осторожно коснулся моей ладони.
– Клара? – позвал он таким мягким обеспокоенным голосом, каким, наверное, говорит со своими сёстрами, когда те расстроены.
А ведь Давыдов тоже хороший человек. Грубый, упрямый, но он представитель закона, человек чести. Как он прямо и честно сказал, что собирается меня арестовать. Всю жизнь я считала себя такой же – правильной, доброй, настоящей. Но всё, совершенно всё обо мне оказалось ложью.
Я заглянула ему в глаза – они, оказывается, могут быть очень глубокими, тёплыми, полными сочувствия – и разрыдалась.
Ох, как же горько, как громко я рыдала. А Давыдов вдруг встал и осторожно, едва касаясь, приобнял меня.
– Клара, прошу вас, что такое? Вы же… вы… боитесь тюрьмы? Но… таков закон.
Но не в тюрьме дело, ох, нет, далеко не только в ней, хотя я и до ужаса боюсь туда попасть.
И я рассказала Давыдову всё. Наверное, отругай он меня, как это сделал Тео, призови к ответственности и попроси «вести себя как взрослая», я бы только хуже замкнулась в себе, может, даже попыталась прогнать его или, не дай Создатель, поступила так же, как с несчастным городовым.
– А он жив? Городовой? – сквозь всхлипы спросила я.
– Да. В городском госпитале, но жив. – И Давыдов вдруг погладил меня по ладоням.
От этой жеста сочувствия я расклеилась только хуже и, бесстыдно кинувшись ему на шею, рассказала всё как на духу. И о своём рождении, и об экспериментах отца, и о Тео, и о фарадалах, и даже о путэре.
– Понимаете, господин Бобров… – заглядывая ему в лицо, хлюпала я носом.
– Давыдов, – растерянно, но не придав тому особого значения, поправил он, и я смущённо покраснела. Как неловко получилось.
– Господин Давыдов, – поспешила исправиться я, – вы же понимаете, что, получается, отец искал именно путэру в монастыре?
Фарадальская святыня и война фарадалов с Сёстрами особенно заинтересовала его, поэтому мне пришлось взять себя в руки, выпить ещё чашку чая и, приведя себя в порядок, рассказать всё по порядку и со всеми подробностями. Один раз робко забежала Настя и предложила принести обед, потому что говорили мы долго. Давыдов распорядился накрыть на стол, и мы сели, поели горячие щи. Я говорила почти всё время, а Демид Иванович, попросив бумагу, перо и чернила, записывал.
– Это вы для протокола? – уточнила я.
– Именно что так, – подтвердил он.
На этот раз я не увиливала и рассказала всё прямо. Если бы только прежде знала, на что способна, всё закончилось бы ещё в Курганово. Но тогда я оказалась настолько напугана, что сама не понимала, что творила.
– Значит, ваш отец и этот, – Давыдов заглянул в записи, – Теодор Генрих Карнштейн стирали вам память? Как это возможно?
– Золотая сила имеет почти безграничный потенциал. Подождите…
Сбегав в спальню Тео, я забрала фарадальский ларец и показала его Давыдову.
– С помощью этого устройства мой отец смог бы использовать Золотую силу в любых целях. И я даже не представляю, насколько велики её возможности.
– Очень велики, – озабоченно проговорил Давыдов.
– Вам что-то известно?
– Кое-что… – размыто ответил он. – Хотелось бы понять, что ещё доктор Остерман и барон Карнштейн заставили вас забыть? Или вовсе помнить иначе?
Само предположение показалось настолько возмутительным и неправильным, что я сначала оскорбилась.
– Почему нет? – пожал плечами Давыдов. – Раз они уже вмешались в ваш разум, то почему не зайти дальше?
Так или иначе, но я поведала ему всё, в том числе о плане Тео найти моего отца. Это было беспечно и глупо с моей стороны, но, как ни странно, Давыдов вдруг отнёсся с пониманием.
Он долго думал (или просто хотел доесть суп и жаркое), а потом, наконец, поднялся из-за стола и даже отказался от ещё одной чашки чая.
– Что ж, господица Остерман, – произнёс он, выпрямившись как струна и одёргивая сюртук, – на этом разрешите распрощаться.
– Вы… а как же… – я растерялась, ведь уже представила, как меня выведут из особняка в кандалах. – Вы же обещали меня арестовать!
– И я обязательно арестую вас попозже, господица Клара, – пообещал Давыдов, почему-то улыбаясь. – Если вы того пожелаете.
– Очень даже пожелаю! – воскликнула я почти возмущённо. – То есть… я хотела сказать… зачем же вы вынудили меня во всём признаться, если не ради ареста?
Мне показалось, он едва сдерживал смех, но вряд ли сыскарь и вообще такой зануда, как господин Бобёр, мог найти что-то забавное в сложившейся ситуации.
– Послушайте, господица Остерман, – сказал он куда серьёзнее, – план наших действий такой. Пока что я опасаюсь нарушить ход дел и помешать вашему Карнштейну-Кельху, поэтому сначала сообщу начальству обо всём. Может, лучше с нашей стороны и вправду дождаться, когда ваш отец клюнет на удочку, раз Карнштейн так уверен, что клюнет. Поэтому я попрошу вас пока что затаиться и не мешать следствию.
– А что же Тео?
– Не говорите ему ничего. Даже о моём визите не рассказывайте. Пусть он действует так, как задумал.
Мне это показалось неправильным, но только на мгновение. Тео скрывал от меня письмо отца. Он вёл свою непонятную игру, и доверять ему целиком было опасно. Мои необдуманные действия уже принесли немало бед, поэтому я даже рада, что кто-то другой решил всё за меня.
– Так что, Клара, сидите тихо.
– Как мышка, – добавила я.
Давыдова передёрнуло.
– Давайте не о мышах и крысах, – попросил он. – А то тут… видел всякое. Но вот что. Давайте договоримся. Вы пока и вправду сидите тихо, не высовываете нос из особняка. Дождёмся бала. Я вас не брошу и помогу, если что. Но Карнштейн не должен знать о вмешательстве Первого отделения. Кухарка сможет держать рот на замке?
– Я поговорю с ней, – неуверенно пообещала я.
В таких случаях слугам принято делать небольшое денежное вознаграждение, но, вот беда, у меня совсем нет денег. Но я могу что-нибудь придумать. В особняке столько дорогого барахла.
– Отлично, – обрадовался Давыдов и крепко пожал мне руку на прощание.
Кажется, он смотрит на меня с некоторой осторожностью, как на опасное чудовище. Впрочем… могу его понять.
Мне кажется, в особняке водятся мыши. Слышала скрип за стеной.
ИЗ ДНЕВНИКА ДЕМИДА ДАВЫДОВА
11 лютня
Пометка Д. Ф. Волкова: листы, очевидно, разлетелись, когда дневник потерялся на болотах. Найдены не были.
С утра ездил на Чайный остров и в особняке Кельха неожиданно повстречал Клару Остерман.
Дневник, конечно, с собой не взял, поэтому записал на листочках. Вставлю всё сюда.
После поехал в отделение. Волков наконец-то выслушал меня внимательно, рассказал ему всё в деталях,