Читать интересную книгу Вампирский роман Клары Остерман - Ульяна Черкасова

причём, в отличие от моего доклада на совещании, включая всю ту потустороннюю казалось бы невероятную ерунду часть дела. Постарался изложить историю так, чтобы избежать упоминаний Шелли и Дзива. Если Афанасьев и Сестра Марина могут пройти просто свидетелями, то иностранных граждан, которые к тому же взорвали констанц, присланный союзным государством, будут рассматривать уже как преступников, а это…

Твою мать, а это я, получается, укрывательством занимаюсь.

Ладно, надо сосредоточиться на деле Остермана, а не на всём остальном. Это дела мало касается.

Волков согласился, что не нужно спешить и вмешиваться в планы Карнштейна. Как он выразился:

– Кем бы ни был этот Карнштейн, он явно знает больше, чем мы. Кстати, выясни, кто этот Карнштейн.

Так же Волков приказал внести все детали в дело (писал опять до самого вечера) и получить приглашения на бал. Не представляю, где достать костюм. В моём точно нельзя показаться в таком обществе. Фасон довоенного периода, и протёртости на локтях буквально кричат: «Это служащий низшего чина с ничтожным жалованием! Он на этом балу явно не просто так и что-то вынюхивает! Очень подозрительный тип!»

О подозрительных типах: первые поиски ничего не дали об этом Теодоре Генрихе Карнштейне. Он будто вообще не существует.

Владислав Николаевич Кельх не многим лучше. Дворянин, родом из Низкого Луга в Приморском. Сорил деньгами в столице около полугода, завёл много связей, потом так же резко пропал, как и появился. Близких отношений ни с кем не завёл, поэтому его пропажу восприняли весьма спокойно.

Отправил запрос в Приморский насчёт родственников и общей характеристики Кельха.

Пишу позже. Заглянул снова к профессору в гости, поделился с ним всеми подробностями, раз уж невольно втянул его в это дело. Подозреваю, Фёдор Афанасьевич пожелал бы остаться в стороне, но это уже никак не получится.

От остальных тоже не стал скрывать. Шелли и Дзиву так точно стоит знать, чего опасаться.

– Я не хочу втягивать вас в лишние неприятности, – признал я. – Вы поступили… сомнительно, лишив жизни десятки людей на том констанце, но, наверное, в этом есть какая-то извращённая мораль, ведь вы спасли жизнь господину Дзиву.

– Я убил рабовладельцев, – поправил Шелли.

– В Ратиславии рабство до сих пор узаконено, – пожал я плечами. – Разговоры в правительстве об отмене давно ведутся, но, так или иначе, по законам нашей страны сотрудники «Констанц и ко» не совершили ничего противозаконного.

– А сжигать других живых существ живьём это тоже не предосудительно? – язвительно уточнил Дзив.

Разговор получался настолько скользкий, что я предпочёл вовсе уйти от него. Не об этом сейчас речь.

Ввёл всех в детали, рассказал и о встрече с Кларой Остерман, и о её подозрительном спутнике.

Собирался уже уходить, но Афанасьев предложил задержаться на ужин. Они с Дзивом готовят картошку с грибами и курицу. Отказать не смог, неприлично как-то.

Пока все гремели посудой на кухне и громко переговаривались на брюфоморском, наша скромная и суровая Сумеречная Сестра сидела молча в уголке и то ли молилась, то ли проклинала нас всех.

Помимо прочего я задержался в квартире профессора как раз, чтобы подловить её одну. Она даже не скрывает, насколько мы все ей неприятны. До сих пор немного не понимаю, зачем она с нами отправилась.

– Добрый вечер, Сестра, – подхватив бумаги, я присел рядом на диван. – Не помешаю?

Даже если я ей помешал, устав монастыря заставлял её, очевидно, проявить какое-то человеколюбие.

Некоторое время я продолжал писать (бумажной работы у меня благодаря прошлогодним реформам больше раза в три, чем практической), а Сестра вовсе скучала (ну или помышляла о Создателе. Может ли вообще верующий человек скучать, если постоянно беседует с силами более высокими и могущественными, чем мы?).

Ходить вокруг да около я за все годы так и не научился. Вот Усладин молодец в этом деле. Как он умел всех умаслить, ко всем найти подход. Я же, как он говорил, сразу бью в морду. Пусть и иносказательно.

Но, может, с такими, как Сестра, это и к лучшему. Она не ценит лести и словоблудия, да и вообще привычна к прямолинейному напору.

Поэтому я долго косился, косился на неё, наконец, не выдержал и, отложив перо, развернулся к ней.

– Итак, что за фарадальскую святыню ваш монастырь украл у фарадалов и как с этим связан Теодор Карнштейн?

Она не выглядела удивлённой, разве что самую малость растерянной. И удивление её вызвал вовсе не тот факт, что мне известно о путэре, а имя Карнштейна.

– О ком вы говорите?

– Клара Остерман рассказала, что в ночь нападения её отца на монастырь там находился пленник. Его я видел, точнее слышал, но не успел разглядеть.

Ощущая себя почти как доктор Шелли с его любимой папочкой, я разложил на коленях листовку об исчезновении Владислава Кельха, собственноручный рисунок путэры, который успел набросать утром и протокол допроса Клары Остерман.

– И если Кельх уже, скорее всего, давно погиб в лаборатории Остермана…

– Нет, – резко перебила меня Сестра.

Она смотрела на объявление пристально, не моргая, медленно потянулась сухой рукой к листовке, забрала её и поднесла ближе к лицу, внимательно разглядывая.

– Это он. Дитя ночи.

– Что? Кельх? Вы его тоже встречали?

У пожилых людей глаза к старости теряют былую яркость красок, становятся блеклыми и всегда будто водянистыми. Но у Сестры они яркие, очень пронзительные и внимательные. Уж я многим в глаза смотрел, но от её взгляда стало вдруг не по себе.

– Этот, как вы сказали, Кельх, и есть дитя ночи. Это его мы держали в подвалах храма.

– Подождите, это некий барон Теодор Генрих Карншнтейн, подданный Лойтурского коро… а-а-а, – с каждым следующим произнесённым словом я всё яснее осознавал происходящее и, наконец, протянул понимающе: – Не существует никакого Теодора Генриха Карнштейна. Стоило сразу понять. Имя нигде не упоминается, судя по первым запросам, да и слишком оно напыщенное и глупое, чтобы оказаться настоящим.

Зато отлично подойдёт, чтобы очаровать глупую наивную романтичную девицу, которая читает слишком много приключенческих романов. О да, такое имя идеально для героя какой-нибудь истории о единственном сыне древнего рода, который по злому року судьбы обречён покинуть дом в поисках лучшей доли. Интересно, что наплёл Кларе этот Кельх? И Кельх ли он вовсе?

Сестра молча рассматривала портрет.

– Как он вам представился?

– После долгих… допросов…

Очевидно, Сёстры пытали его, но признаться в этом монахиня не осмелится.

– Имя он так и не назвал. Но он лойтурец, кажется… Он когда… не хотел отвечать, всё бормотал что-то на своём. Сестра Агафья знает