горе. Мне пришлось заставить коня ускориться, вряд ли ему было тяжко, так как я не хотел сильно его изнурять и не заставлял быстро бежать. Прибыв на место, я увидел около дюжины человек: отец и Вицер, Грылев, Щетинин, какие-то непонятные дамы и господа, судя по всему, приехали с ночного бала.
– Григорий Павлыч, красивое я выбрал место? – спросил с ухмылкой Щетинин.
– Да, соглашусь. Однако будет печально пачкать его такою грязной кровью.
– Ах, вот щенок! Скоро ты запоешь по-другому!
– Успокойтесь, пока я не выбил дурь из всех вас, – твердо сказал, отец, потирая глаза.
На удивление, он держался на ногах, от него не пахло, да и выглядел он вполне прилично. Да, своей неприязнью к алкоголю я пошел явно не в отца. Мать моя вообще не пила, а слегла раньше отца. Странно устроено это все.
– Пора! – Крикнул кто-то из толпы кутил.
– И сами знаем, – ответил Грылев, задрав нос.
А потом я «исчез»…
Я не знаю, что происходило со мной все это время, но я опомнился лишь тогда, когда услышал крики. Пелена слетела с глаз, я увидел мягкую траву, она показалась мне очень красивой, я поднял голову и, увидев облака, почувствовал наслаждение. Все вокруг стало казаться мне прекрасным. Вдруг мне почудилось, что человек, когда любит, испытывает все то, что чувствую я. Но я не чувствовал смерти, боли тоже не чувствовал. Лишь какое-то маленькое пятно в глазах. Рассуждая о смерти, я не люблю спрашивать «почему?», я интересуюсь вопросом «зачем?». Это куда интереснее и важнее. Кому какое дело, как кто умирает. Важно лишь то, зачем и ради чего он это делает.
Помимо травы, деревьев и неба, я заметил кровь, густую такую. Встряхнув головой, я осознал – мое плечо пробито. В одной руке у меня был пистолет, испачканный моей же кровью, другой рукой держался за плечо. Выпрямившись, я улыбнулся, стиснув зубы, так как боль начала подступать. Если бы я не «исчез» тогда, то имел бы более ясное представление произошедшего. Но посмотрев в глаза Щетинину, которые кипели от страха и безвыходности, я вернулся. Наведя оружие на противника, я сжал его крепче, чтобы то не тряслось. Выстрел.
Пес, лающий на господина, получил по зубам. В этот момент он был прекрасен. Дамы и господа заверещали еще громче. Грылев и какой-то врач в спешке унесли тело с горы, я сдул дым, выходящий из дула и упал на спину, по-прежнему держась за плечо. Ко мне подбежал Вицер и его друг, судя по белому халату – доктор. Я подвел окровавленную руку к лицу, осмотрел ее на фоне неба. А потом закрыл глаза.
Очнувшись в своей кровати, я прошептал: «Снова выжил».
– Очень странная фраза, – донесся знакомый голос Михаила.
– Михаил, где отец? – Спросил я, приподняв голову.
– Уехал к Вицеру. Тебя велели отвести к ним, когда ты соберешься. Одевайся, я за Сережкой.
– Дай мне час.
Михаил махнул на меня рукой и вышел.
Я стал смотреть в потолок. Вспоминая свои ощущения, я понял, что после ранения чувствовал все то, что чувствовал, когда видел тебя. Я снова выжил. Мне снился сон, в котором я стоял на краю… на краю чего-то. Я помню бездну, я разговаривал с ней. Это был тот самый сон, после которого ты извлекаешь больше уроков, чем на протяжения сотни лет жизни. Я был окутан мыслями. Мне стало интересно только одно: кто есть я, что есть жизнь, кто в ней я, что в ней все люди. Я встал с кровати и начал одеваться.
Приехав к Вицеру, я не мог понять, зачем я здесь. Возможно, отец хочет меня похвалить, а может и наоборот. Я вошел и увидел перед собой картину: Двинской лежал посреди залы почти без одежды, на нем было какое-то полотенце и шапочка, из-под которой торчали его рыжие кудрявые волосы. Судя по его пьяному бреду и венику в руках, я понял, что идти мне нужно в баню. Я пошел во двор и, пройдя до конца аллеи, остановился в исступлении, вспомнив, что в доме Вицера никогда не было парилки. Пришлось идти к Петру Алексеевичу, чтоб узнать, где мой отец.
– Петр Алексеевич, извините за нарушение вашего спокойствия.
– Кто?! – Крикнул Двинской, не открывая глаз.
– Это Думов.
– Ты закончил с Грылёй? – сказал Петр с мучительным стоном.
– Что? При чем здесь Грылев? – Я понял, что Двинской путает меня с отцом.
– Кто здесь пьяница – я или ты? Сам говорил, что едешь к нему, а теперь дурака строишь. Эх, Пашка! Иди вон, не шути со мной, подлец! – Начал кричать пьяный в порыве злости.
Мне это не понравилось.
– Слушай сюда, скотина, – сказал я, присев к полу. – Если ты позволяешь себе так говорить с моим отцом, то ты, наверное, совсем ничего не боишься.
– Ба, так это ты, Гришка. Ну как тебе дочь моя, поганец? – Затряслись его рыжие уродливые усы вновь.
Я вскочил и вышел на улицу. Подойдя к своей повозке, я взял кнут для лошадей, три веревки нашел в саду, затем вернулся в дом. Сергей ушел с кучером Вицера, поэтому не заметил меня.
Двинской по-прежнему лежал посреди комнаты. Я связал его и заткнул рот. Ему было все равно, он спал. Единственное, что ему не нравилось, так это его связанные ноги и руки, но на это он тоже не особо реагировал. Одной ногой я перевернул его на живот и наступил на него. Взмахнув кнутом, я ударил его по оголенной спине. Петр визжал как свинья. После пяти-шести ударов я простил ему такую оплошность и вернулся с кнутом в повозку, где меня ждал Сергей.
– К дому Двинских, – сказал я, не скрывая улыбки.
– Господин, я говорил с одним кучером, пока вас не было. Он рассказал, что ваш отец с ружьем отправился в сторону леса вместе с Вицером.
– И как давно они стали охотниками? Хорошо, Сергей. Спасибо, что рассказал. А теперь езжай, скорее! – Засмеялся я.
– Да, господин! – крикнул он и тоже засмеялся.
По дороге к твоему дому, я стал понимать, что в голове моей что-то не так. Я пытался понять, что идет наперекосяк, но не мог. Внутри что-то заставляло меня паниковать, хотелось кричать. Казалось, будто черти лезут в душу, будто я иду не туда. Я встряхнул головой и стал отгонять все мысли, чтоб избавиться от этого страха.
Когда я вошел на крыльцо твоего дома, мне почудилось, что яблони, росшие беспорядочно вокруг, смотрят на меня с неодобрением. Я чувствовал себя грешником, ведь я только что