Когда, наконец, она вернулась погрузившейся в забытье Марианне, то увидела, что она уже проснулась и посвежела после такого долгого и целебного сна. Сердце Элинор было переполнено. Прошлое, настоящее, будущее, визит Уиллингби, выздоровление Марианны и ожидаемый приезд ее матери – все это закружилось роем в ее голове и привело к выводу о том, что она предала саму себя ради своей сестры. Эта мысль, мучила ее недолго, около получаса после ухода Уиллингби, так как снова послышался шум подъезжающего экипажа, и Элинор спустилась вниз, чтобы избавить свою мать от напрасных первых минут томительного ожидания. Она пробежала холл и подошла к входной двери как раз тогда, когда та вошла.
Миссис Дэшвуд, для которой последние минуты приближения к дому были невыносимо мучительны ожиданием самого страшного, что Марианну она может уже не застать, не могла произнести ни звука от волнения. Элинор тоже была лишена дара речи, но по тому искреннему и радостному ее виду, с которым она приветствовала свою мать, та и безо всяких слов поняла радостную для обеих весть, и, не говоря ни слова, обе залились слезами. Элинор и полковник провели миссис Дэшвуд в художественную гостиную. Там обе женщины выплакались вволю. Элинор могла только время от времени молча пожимать руку полковника Брэндона, ее взгляд был полон благодарности. Брэндон стоял в молчании, даже более величественном, чем ее собственное.
Как только миссис Дэшвуд пришла в себя, она сначала захотела взглянуть на Марианну, и через две минуты была у своего возлюбленного чада, рассказывая ей все о своем отсутствии, несчастиях и опасностях.
Элинор была рада, когда наблюдала за ними, и только позаботилась о том, чтоб эта встреча не лишила Марианну положенного сна, но миссис Дэшвуд могла быть и молчаливой и разумной, когда дело касалось здоровья ее ребенка. И счастливая Марианна, зная, что ее мать здесь с ней и что у них еще будет много времени для разговоров, спокойно заснула. Мисс Дэшвуд предстояло просидеть у ее постели всю ночь, и Элинор по настоянию своей матери, пошла спать. Но отдых, который должен был наступить после бессонной ночи и многих часов непрерывного волнения, не пришел. Уиллингби, бедный Уиллингби, так она его позволяла себе теперь называть теперь, был постоянно в ее мыслях. Она почти снова и снова слышала его слова и теперь осуждала саму себя за то, что осуждала его раньше! Но ее обещание все рассказать сестре стало тяжким грузом. Она думала, как это лучше сделать и как поведет себя Марианна. Она мучилась, сомневалась, искренне желала Уиллингби овдоветь, затем вспоминала полковника Брэндона, и его трепетные чувства к ее сестре… И она уже не знала, что для всех них будет лучше. Но уже точно не пророчила смерти Уиллингби.
Известие, с которым явился в Бартон полковник Брэндон, поразило миссис Дэшвуд меньше, чем можно было ожидать, ибо миссис Дэшвуд предчувствовала что-то неладное. Она так переживала за Марианну, что готова была сама уже выехать в Кливленд на следующий день, не ожидая никаких других новостей.
Между тем Марианне становилось все лучше и лучше каждый день, и блестящее настроение миссис Дэшвуд и ее вид доказывали это. И она о себе говорила, что является самой счастливой женщиной в мире! Элинор не могла заметить всех этих доказательств и только боялась, как бы мать не вспомнила Эдварда. Но миссис Дэшвуд, помня о своем тяжком ожидании, из которого ее вывела Элинор, не скрывала радости. Марианна возвращалась к ним. Сама она теперь оценивала всё произошедшее с Марианной, как последствия несчастной любви и разрыва с Уиллингби. Но для ее материнской радости был еще один повод, о котором ни Марианна, ни Элинор пока не догадывались.
Впрочем, в неведении Элинор оставалась лишь до той минуты, пока им с матерью не выпал случай поговорить наедине. И вот что она услышала:
– Наконец, мы одни, моя Элинор, – прошептала миссис Дэшвуд. – Ты и представить себе не можешь всей моей радости. Полковник Брэндон любит Марианну, он мне так и сказал!
Элинор, и довольная и огорченная, удивленная и не удивленная, молча слушала мать.
– Ты никогда не была эмоциональна, как я, дорогая Элинор, и даже сейчас я теряюсь в догадках, почему ты так спокойна? Не скрою, я была бы счастлива, выдать одну из вас за полковника Брэндона. И я думаю, Марианна будет вполне счастлива с ним.
Элинор была готова даже спросить ее, почему же она так думает. Потому ли, что не нашла себе объяснение в разнице их возрастов, характерах, чувствах и прочем? Но ее мать всегда имела свои собственные виды на все вокруг, и вместо того, чтобы что-то разузнать у нее побольше, Элинор только молча улыбалась.
– Он полностью открыл мне свое сердце вчера во время путешествия. Это получилось само собой. И я могу в это поверить, потому, что все было так естественно и не наигранно, потому, что ты веришь, я могла говорить только о своем ребенке, а он не мог скрыть своего расстройства. Я видела, что наши переживания похожи, и что он, возможно, даже думает о дружбе. А так как весь мир теперь перевернулся, то почему бы ему и не выразиться в такой симпатии! Я так подумала и познакомилась с его чувствами, честными, нежными и постоянными к Марианне. Он ее любит, Элинор, с первого знакомства!
Вот здесь Элинор и поняла, ни слова, ни намерения полковника Брэндона не имеют отношения к тому, что ее мать пытается увидеть в нужном ей свете.
– Его чувства к ней, совсем не похожи на те, которые Уиллингби когда-либо испытывал или изображал! Они более искренние и надежные! Мы можем только жалеть, что они проявились только благодаря несчастьям Марианны с этим молодым человеком! Он ведь любил ее безо всякой надежды! Мог ли он увидеть ее счастливой с другим? Такой благородный человек! Такой откровенный и такой разумный! Никто не может ошибиться в нем!
– Полковник Брэндон исключительный человек, – наконец заговорила Элинор, – Порядочный и основательный.
– Я это знаю, – ответила ее мать серьезно, – после стольких переживаний, я, наконец, одобряю такой выбор, и даже очень рада ему. И его приезд ко мне, такой искренний, и такой ясный, показывает, что на этого человека можно положиться!
– Его репутация вместе с тем, – продолжала Элинор, – основывается не только на одном разовом проявлении доброты, при котором его отношение к Марианне, всего лишь могло быть проявлением гуманизма. Его хорошо знают и миссис Дженнингс и леди Миддлтон, и достаточно долго. Они одинаково и любят, и уважают его. И, как в последнее время стало ясно, он очень рассудительный человек. Поэтому, я его очень ценю сейчас, и, если Марианна будет счастлива с ним, я считала бы такой союз большой удачей в жизни. Какой ответ ты ему дала? Оставила ли ему какую-нибудь надежду?