собой товарищей, тащащих на себе окровавленного некроманта. За ним тянулись оборванные нити черно-фиолетовой магии, которые гасли на глазах.
Похоже, Кристина не позволила ритуалу завершиться.
— Уводите Егора, — приказала девчонка.
— Женя, давай быстрее! — долетел голос рыжего краснозоревца.
Я поднял пистолет и прицелился, но не попал. Промахнулся, и пуля исчезла в черной воронке портала. Они не бежали к машинам или дальней арке, поскольку знали, что там их ждут. Нет. Невидимый нам демонолог, находящий по ту сторону границы миров, открывал им путь в Пустоту.
Точно так же, как когда-то сделал я, чтобы спасти Шумского и свой отряд из ловушки зеркальщика.
— Они сейчас уйдут! Стреляйте! — командир черносотенцев поднял оружие.
Последней из краснозоривцев уходила та самая Женя.
На миг она обернулась, волосы, заплетенные в хвост, хлестнули ее по плечу. На груди и рукавах загорелись амулеты, подпитывая дар. Хлопнув в ладоши, Женя запустила волну. От удара сломались щиты, Васю и мага-воздушника сбило с ног. Остальные покатились по развороченному асфальту, в том числе я. Боль в затылке пронзила насквозь, а дома и горки на детской площадке поплыли в тумане.
Последним воспоминанием перед потерей сознания стал хлопок и девичий крик. Ругань, мат, чье-то судорожное дыхание и голос Василия Шумского, звавшего меня по имени. Я решил, что кто-то из черносотенцев или жандармов попал в Женю. Смертельно.
С этой мыслью я благополучно отключился.
Глава 36. Ольга
«По данным полиции, преступники воспользовались квартирой гражданки Янской, чтобы совершить нападение на его императорское высочество и его императорское величество.
Сообщается, что найти хозяйку квартиры не удалось. На нее объявлен розыск. Если вы что-то видели или слышали об этой женщине, пожалуйста, сообщите по указанному номеру в бегущей строке».
— Ой, горе-то какое, а! Мало нам цен кусачих, теперь ироды всякие по людям стреляють!
— Чего разоралась, Глашка? — услышала я раздраженный голос Добрыни, нашего конюха. — Заигрались Романовы, вот и получили. Поделом, авось о людях да нелюдях подумают.
Я стиснула крепче пальцы, царапая деревянный косяк, и прислонилась к нему лбом. Голова кружилась, меня тошнило и мутило после встречи с врачом. Десяток анализов на голодный желудок не лучший способ начать день. Еще и в больницу пришлось добираться окольными путями в сопровождении охранников, поскольку все улицы перекрыли после теракта.
Два дня прошло, а по улицам по-прежнему бродили жандармы, гвардейцы и полицейские. Столько околоточников, городовых, сотрудников охранного отделения, магов я не видела давно. Казалось, все силовые структуры бросили на патрулирование столицы. В Москве и других крупных городах начались рейды, тут и там гремели новости о поимках очередных пособников «Красной зари».
Меня мучил только один вопрос: почему этого не сделали раньше? Понадобилась куча смертей и пуля, едва не убившая цесаревича, чтобы высшее руководство зашевелилось. И я не про императора, а его окружение. Людей, которые каждый день отчитывались ему об успехах в расследованиях. Неужели до позавчерашнего дня убивали мало?
Прикрыв глаза, я выдохнула и опять прислушалась к разговору. Гнев — отвратительный помощник. Слишком тяжелым выдалось утро, волнение и страх за жизнь Алексея сказались на психике. О своем состоянии цесаревич тоже не отчитался: он как бы и не обязан, однако меня все больше терзали сомнения насчет его состояния. Вдруг все не так радужно, как описывали в новостях? Год назад я бы порадовалась подобному исходу, когда цесаревич только-только поставил мне ультиматум. А сегодня…
Сорвалась на медсестре, когда та предложила успокоительное после слов Якова Николаевича о состоянии моего здоровья. Пришлось принести извинения, а позже — послать цветы и сладости.
«Я понимаю ваше положение, ваше сиятельство. Но в нынешней ситуации вынужден настоять на том, чтобы вы прошли полное обследование организма. Первичные анализы показывают не очень хорошие тенденции. Также я осмелюсь записать вас к нескольким коллегам, которые помогут. Помните, главное, здоровье. Не отталкивайте мою помощь раз уж пришли за ней».
Он много говорил. По делу и без сантиментов, смотря на меня уставшим взглядом человека, пожившего достаточно, чтобы без колебаний отвечать на поставленный вопрос. Никогда не увиливать и не врать о чуде. Не обещать того, что сделать не мог.
Яков Николаевич не был стар, но в смоляных кудрях давно поселилась седина, а плечи всегда оставались слегка сгорбленными. Руки для сорокапятилетнего мужчины выглядели гладкими, ведь он тщательно следил за ними. А вот лицо покрывали борозды морщин: работа накладывала отпечаток и не давала шанса на продление молодости.
Как мне не давала шанса болезнь, чтобы стать матерью.
— Чего несешь, дурь дворовая? — распалялась тем временем Глаша. — Ты на батюшку нашего, император, да сына евойного не гони коней. Как дам тряпкой по лбу, чтобы язык свой поганый проглотил.
— А если не проглочу? — спокойно поинтересовался Добрыня
Казнить. Всех. Или высечь на конюшне парочку раз. Я уже представила, как трясла эту мелкую пакость в руках. Дворовой наш ростом не выше домовой Глашки — всего два аршина от земли. Придушить духа, может, другие умолкнут навек.
— Сковородкой по башке получишь и выговор от Петра Исааковича. И не дай Всевышний, княгиня узнает, как ты тут грудь колесом выставляешь. Быстро хлебного места лишишься, пойдешь милостыню на вокзал просить. Понял?
Отойдя от двери, я зябко поежилась от прохлады. Какие-то проблемы с трубами, Петр Исаакович сказал, когда вернулась. Камины только растопили, поэтому я захотела горячего чаю. Или глинтвейна. Зря пошла лично, следовало послать горничную.
— Ваше сиятельство?
Передо мной стояла лесавка Оксана, дочка нашего садовника-лешего. В руках она держала обрезанные ветви папоротника, которые зеленели точь-в-точь как ее длинные волосы. Белый сарафан до колен странно смотрелся в доме, где температура упала до пятнадцати градусов в отдельных комнатах. Да и вообще она казалась чудаковатой. Одни только бездонные карие глаза чего стоили и полубезумная улыбка.
— Ты что здесь делаешь?
Обычно Максим Федорович дочь из комнат не выпускал без необходимости. Если только летом или весной в сад. Или в оранжерею. Уезжая по делам, всегда запирал ее на три замка, чтобы вреда не нанесла.
Непуганых дураков по миру много бродило. Поведутся на курносый носик да миловидное личико. Потом в психиатрическую клинику с шизофренией попадали, потому что всех мужчин без исключения магия лесавок сводила с ума. Если, конечно, не провести правильный обряд бракосочетания.
— Цветы в доме, — Оксана моргнула и зеленые ресницы, точно крохотные листочки, трепыхнулись, — мерзнут. Больно им.
— А отец твой где? —