- Давно распроданы, вместе с прочими ценностями, - равнодушно сказал островитянин. - Обычно рискованные вложения можно востребовать спустя год после внесения, но, учитывая особенные условия, Торговый Совет установил мораторий в три года. А затем продлил до пяти. Однако, в конце концов, стало ясно, что никто не вернется и тем более не приведет назад корабли, груженые под завязку серебром, золотом и прочими ценностями. Тогда соучастники, вложившиеся в экспедицию и постройку судов под гарантию имени Мальтов, явились требовать паи назад. Эта дубинка-меч последнее, что осталось. За нее давали хорошие деньги, но прадед заповедовал, чтобы она всегда хранилась в семье, напоминая о разумной осторожности.
- Понимаю. Это был мудрый человек.
- Да. У вас желающим странного и бесполезного предлагают найти «пятое королевство». А у нас отправляют на поиски «флота Мальтов».
- Зачем вы рассказали мне эту историю? - прямо задал вопрос князь.
- Вы спросили, - слегка улыбнулся островитянин. - На Сальтолучарде ее знает каждый. Для меня в ней нет урона, а вам, думаю, было интересно.
- Было. Но я не просил таких подробностей. А вам эти воспоминания радости не доставили, - проницательно заметил Гайот. - Так зачем тогда?
Курцио поправил воротник, облегающий синим полукружием по-мужицки широкие плечи, едва ли достойные утонченного аристократа.
- Для создания доверительного настроения, - прямо сказал хозяин силой захваченного дома. - Любезный, вы слишком занятый человек, чтобы устраивать ни к чему не обязывающие визиты к опальному члену Совета. Вам что-то нужно, притом сильно и без отлагательств. Но вас гнетет сомнение. Я постарался немного растопить лед, надеюсь, достаточно, чтобы вы назвали суть дела прямо.
- Умно, - Гайот склонил голову, демонстрируя понимание и сдержанное одобрение. - Вижу, что слухи о вас не обманывают.
- И что же про меня рассказывают? - полюбопытствовал Курцио.
- Зависит от рассказчика.
- Давайте сделаем так, перескажите самую энергичную характеристику, - попросил Курцио. - И перейдем к делу.
- Самую энергичную?
- Грубую. Хамскую. Злую. Я их, можно сказать, коллекционирую, - пояснил хозяин.
- Что ж… - князь нахмурился, вспоминая или имитируя воспоминание. - Звучало это примерно как «скользкий негодяй, который протиснется в задницу без капли масла и насыплет там пригоршню своей дрянной соли».
- О, вот это интересно, такого еще не слышал. Запомню. Итак?
- Для начала, быть может, у вас найдется что-то более… приятное? – подталкивая события, Гайот посмотрел на чашу с вином и скривился в неподдельном отвращении.
- Я думал, вы живете по заветам праотцов, - искренне удивился Курцио. - Не возжелай плодов лозы сладкой, ибо тепло порождает слабость и все такое.
- Да, праотцы завещали потомкам надевать шкуры, выделанные руками трудолюбивых женщин, пожирать сырые сердца, вырванные из груди врагов. Разбивать черепа дубинами, не проливая кровь на священные горы. И мыться дважды в жизни, при рождении и после смерти, потому что все несчастья от распущенности. Но я все же предпочитаю носить хорошее сукно, убивать острой сталью, принимать ванну хотя бы раз в неделю. И пить нормальные вина, а не перебродившую мочу козлов. Подозреваю, достойные предки делали бы то же самое, будь у них деньги.
- Сейчас нам принесут что-нибудь более соответствующее моменту, - Курцио не сдержал улыбку и позвонил в маленький колокольчик. – Тогда и потолкуем о вещах значимых. Насколько я понимаю, у вас… у нас возникли определенные затруднения, и вероятно потребуется некоторая помощь?
- Помощь, совет, быть может что-то более значимое, - князь сразу принял строгий и прямой тон деловых людей, - Например, ваша библиотека. Но сначала я хотел бы побеседовать о семейных традициях Сальтолучарда. Иначе, боюсь, в очень скором будущем наши затруднения многократно увеличатся.
Дождавшись перемены вин, Гайот выхлебал сразу пол-чаши, щурясь от удовольствия.
- Другое дело, - подытожил он.
- Я весь внимание, - напомнил Курцио.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Так вот. Регентский Совет относится к Императору как… это странно… - Гайот пошевелил пальцами, словно вывязывая слова, будто пряжу. Курцио промолчал, не намереваясь облегчать собеседнику жизнь, подсказывая нужное.
- Это… безразличие. Они смотрят на мальчишку, будто на охотничьего сокола. Единственное, что им нужно, его подписи на эдиктах и скорейшее зачатие наследника. Выглядит…
- Странно? - на сей раз Курцио решил немного помочь.
- Отвратительно и неправильно, - выдохнул князь с неприкрытой злостью.
- Отчего же? - в словах Курцио не имелось ни капли осуждения или угрозы, лишь искреннее любопытство.
- Мы у себя на Столпах, в общем, плевали на господ «плоской земли», - честно сообщил князь. – Но для прочих Император это владыка мира, в его жилах течет кровь предержателя. Он дворянин всех дворян, ответственный пред богами за благополучие Ойкумены.
Курцио вежливо сделал вид, что не заметил «богов», а также то, что собеседник явно имел в виду отнюдь не Двоих.
- Можно не верить в сказки монахов, но хотя бы честь сословия требует уважения к верховному сюзерену!
Князь, не сдержавшись, хватил кулаком по стеллажу, так, что свитки подпрыгнули, а дерево жалобно заскрипело.
- Уважения, мать их! Потому что если все видят, как ты не уважаешь того, кто выше, низшие перестают уважать и тебя! А Мильвесс уже полнится слухами о том, что регенты не почтительно просят аудиенции, но вызывают к себе Императора, будто прислугу или секретаря. Что мальчишка в неизбывном горе и плачет о несправедливости советников, а слезы его взывают к Пантократору и прольются гневом Господним на всех людей. Что юный Император не просыхает, начиная день с бутылки крепленого вина, и предпочитает мужские объятия женским!
- А это так? - приподнял бровь Курцио.
- Конечно, нет! - рявкнул князь. – Слава богам, встает у него лишь на женский зад. Но парень робок и труслив, словно девица, которой исподтишка вложили в молитвослов гравюрку с хером. И немудрено, в тринадцать то лет! А ваши советники требуют от него как можно быстрее заделать ребенка той страшной кобыле. Но с таким напором, боюсь, они скорее привьют ему полную немощь! Даже у Шотана возникли вопросы, а этот упырь, кажется, родился уставшим от жизни, разучившись удивляться.
Курцио сохранил на лице выражение сдержанного интереса, про себя же подумал, что слово «упырь» забавно звучит в устах того, кто неукоснительно придерживался старинного обычая горцев убивать на месте того, кто вздумает брать пленных или не поспешит сжечь дом врага.
- Вартенслебен же прямо заявил регентам, что так они приведут Мильвесс к новой смуте, - продолжал меж тем Гайот. - Однако его слова прозвучали, как глас вопиющего посреди океана. У вас так принято? Или мы чего-то не знаем насчет ваших обычаев? Залить столицу кровью проблемы не составляет, но к чему эти излишества?
Курцио прошелся вдоль стены, мимолетно проведя ладонью по гладкой ступеньке лестницы. Бледное лицо островного убийцы ничего не выражало, скрывая напряженную работу мысли. Этот разговор сам по себе не являлся изменой, Курцио был удален от Двора и вопросов управления Империей, однако не вычеркнут из списков Тайного Совета. Затворничество не было домашним арестом, и формально дворянин из рода Мальтов оставался на службе.
Формально…
Практически же имелось много нюансов, которые следовало учитывать, и кое-какие могли привести к мягкому платку на шее, традиционному способу вождей Алеинсэ продемонстрировать категорическое недоверие и нежелание дальнейшего существования провинившегося.
- То, что я скажу вам, в сущности, не является каким-либо секретом, - произнес Курцио в тот момент, когда князь, наконец, решил, что визит лишь отнял напрасно время. - Об этом знает каждый, кто сколь-нибудь долго ведет дела с нами, кто видел, что сокрыто за пыльными камнями стен домов Соленого Острова. Но все же… - Курцио обозначил пальцами неопределенную фигуру, словно повернул ключ в невидимой скважине. - Не стоит предавать широкой огласке мои слова. Некоторые вещи по природе своей любят тишину. И если вы сошлетесь на меня в беседе с посторонними… я буду… весьма недоволен этим.