Евфемией было в костеле свидание, но назначила это свидание панна Евфемия.

Они встретились в приделе, темном и пустом. Не успела Мадзя войти, как панна Евфемия усадила ее на скамью. Заплаканная, бледная, она прижалась к Мадзе и зашептала:

- Что ты об этом думаешь? Вчера, когда мне об этом сказали, я думала, что сойду с ума. Всю ночь не сомкнула глаз! Ах, какой он мстительный человек! Чтобы в такую минуту...

Мадзя пришла на свидание только затем, чтобы успокоить панну Евфемию; сжимая ей руку, она ответила:

- Не отчаивайся, моя дорогая! В тот день, когда пан Людвик сделал тебе предложение, Ментлевич говорил мне о несчастном и заверил меня, что тот и не помышляет о том, чтобы лишить себя жизни. Может, это произошло случайно.

- Ты так думаешь? - спросила панна Евфемия без всякого восторга. - От любви, - прибавила она, - многие лишают себя жизни но... разве в этом виновата женщина? Разве женщина не является существом мыслящим и свободным, разве она должна покоряться каждому, кто ее любит, разве она не имеет права выбирать? Мир тогда был бы ужасен!

Мадзя с удивлением посмотрела на панну Евфемию, красивое лицо которой приняло в эту минуту прямо-таки ангельское выражение.

- Видишь ли, дорогая, - опуская чудные глаза, продолжала панна Евфемия, - я хочу исповедоваться перед тобой. Я, дорогая, всегда любила Людвика. Когда Людвик, не знаю почему, стал выказывать равнодушие ко мне, я была в отчаянии... Сломленная, я, признаюсь, совершила ошибку, слушая страстные объяснения этого несчастного... Какая женщина не любит признаний? Кого не взволнуют истинная любовь и страдание? На минуту взволновали они и меня. Думая, что Людвик изменил мне, я решила пожертвовать собой ради этого несчастного... Не знаю, право, рабыней он меня своей считал, что ли?

Она закрыла платочком глаза и, помолчав минуту, продолжала:

- Ах, если бы ты знала, как он благороден, как он меня любит!

- Пан Людвик? - спросила Мадзя.

- Ну, кто же еще? Вчера, узнав о происшествии, он прибежал к нам, упал передо мной на колени и умолял не придавать этому обстоятельству никакого значения. "Я знаю, - говорил он, - этот несчастный боготворил вас, но сколько людей боготворят солнце, цветы?" А когда мама заметила, что я могу пасть жертвой сплетен, пан Людвик поклялся, что не допустит никаких сплетен. Он просил меня сегодня же в полдень выйти с ним в город. "Пусть люди знают, что ничто не заставит меня изменить моей любви! Ничто!"

Вспоминая недавние события, Мадзя удивлялась, с какой быстротой в сердцах людей сменяются великие и неизменные чувства. Она только не была уверена, у кого эти перемены совершились с большей легкостью: у ее приятельницы, панны Евфемии, или у их общего поклонника, пана Круковского.

Глава восемнадцатая

Борьба с тенью

Несмотря на такое неприятное событие, как самоубийство почтового чиновника, свадьба панны Евфемии и пана Круковского была делом решенным. Видно, очень сильным было сродство их душ, если его не поколебал такой удар. Казалось даже, что узы любви, связывавшие их, благодаря самопожертвованию панны Евфемии и энергии пана Круковского, стали еще прочней.

Когда в тот роковой вечер к пану Людвику ворвался слуга с известием о том, что Цинадровский застрелился, пан Людвик сразу понял положение и начал действовать.

Прежде всего он со всеми предосторожностями, как и следовало в случае с тяжелобольным человеком, сообщил о происшествии сестре. Но экс-паралитичка, невзирая на то, что в ее репертуар входило множество неожиданностей, отличалась еще необыкновенной храбростью.

- Да? - сказала она. - Застрелился? Вот чудак!

- Я опасаюсь, как бы у панны Евфемии не было неприятностей, - робко заметил пан Людвик.

- Неприятностей? - воскликнула больная дама. - А разве ты не жених этой девушки, ради которой мужчины лишают себя жизни? Сколько мужчин хотели из-за меня лишить себя жизни, скольких нет в живых - и что же? Красивая девушка огонь: шутить с ним опасно.

- Так вы, сестрица, ничего не имеете против, если я успокою панну Евфемию?

- Это твой долг! Ступай к ней сейчас же, только... пришли мне служанок, и сам не мешкай. Когда наступает ночь, я больше нервничаю.

Договорившись с сестрой, пан Людвик помчался к невесте и, действительно, так ее успокоил, что сама заседательша сказала:

- Вы совершили чудо, пан Людвик! Я боялась за Фемцю, она такая се-елабенькая, а в нашем городе это такое чрезвычайное происшествие! Но теперь все переменилось...

От заседателя пан Людвик забежал на минуту к доктору Бжозовскому, которого очень полюбил, и сказал ему доверительно, что вызовет на поединок всякого, кто в разговоре о самоубийстве упомянет имя панны Евфемии. Доктор признал его правоту и прибавил, что в подобных случаях общественное мнение в Иксинове надо держать в узде.

Короче говоря, через несколько часов после происшествия, которое могло снова надолго, если не навсегда, ввергнуть его в бездну безбрачия, пан Людвик был, более чем когда бы то ни было, уверен в том, что свадьба состоится. Невеста беззаветно любила его, он умел ее защитить - все шло как по маслу.

Только ночь он провел не совсем спокойно. Экс-паралитичка была так расстроена, что обложилась реликвиями и велела кухарке и горничной спать у нее в комнате. Поэтому пан Людвик часто просыпался, а когда заснул, ему снились странные сны. Виделось ему, будто покойник отворяет дверь в комнату и, остановившись на пороге, смотрит на него с ненавистью и гневом.

Но пан Круковский панически боялся своей сестры, реальной же опасности, а тем более привидений, страшился гораздо меньше. Чтобы раз навсегда обеспечить себе спокойный сон, он на следующий день утром пошел в сарай, где лежал труп самоубийцы.

"Лучше всего, - думал он, - посмотреть врагу в лицо".

Он миновал площадь, прошел Варшавскую улицу, прошел Пётрковскую улицу, чтобы все его видели, и - повернул к почте, где снова толпился народ.

- Где лежит покойник? - громко спросил пан Круковский у городового, чтобы обратить на себя внимание.

- В сарае около конюшни, - ответил городовой.

По толпе пробежал шепот. Пан Круковский напряг слух, думая, что кто-нибудь назовет его убийцей или по крайней мере женихом убийцы.