больше минуты. Как ни странно, упорнее всех нападал бывший альфа-самец, старый Калунде, который вплоть до того дня был самым верным партнером Пиму и поддерживал его во всех коалиционных стычках с другими самцами. Часа через два драка наконец прекратилась, и шестеро самцов залезли на деревья, расположенные по меньшей мере в десяти метрах от места происшествия. Пиму остался лежать на земле, изувеченный и истекающий кровью. Он умер в течение получаса
56.
Четыре самца, напавших на Пиму, не участвовали в исходной стычке между Пиму и Примусом, и к тому моменту, когда они напали на Пиму, Примуса рядом уже не было. Таким образом, их агрессия не была непосредственной поддержкой Примуса. Не была она и реактивной, ведь они не участвовали в первой драке и подключились только позже. Нападение было безусловно коалиционным и, судя по всему, преднамеренным. По мнению Кабуру с коллегами, оно представляло собой вызов социальному доминированию, ставший возможным благодаря тому, что Пиму получил ранения и внезапно сделался уязвимым.
Таким образом, коалиционная агрессия, иногда возникающая в сообществах шимпанзе, в каком-то смысле может быть проактивной – в тех случаях, когда особи, которым представилась возможность напасть, решаются на это не сразу. Однако пока у нас нет доказательств, что подобные нападения могут быть предумышленными – то есть такими, в которых коалиция выбирает жертву заранее. Причина проста: у шимпанзе нет способа обсудить выбор жертвы.
Какие бы причины ни вызывали коалиционную агрессию внутри сообществ, ясно одно: гораздо чаще такая агрессия наблюдается между сообществами.
Второй аргумент в пользу того, что коалиционная проактивная агрессия развивалась в основном в контексте межгрупповых взаимодействий, состоит в том, что такое поведение требует гораздо меньше умственных усилий, чем внутригрупповые нападения.
Активная внутригрупповая агрессия ставит участников перед непростой задачей: они должны решить, выступать ли им вместе с коалицией против жертвы, которая в других обстоятельствах может оказаться полезным союзником. Именно поэтому случаи, подобные убийству Пиму, так трудно объяснить: казалось бы, выгода от сохранения численного преимущества в конфликтах с соседями должна перевешивать выгоду от устранения противника.
Кроме того, существует проблема планирования. Как выбрать жертву? Как понять заранее, кто готов примкнуть к коалиции? Трудно представить, каким образом шимпанзе могли бы обсудить планы по нападению на конкретную особь. Убийцам Пиму помог случай, но даже тут четверо выступили за нападение, а двое против. Люди могут решить проблему координации с помощью речи. Заговорщики подробно обсуждают запланированное убийство и со временем становятся все увереннее в своих силах. Но доля сомнения остается вплоть до самого конца. Убийцы постоянно присматриваются друг к другу – на случай, если кто-то из них окажется предателем.
Одним словом, для того чтобы внутригрупповое убийство стало выгодной адаптивной стратегией, необходимы сложное планирование и развитая коммуникация. Что касается межгрупповых взаимодействий, то тут все гораздо проще: нужно просто объединиться с друзьями против общих врагов.
Скорее всего, в процессе эволюции коалиционная проактивная агрессия сначала была направлена против членов других групп, как это происходит у шимпанзе, волков и некоторых других млекопитающих. Такая агрессия могла существовать уже у наших предков, живших 6–8 миллионов лет назад, – последних общих предков человека и шимпанзе. Хотя наверняка мы этого, конечно, не знаем, и возможно, что на самом деле такая агрессия появилась чуть раньше или чуть позже. Впоследствии, в ходе эволюции рода Homo в плейстоцене, развитие умственных способностей, и в особенности формирование языковых навыков, могло привести к тому, что коалиционная проактивная агрессия уже более избирательно использовалась внутри группы. В более раннем эволюционном прошлом, еще до того, как проактивная агрессия стала коалиционной, отдельные особи, возможно, практиковали ее в одиночку, как это делают самцы серых лангуров.
Таким образом, в упрощенном виде коалиционную проактивную агрессию у человека можно считать усовершенствованной версией древнего поведения. Хотя у человека такая агрессия в итоге приобрела уникально сложные формы, исходно она, скорее всего, развивалась в когнитивно простом контексте межгрупповых взаимодействий. И у шимпанзе, и у человека убийства представителей своего вида, скорее всего, ведут свое начало от межгрупповых налетов.
Возможно, достижения в области нейробиологии позволят когда-нибудь проверить эту идею. Как мы уже обсуждали, у грызунов и кошек реактивная и проактивная агрессия контролируется разными сигнальными путями в составе “нервной сети нападения”. У людей проактивная и реактивная агрессия тоже явно регулируется разными механизмами. В будущем нас ждет еще много новых открытий. В обзоре 2015 года специалист по физиологии поведения С. Ф. де Бур с коллегами показали, что агрессия нападения (проактивная агрессия) поддерживается специальными типами нейронов, которые реагируют на определенные молекулы. Возможно, в течение нескольких следующих лет мы узнаем, чем похожи и чем различаются нейронные механизмы, лежащие в основе проактивной агрессии у человека и шимпанзе. А это откроет новые перспективы для понимания эволюционной биологии этого удивительного поведения57.
Итак, в какой-то момент коалиционная проактивная агрессия в человеческих сообществах начала применяться не только против излишне агрессивных соперников, но и против любого, кого замечали в отклонении от нормы. Сила социальной власти, приобретенной теми, кто этой агрессией пользовался, была беспрецедентна. Точно так же, как самец лангура может вырвать детеныша у матери и распороть ему живот, не опасаясь последствий, или как группа шимпанзе может вырвать гортань сопернику и остаться невредимой, – так же и группа заговорщиков могла напасть на выбранную ими жертву, избежав и физического риска, и возмездия. Прогрессивные формы проактивной агрессии у человека вызвали к жизни формы деспотизма, неизвестные среди других приматов. Яркие примеры – система подчинения и государственная власть.
Система подчинения – это уникальная для человека форма взаимоотношений. Другие животные, например собаки, могут подчиняться, но не умеют отдавать приказы. Система подчинения основана на наказании. В семьях или небольших группах механизмом наказания может быть эмоциональное манипулирование или физическое насилие, но в больших группах власть всегда основана на проактивной агрессии. Приказ подчиненному по сути своей представляет угрозу применения насилия в случае невыполнения приказа. Если бы угроза была основана исключительно на физической силе лидера, она была бы не очень убедительной: ни один лидер не станет рисковать многократным участием в драках. Даже альфа-самец шимпанзе старается по возможности избегать драк. Однако в человеческом сообществе лидеру не приходится сражаться самому. Коалиция его сторонников гарантирует претворение угрозы в жизнь, причем сами эти сторонники тоже не подвергаются значительному риску, ведь их совместная сила всегда превосходит силу подчиненного. Зная это, подчиненный должен либо повиноваться, либо заплатить за последствия неповиновения. В авторитарных системах власти – при дворах средневековых европейских монархов и китайских императоров, при фашистских режимах XX века