– Не говорите со мной о моей жене! – сказал он и тяжело вздохнул – Она не стоит вашего сочувствия. Она знала, что я не уважаю ее, когда мы женились. Хорошо, поженились мы, и приехали в Комб-Магну, чтобы счастливо там жить. А, в результате всего, вернулись в город для прошлых развлечений. Вы жалеете меня, мисс Дэшвуд, сейчас? Или я все это рассказал просто так? Может, это небольшой плюс для меня. Может, теперь я не так виновен в ваших глазах, чем раньше? Мои намерения не были всегда плохими. Разве, я не объяснил теперь вам все причины своей вины?
– Да, вы кое-что прояснили, немного. Вы доказали, что вы не так уж виноваты во всем, хотя я вам и не верю. Вы доказали, что ваше сердце не такое безнравственное, точнее, менее безнравственное. Но, я с трудом поняла о тех невзгодах, которые вы принесли. Я с трудом понимаю, что еще может быть хуже этого?
– Могли бы вы повторить все это вашей сестре, после того как она поправиться? Позвольте, мне быть в ее глазах тоже немного обеленным, как в ваших. Вы сказали мне, что она уже простила меня. Позвольте же мне представить, что лучшее знание моего сердца и моих истинных чувств вызовет в ней более естественное и более нежное желание простить меня. Расскажите ей мою историю, мое покаяние, скажите ей, что мое сердце никогда не предавало ее, и, если вы хотите, сейчас она мне милей, чем когда-либо.
– Я расскажу ей все, что сочту нужным, чтобы правильно оценить ваши действия. Но вы мне так и не объяснили ни те частные причины, которые заставили вас приехать сейчас к нам, ни как вы узнали о ее болезни.
– Прошлым вечером в кулуарах Драри-Лане я повстречался с сэром Джоном Миддлтоном, и когда он узнал меня, то заговорил со мной. Мы не общались с ним два месяца. Он игнорировал меня с момента моей женитьбы, я это все наблюдал без удивления или негодования. Сейчас де, его добрая, честная, но глупая душа, полная возмущения против меня и сочувствия вашей сестре, не смогла сдержать свой пыл и сказала мне, что он все знает. Хотя, я не думаю, что он знал все, но ужасно мне досадил и рассказал все тупо, как только он мог. Все же я понял, что Марианна Дэшвуд умирает от гнилой лихорадки в Кливленде. Письмо, которое утром доставили от миссис Дженнингс, сообщало, что Марианне стало хуже, что Палмеры все уехали от нее подальше, и т. д. Я был так потрясен, чтобы сказать что-либо, даже на оскорбления сэра Джона. Его сердце немного оттаяло, когда он увидел мою реакцию на его новость, и не смотря на то, что так много злонамеренно хотел сделать, мы расстались почти пожав друг другу руки, во время чего он не преминул напомнить мне о щенке легавой, которого я ему когда-то обещал. Что я только не испытал, услышав что ваша сестра умирает, и умирает, видя во мне самого страшного негодяя на земле и ненавидя меня всей душой! Как я мог ей передать, что не все планы можно вменять в вину? И только один человек смог бы меня представить меня способным на все! То, что я испытывал, было ужасно! Я тотчас решил ехать к вам, и в восемь часов утра был в экипаже. Теперь вы знаете все.
Элинор ничего не ответила. Она думала о том, как пагубны слишком ранняя неограниченная свобода, доступность и роскошь для неокрепшего ума молодого человека, даже для достаточно развитого и талантливого, отзывчивого и доверчивого, честного и чувствительного. Свет сделал его экстравагантным и тщеславным, а экстравагантность и тщеславие превратили его в циника и эгоиста. Тщеславие, когда ищет свои победы за счет других, и вовлекло его в это приспособленчество, которое экстравагантность или, наконец, ее некоторая необходимость, заставляют существовать в ущерб себе. Все его недостатки, которые вели его к преступлению, ведут и к наказанию. Он и оставил ее сестру со всеми невзгодами, был счастлив, и снова обрек себя на несчастье и жизнь, более не свойственную для его натуры. От всех этих размышлений она мысленно перешла к Уиллингби, который уже поднялся сам и со скорбным видом стал прощаться:
– Дольше оставаться здесь, мне нет необходимости. Пора в дорогу.
– Вы возвращаетесь в город?
– Нет, нет, в Комб-Магну, у меня дела там, а потом в город через день или два. Прощайте же!..
Он держал руку. Она не могла не протянуть свою, и он пожал ее с чувством.
– И вы тоже теперь думаете обо мне уже не так плохо, как прежде? – сказал он в ожидании ответа, облокотившись на камин.
Элинор заверила его, что да, она простила его, даже жалеет его, желает ему счастья в жизни и всего, чего обычно желают хорошим знакомым. Его ответ не был таким уж бодрым.
– Что касается этого, – сказал он, – мне предстоит пробираться через этот мир так, как только я смогу сам. Тихая провинциальная жизнь отпадает. Если я когда-нибудь узнаю, что ваши чувства проявляют интерес к моей особе и моему бытию, то я с радостью займусь им, так как это может единственное, ради чего я буду жить. Марианна, естественно, потеряна для меня навсегда. Хотя, если вдруг у меня появится шанс опять стать свободным….
Элинор остановила его с укором.
– Хорошо, – ответил он, – тогда еще раз, до свидания. Теперь я ухожу, и буду жить, боясь, только одного события.
– Что это вы имеете в виду?
– Женитьбы вашей сестры.
– Напрасно. Для вас она теперь потеряна уже навсегда.
– Но ее сможет получить кто-нибудь другой! И даже, если этот другой будет самый такой… каким он должен быть из всех… то я этого не стану выносить! Я не позволю ему обокрасть меня, даже со всеми вашими благими пожеланиями, покажу что там, где более всего ранен, там я ничего не забыл. Прощайте. И храни вас Бог!..
При этих словах он почти выбежал из комнаты.
Глава 24
Элинор некоторое время после того, как он вышел и даже после того, как отъехал его экипаж, сидела неподвижно, потрясенная откровенностью Уиллингби и переполненная противоречивыми мыслями и чувствами, совсем позабыв про свою покинутую сестру.
Уиллингби, которого только полчаса назад она считала самым жестоким злодеем в мире, не смотря на все свои недостатки, был достоин некоторого сожаления, так как сам являлся жертвой своих же пороков, и о котором она теперь думала, как о человеке, навсегда разлученным с ее семьей. Думала о нем и с нежностью, и с сожалением, пропорционально его желаниям и возможностям. Она чувствовала, что это его состояние, переполнившее ее мысли, было вызвано обстоятельствами, которые сами по себе ничего такого и не значили, но, представленные им самим, в такой откровенной манере, чувственно и очень живо, стали такими подкупающими. И еще его, по-прежнему, сильное чувство к Марианне, тоже было немаловажным для его прощения.
Когда, наконец, она вернулась погрузившейся в забытье Марианне, то увидела, что она уже проснулась и посвежела после такого долгого и целебного сна. Сердце Элинор было переполнено. Прошлое, настоящее, будущее, визит Уиллингби, выздоровление Марианны и ожидаемый приезд ее матери – все это закружилось роем в ее голове и привело к выводу о том, что она предала саму себя ради своей сестры. Эта мысль, мучила ее недолго, около получаса после ухода Уиллингби, так как снова послышался шум подъезжающего экипажа, и Элинор спустилась вниз, чтобы избавить свою мать от напрасных первых минут томительного ожидания. Она пробежала холл и подошла к входной двери как раз тогда, когда та вошла.