Он хотел его провести через монастырь и сделать революционером. Он совершил бы политическое преступление. Его бы казнили. Он искал бы правду и этих поисках, естественно, стал бы революционером…".
У знаменитого Никитенко, в дневнике за 16 сентября 1958 года есть такая запись: "Нынешние крайние либералы со своим повальным отрицанием и деспотизмом просто страшны. Они, в сущности, те же деспоты. Только навыворот: в них тот же эгоизм и та же нетерпимость, как и в ультраконсерваторах. На самом деле, какой свободы являются они поборниками? Поверьте им на слово и возымейте в вишу очередь желание быть свободными. Начните со свободы самой великой, самой законной, самой вожделенной для человека, без которой всякая другая не имеет смысла — со свободы мнений. Посмотрите, какой ужас из этого произойдет, как они на вас накинутся за малейшее разногласие, какой анафеме предадут, доказывая, что вся свобода в безусловном и слепом повиновении им и их доктрине. Благодарю за такую свободу!
Я могу еще стерпеть, если квартальный станет следить за мной на улице, надоедать мне напоминанием, что тут нельзя ступить или надо ступить так, а не так, но решительно не могу допустить, чтобы кто-либо вторгался в мою внутреннюю жизнь и распоряжался там по-своему.
Насильно навязываемое благо не есть благо. Саман ужасная и несносная тирания та, которая посягает на нашу сокровенную мысль, на святыню ваших верований. По либеральному кодексу нынешних крайних либералов, надо быть с ними заодно до того, что у вас, наконец, не останется своего — ни мысли, ни чувства за душой".
Нет, легко смириться с упырской сущностью власти (мы всегда бессознательно дистанцируемся от неё), но куда сложнее принять какие-то ужасные вещи, что произносятся людьми оппозиционными, или перерождение последних. Это перерождение случается, меж тем, стремительно — и вчерашние диссиденты то и дело призывали кого-то посадить.
Извините, если кого обидел.
19 июня 2008
История про Солоневича
Читал, меж тем, книгу Никандрова о Солоневиче.
Солоневич — очень интересный человек, авантюрного, так сказать, плана. Арестован при попытке бегства в Финляндию, сел в лагерь, потом всё же бежал, причём, бежала вся семья, затем жил в Болгарии, потом в Германии, затем перебрался в Аргентину. Издавал в эмиграции газеты и журналы. Написал несколько книг, среди которых художественные (неважные). Теоретик, с которым связывается понятие так называемой "народной монархии". О месте и влиянии Солоневича можно спорить (по книге оно выдающееся), а в действительности это не очень ясно. Всё это — история недавняя — тут вот что интересно, я знаю эмигрантов, которые дожили до падения большевиков. То есть, вполне сознательными мальчиками и девочками они были вывезены из Отечество, каким-то образом законсервировались, и бесплотными-бескровными старичками и старушками встретили 1991 год. Хотя, по сути, большевики пали где-то в 1987.
Предсказания и пророчества эмигрантов сбылись — но не так и не тогда.
Книга Никандрова вполне апологетическая — и Солоневич тут вполне герой и великий мыслитель.
Помимо всего прочего, можно сделать один интересный вывод: сотрудничество с Гитлером — это такой оселок, на котором проверяется публичная личность середины XX века, а отношение к нему — вообще универсальный кртитерий. Тут коготок подался — всей птичке пропасть.
Дело в том, что Гитлер исполняет роль гражданского Сатаны. Недаром возникает закон Годвина.
Тут важна всякая деталь — издали тебя немцы, совпала строчка с цитатой из Розенберга — пиши пропало.
Солоневич, впрочем, успешно оправдывался.
Есть ещё одно наблюдение — Солоневич и многие эмигранты предрекали возвращение монархии. (Вполне в интонациях романа "Месс-Мэнд" или "Приключения неуловимых". Причём это было как бы результатом кровопролитной войны, анархии и хаоса.
Самое смешное, что сейчас без всякой войны шансы возникновения монархии куда выше — но не как следствие надежды и ярости, отчаяния и подвига, а как шоу.
Проснёшься поутру, и услышишь звон колоколов — это едет по Тверской боярин Михалков — короноваться в Кремль.
Никандров Н. Иван Солоневич. — М.: Алгоритм-книга Алгоритм, 2007. - 672 с. 2000 экз. ISBN 978-5-9265-0442-9
Извините, если кого обидел.
20 июня 2008
История про человечество
Как стемнело, все оказались — мерзавцы и негодяи.
Извините, если кого обидел.
21 июня 2008
История про уличный пост
Давно живу, но такого у себя на Тверской не видел.
Извините, если кого обидел.
22 июня 2008
История про выпускниц
Выпускницы, впрочем, тоже добавляют.
Извините, если кого обидел.
22 июня 2008
История про Адорно
В этот пасмурный день вся моя лента обсуждает футбол, народ и историю вполне в духе знаменитой фразы Адорно ""Можно ли писать стихи после Освенцима"). Весьма поучительно, если бы у меня не кончилось кофе.
Извините, если кого обидел.
22 июня 2008
История про путь наперекор всему
"Исход моим реформаторским стремлениям был один: техника, наука, изобретательство и естественная философия. Сначала всё это было в области мечтаний, а потом моё новаторство стало выползать наружу и было причиной, отталкивающей от меня правоверных несомневающихся учёных. Я был выскочка, реформатор и как таковой не признавался. Кто мог согласиться с человеком, который осмеливался колебать самые основы наук. Как можно отрицать Лобачевского, Эйнштейна и их последователей.
Как можно не согласиться с ходячими теориями образования солнечных систем (Лаплас, Дарвин, Джинс)!
Возможно ли опровергать второе начало термодинамики (Клаузиус, Томпсон)!..
Как можно отрицать целесообразность всех азбук и орфографий (все филологи мира)!
И так далее без конца".
Извините, если кого обидел.
23 июня 2008
История про журналиста Кашина
Я бы, если бы был престарелой знаменитостью, жутко бы боялся журналиста Кашина. Потому как, если он с диктофоном стучится к требе в дверь — это верный знак.
И знак недобрый.
А как только он соберёт свой диктофон, смотает электрические шнурки — ясен перец, в дверь звонит уже женщина в странном платье, с сельхозинструментом в руке.
Извините, если кого обидел.
23 июня 2008
История про "Сад"
А по-моему, мудило этот ваш Сергей Овчаров.
Извините, если кого обидел.
23 июня 2008
История про разговоры DCCCLII
— А когда было лучше сидеть — до войны или после?
— Да кто