меня заставил съесть ухо, которое у него на шее висело.
Палестинская угонщица самолета: Вот извращенец!
Вьетконговскя партизанка: А генерал? Я у него даже найти ничего не могла, пузо мешало.
Палестинская угонщица самолета: Дорогуша, я все нашла. Похож на сырую котлету.
Тут партизанка с угонщицей расхохотались, а Шеф сказал: дрянь какая. Соблазнительная секретарша ухмыльнулась, но не успела она открыть рот, как Шеф сказал ей: заткнись.
Вьетконговскя партизанка: Возьми еще лекарства. Помогает.
Палестинская угонщица самолета: Как… хорошо. Ох, как хорошо.
Вьетконговскя партизанка: И хотя бы бесплатно.
Палестинская угонщица самолета: Дай-ка еще!
Вьетконговскя партизанка: Ты просто в уме подсчитывай денежки. Я вот так и делаю.
Тут в кадре появился Аладдин, и палестинская угонщица самолета и вьетконговская партизанка с сияющими улыбками повернулись к нему. Их взгляды автоматически переместились от вычерненного лица к обнаженному пенису, который был, естественно, целиком и полностью белым.
Боже! – прошептала соблазнительная секретарша. А у этого как яйцо.
Где-то между авеню Ош и складом я уснул. Ронин разбудил меня пощечиной – легенькой, – когда машина уже остановилась. Ты моложе всех нас и спишь, сказал он, наклоняясь и вглядываясь в мои глаза. Подумаешь, всего ночь не поспал! Тебе всего и надо было, что обносить всех лекарством и гашишем! Я вот всю ночь трахал девчонок, а это занятие не из легких, скажу я тебе, мой слабовольный друг. Когда я заметил, что меня звали только поработать чолонским наркоторговцем, Ронин лишь плечами пожал. А это, друг мой, потому что ты еще не заслужил такого права. У нас права еще надо заслужить. Они нам даром не достаются!
Пойдем, сказал Шеф, стоявший у моего окна с небольшой сумкой, которую он вытащил из багажника. Он молча повел нас на склад, дверь оказалась открытой.
Черт, сказал Лё Ков Бой.
Мы прошли мимо ящиков с кофе в самый конец холодного, гулкого склада. Бука и Коротышка сидели в конторе перед телевизором и играли в видеоигру, еще одно чудо, которое изобрели за время моего перевоспитания. Игра тренькала и бренькала, пока мячик летал туда-сюда между двух кубиков, защищавших противоположные ворота.
Шеф вздохнул и спросил: вы чем заняты, кретины?
Бука и Коротышка вскочили на ноги, и Бука сказал: простите, Шеф, парень-то все равно дрыхнет.
Шеф указал на дверь, и Бука ее отпер. Кофе свари нам! – бросил Шеф Буке, а Коротышка повел нас через хранилище в камеру.
Голый Мона Лиза лежал в углу, отвернувшись от нас и сжавшись в клубок. Коротышка пошел было к нему, но Шеф жестом остановил его и расстегнул сумку. Вытащив оттуда синий рабочий комбинезон, он снял пиджак и брюки и велел Коротышке их сложить. Затем он натянул комбинезон, застегнул его и снова полез в сумку. Когда он распрямился, я увидел, что он принес – свой обожаемый молоток.
Ну все, понеслась моча по трупам, удовлетворенно сказал Лё Ков Бой.
Стул принеси, сказал Шеф Коротышке. А потом буди его.
Коротышке не удалось разбудить Мону Лизу ни криками, ни пинками, поэтому в ход пошло ведро воды со льдом, Шеф все это время сидел с молотком на коленях, а Ронин насвистывал «Оду к радости» Бетховена. Ледяная вода достигла цели, Мона Лиза задергался, стал отфыркиваться, и тут как раз вошел Бука, неся складной столик и такой же поднос, что когда-то вынесла нам соблазнительная секретарша, только теперь тут было четыре стаканчика и четыре фильтра. Бука поставил столик с подносом возле Шефа и присоединился к Коротышке – они встали по бокам от Моны Лизы, который сидел, вжавшись в стену, опустив голову и обхватив руками колени. Шеф постучал молотком по подносу, и стаканчики задребезжали. Когда кофе перестанет капать, твое время вышло, сказал Шеф. Тогда ты скажешь нам, где искать твоих друзей. Не скажешь – умрешь. Все просто. Понял?
Мона Лиза только дрожал, и все.
Шеф взглянул на гномов, и Бука нацелился пнуть Мону Лизу под ребра, но тот закрылся рукой, и пинок пришелся в локоть. Понял? – спросил Шеф.
Со стоном схватившись за локоть, Мона Лиза кивнул.
Шеф снова взглянул на гномов, и стоявший с другой стороны Коротышка умело засадил Моне Лизе ногой по ребрам, тем самым в совершенстве продемонстрировав основной навык гангстеров и генеральных директоров – умение бить лежачего. Шеф тебя не расслышал! – проорал Коротышка.
Морщась, Мона Лиза тяжело задышал и наконец сказал: да, понял.
Мы добрались до того, что Клод называл «стадией ультиматума». Неумные люди, объяснял студентам Клод, из тех, что смотрят телевизор и считают, что им показывают настоящую жизнь, уверены, будто если поставить объект перед выбором «сделай что-то или умри», объект сделает все, что от него хотят, и скажет все, что нужно, потому что объект не захочет умирать. Так вот, позвольте вам сообщить: в той самой настоящей жизни я много вьетконговцев поставил перед выбором «сделай или умри», и эти козлы скорее предпочтут умереть, а если они и сообщат вам какую-то информацию перед смертью, это будет плохая информация. Поэтому выбор «сделай или умри» годится только тогда, когда вы хотите или убить, или причинить сильную боль. Capisce?
Никто из нас, студентов-вьетнамцев, не знал итальянского и не видел соответствующих американских фильмов про гангстеров, где крутой мужик говорит «Capisce?» – да и мы попросту не могли удержать этот capisce своими вьетнамскими губами, а потому и не могли сказать, что нам все понятно. Только проработав много лет в Особом отделе, я смог, исходя уже из эмпирического опыта, сказать, что все понял. Вот и теперь, глядя на все происходившее, я заодно мог сказать, что Шеф не понимал ничего и что ему на все было плевать. Так или иначе он все равно убьет Мону Лизу, вопрос был только в том, чувствовал ли это сам Мона Лиза.
Пока кофе капал со скоростью одна капля в секунду, в комнате наступила тишина, Ронин терпел ее каких-нибудь полминуты, потом велел Буке принести радио. Бука притащил гигантскую магнитолу из тех, что магазин Шефа по экспорту-импорту поставлял на мою родину, где ими торговали на черном рынке. Не успел Бука включить магнитолу, как мои призраки запели-замурлыкали у меня за спиной:
Vingt-deux millions de bâtards
Et moi, et moi, et moi[14].
Двадцать два миллиона – это они, конечно, с потолка взяли. Сколько всего в мире ублюдков? А если для Франции не существует расы, значит, тут не могут существовать