Читать интересную книгу Вампирский роман Клары Остерман - Ульяна Черкасова

долгую спокойную жизнь. Если бы я остался рядом, тебе бы и вовсе не пришлось столкнуться с этим. Но теперь, моя девочка, ты, к сожалению, должна справиться самостоятельно.

Нет, я не могу взять тебя с собой, прости и не держи зла. Это слишком опасно, а я не хочу рисковать жизнью единственной дочери. Сыскарям нужны только мы с графом.

Долгое время мы выполняли работу, которая была полезна государству, но так уж вышло, что когда неприятные детали её всплыли на поверхность и все узнали об экспериментах над людьми, мы прогневали государя и других влиятельных людей, которые не желают, чтобы об исследовании Золотой силы стало известно широкой публике.

Нам с графом ничего не остаётся кроме как попытаться вернуть их расположение, чтобы снова зажить как прежде. Для этого я должен выполнить… определённую услугу.

Надеюсь, у меня всё получится. Уверен, мы обязательно ещё встретимся.

С любовью,

твой папа.

Поверить не могу! У меня руки трясутся, пока пишу. Получается, папа не бросил меня. Он бежал не потому, что ему всё равно, а потому что не видел другого выхода.

Но почему Тео скрыл это?

Если только… если только он не желает, чтобы я так же сильно ненавидела его.

Я перечитала письмо раз десять, а всё никак не могла успокоиться и решить, как действовать дальше.

И вот, когда я сидела в кресле в гостиной (прошлым вечером слуга Тео по имени Ганс, который забрал нас из Приюта Гутрун, привёз дрова, помог растопить камин, закупил продуктов и привёл кухарку по имени Настя, которая со вчерашнего вечера исправно готовит нам горячую еду), в дверь постучали.

Глухой стук разнёсся по пустому холлу и докатился до гостиной, где я сидела с письмом отца. И так как кухня находится значительно дальше, а других людей в особняке не осталось, мне пришлось открыть.

Я ожидала, что это Тео вернулся забрать что-то из дома, поэтому бесстрашно распахнула дверь и столкнулась нос к носу с господином Бобром.

– Вы, – одновременно вырвалось у нас, и мы застыли, глядя друг другу в глаза.

И впервые я вдруг осознала, насколько он здоровый и сильный в сравнении со мной.

– Я должен вас арестовать, – вдруг очень сухо и спокойно заявил Давыдов.

– Я вам должна признаться, – вырвалось у меня.

Но мы оба не сдвинулись с места и продолжили стоять в нерешительности.

Из глубины дома послышались торопливые шаги, и из коридора выглянула Настя.

– Господица Клара, – позвала она, – я слышала стук. Ой…

По её “ой” сразу ясно, что она привыкла работать только на кухне и мало общается с господами.

– У нас гость, Настя, – пояснила я. – Сделаешь нам чай?

– Конечно, – она неловко присела в реверансе и поспешила обратно.

– Чай, – повторил задумчиво Давыдов.

– Чай, – эхом отозвалась я. – Настя на завтрак приготовила пирог с черникой. Будете?

– Черника? Зимой?

– Замороженная. В особняке хороший ледник.

Давыдов замялся на пороге, невольно, когда речь зашла об особняке, оглядывая массивную дубовую дверь с драконами и колонны парадной лестницы, увитые резными змеями. Судя по всему, он мало того что не собирался меня встретить, но и вправду подумывал арестовать, но, видимо, пирог послужил решающим аргументом, чтобы повременить с этим.

– От чая с пирогом отказаться не могу, – признался он с тяжёлым вздохом.

И вот спустя недолгое время мы сидели в полупустой Ореховой гостиной, в камине уютно потрескивали поленья, а Настя расставляла на маленьком столике тарелки и чашки. Сервиз в особняке из тонкого фарфора, сделанного в Императорской мастерской. У графа Ферзена в Курганово, безусловно, тоже есть их сервизы, даже не один. Пить чай из посуды, расписанной цветами рукой мастера – настоящее удовольствие. Даже спину невольно хочется держать прямее, а двигаться изящнее. Судя по всему, атмосфера повлияла даже на Давыдова, потому что он вёл себя крайне галантно.

Я налила нам чай, как настоящая хозяйка, разложила пирог по блюдцам, и, когда Настя ушла, мы некоторое время сидели в гробовой тишине, слышно стало только звон чашечек о блюдца.

Давыдов то и дело бросал на меня внимательный недоверчивый взгляд, а я старалась держаться прямо и спокойно.

– Вы хотели мне в чём-то признаться, – произнёс он, умяв первый кусок пирога.

– А вы хотели меня арестовать, – напомнила я.

– За нападение на городового на железнодорожной станции, – пояснил он, и я не сдержал нервного вздоха. Значит, об этом доложили. – Отрицать не будете?

– Не буду.

– И на постоялом дворе «За ореховым кустом» тоже вы? – продолжил Давыдов.

На меня обвалились такое усталое отчаяние вперемешку с облегчением, что отрицать вину я уже не видела смысла, напротив, даже обрадовалась, что наконец-то смогу с чистой совестью сдаться в руки закона, чтобы уже он решил мою судьбу. На короткое мгновение я почти поверила, что это лучший вариант из возможных, но как только допила первую чашку чая, поняла, насколько моё глупое признание всё сейчас испортит, и запаниковала. Особенно когда поняла, что обвиняют меня не только в преступлениях, которые я на самом деле совершила.

– Я.

– И в монастырь Сумеречных Сестёр вы привели чудовищ.

– Что?

– Значит, это не вы.

– Там был мой отец, – нахмурилась я. – Вы же его не нашли?

– До сих пор нет.

– И вы знаете, почему я всё это совершила? Почему… почему столько людей погибло.

Давыдов посмотрел на меня, выгибая бровь.

– Насколько мне объяснили знающие люди…

– Это кто же?

Ответ неожиданно разбил мне сердце.

– Профессор Фёдор Николаевич Афанасьев. Насколько мне известно, вы знакомы, – я кивнула, и Давыдов продолжил: – Он считает, что вы вампир… Клара?

Давыдов даже договорить не успел, а я оцепенела, выронив чашку. Она скатилась по пышному подолу моего платья на пол и только чудом не разбилась, потому что её успел подхватить Давыдов. К счастью, на дне оставалось всего несколько капель.

– Клара? – озабоченно заглядывая мне в глаза, позвал он. – Вы… вы же знакомы?

– Да, – кивнула я. Голос едва повиновался. В горле встал ком.

Не потому, что до сих пор не свыклась со своей сутью, не потому, что испугалась ареста, а оттого, что мучительная горечь совести обожгла изнутри. Я встречала Фёдора Николаевича всего раз, но состояла в переписке с ним, и он проявил себя как человек благородный, добрый и честный. И от одной только мысли, что в глазах всех хороших людей я теперь богопротивное чудовище, монстр из страшилок, мне стало омерзительно от самой себя.

Давыдов поставил чашку обратно на стол и