это сталось с тобой?
– Перед дуэлью началось, а вчера стало хуже.
– Ну не дуэль на тебя же так повлияла. Ты ж всегда стрелял. Видимо, пора закончить.
– Не дуэль во всем виновата, ты права.
Я поднялся, утирая слезы.
– Что ты будешь делать со всеми приглашениями. Ведь нельзя пустить все на самотек.
– Мне можно. Однако так не делается. Отправьте всем письмо о том, что я болен сегодня, но завтра жду их у себя дома, и про Двинских не забудьте.
– Что скажет ваш отец, если вы пригласите людей без его ведома?
– Я все улажу.
– Слушаюсь.
Мария вышла из комнаты, а я лег снова в кровать. Открыв какую-то книгу, я стал читать ее, погружаясь в свои мысли. Спустя десять прочитанных страниц, я опомнился и осознал, что не помню прочитанного. Стал злиться. Мне было противно от изменения во мне. Я становлюсь себе противным, стал грубым, неосторожным, задумчивым. Еще и слезы лить начал, как те напыщенные девушки с балов. Стыд и срам!
Внезапно мой покой прервал стук в дверь.
– Гришка, тебе тут бумагу какую-то важную передали. – Вошел Михаил с письмом, на котором пытался что-то разглядеть, щурясь.
– От кого, Михаил?
– Не знаю, здесь не написано, но человек у двери сказал, что его необходимо доставить срочно.
– Ладно, не выкидывай. Давай его сюда.
– Ох, шутник. Сейчас возьму и выкину, – засмеялся Михаил и вышел.
Я стал рассматривать письмо, на котором было написано: «Думову Григорию Павловичу, необходимо доставить срочно». Открыв конверт, я развернул бумагу и стал читать: «Григорий, если вы читаете это, значит я все же поддалась своему чувству. Я прочла ваше письмо и сделала свой вывод. Я жду вас прямо сейчас в парке, ближе к площади, под восьмым фонарем. Я хочу с вами объясниться».
Я был ошеломлен. Вспоминая все свои действия, я не могу вспомнить день, когда я писал кому-нибудь письмо. Я положил письмо на стол и подошел к окну. Уже было темно, казалось, будто собирается дождь, надо ехать.
В дороге я думал о том, кто мог бы это написать. Попытки вспомнить не увенчались успехом. Я также чувствовал пустоту внутри, но был слегка заинтригован. Я знал, что это событие не оживит меня, но я не мог сидеть дома.
Приехав в парк, я быстрым шагом направился в его конец по аллее. В парке было пусто, но чем ближе я подходил к концу, тем больше встречал на пути людей. Все они шли с площади, судя по всему. В какой-то момент, я столкнулся с толпой и прошел сквозь нее, озираясь по сторонам. Я был растерянным и резким. Вдруг я затормозил, мое дыхание замерло. Обернувшись, я увидел ее карие глаза. Я стал их бояться. Вообще мне всегда было интересно, когда люди говорили, что они боятся глаз. Каково это? Я считал их за дураков, ведь как можно бояться взгляда? Теперь я понял. Я смотрел в ее глаза, и страх все больше окутывал меня.
Анна Федоровна сидела неподвижно на лавке, пристально глядя на меня. Я двинулся ей навстречу, и чем ближе я подходил, тем больше меня наполняла жизнь. Когда я подошел к лавочке, внутри меня все задрожало, меня трясло, но я не подавал виду.
– Анна Федоровна, это ваше письмо? – Спросил я холодно. Я старался не смотреть на нее.
– Я думаю, что вам это и без моего ответа известно, – ответила она, глядя мне прямо в душу.
– О каком моем письме вы упомянули здесь? – спросил я, показывая ее письмо.
– Что за вздор? Об этом письме. – Она показала конверт. – Мы оба знаем зачем мы здесь, так для чего же эти вопросы?
– Позвольте мне взглянуть на письмо, – продолжал я, будто внутри меня не было грозы.
Она молча протянула мне конверт и отвернулась в сторону. Я сел рядом на лавке и развернул конверт.
Я увидел какой-то до боли знакомый почерк, которым было написано:
«Мой друг, я не могу забыть ваш голос. Я влюблен! Если в вас есть хоть доля сожаления ко мне – идите на чаепитие к графу Яснову. Там увидимся, я откроюсь вам. Навеки ваш…»
– Анна, спешу вас огорчить, это не мое письмо. Я не писал этого, – сказал я, опустив голову, и вернул письмо.
– Значит, я ошиблась? – Она тоже опустила голову.
– Я не писал это письмо, – повторил я.
– Да к черту это письмо. Как же я могла только подумать об этом? Какой промах, надумала себе всякого. – ее голос наполнился тоской и стал ломаться.
– Анна, я…
Она вскочила и начала уходить, закрыв лицо ладонью. Я схватил ее за руку и развернул. Я увидел ее наполненные слезами глаза. Мне показалось, что я перестал дышать. Весь вечер я смотрел, но избегал ее глаз. Теперь я не хотел ничего, кроме этого. Я прижал ее к себе, мое сердце рвалось из груди. До меня дошло, о чем она думала.
– Нам необходимо уйти подальше от людей, Анна.
– Идите за мной, Григорий.
– Да.
Она отвернулась от меня и быстрым шагом направилась к выходу из парка. Я пошел за ней. Выйдя на улицу, мы остановили кучера и уехали.
– К поместью Двинских, – сказала Анна тихим голосом, обращаясь к кучеру.
– Куда? – переспросил я в недоумении.
– Все будет хорошо. Все на празднике у Бурской.
– Верю, – улыбнулся я, взяв ее руки.
Пока мы ехали, я ни о чем не думал. Я почему-то был счастлив, хоть и понимал, что повода для счастья у меня нет. Поездка в гробовом молчании и предвкушении предстоящего нагоняла волнение.
Прибыв на место, Анна схватила меня за руку, и мы быстро вбежали вверх по лестнице в ее комнату. Я закрыл дверь, Анна стояла у кровати, затем развернулась и пристально посмотрела мне в глаза. Она набросилась на меня, я почувствовал на себе вкус ее пылающих губ. Мы замерли в поцелуе на несколько минут. В один миг она оттолкнула меня и опять подошла к кровати, медленно спустив с себя платье. Ее волнистые каштановые волосы ниспадали до самого пояса. Я подошел к ней. Мы поддались запретной милости, которая могла погубить все, но нас это не волновало. Я снова начал жить, я снова задышал полной грудью, грудью, полной любви. Спустя несколько часов, лежа на кровати, мы смотрели в потолок. Я понимал, что мне никто не нужен, я люблю, я наконец-то счастлив, я снова жив! Глаза Анны были полны страсти, она клялась мне в любви шепотом, а я был на седьмом небе от