Немало всего было сказано в ту ненастную, жестокую весну. Многие слухи, разумеется, были плодом суеверной фантазии. А некоторые - истинной правдой.
Гаваль Сентрай-Потон-Батлео
«Первое письмо сыну, о грезах былого, о долженствующем и суровой весне Первого Года»
* * *
«Хочу ли я вернуться?»
Брызги стекали по лицу, будто слезы. Или капли крови. При желании можно выбрать символизм на любой вкус. Курцио, как многие аристократы Острова, в юности увлекался стихосложением и не без основания полагал, что достиг некоторого искусства в составлении метафор.
Впрочем… нет. Лишенная соли пресная вода казалась сладкой, а без горечи не бывает ни слез, ни крови.
«Хочу ли я вернуться домой?» - повторил безмолвный вопрос Курцио. - «И где нынче место, которое мог бы я назвать домом?..»
Как издавна было заведено, лишь один город есть на Соленом Острове. Названия их одинаковы – Сальтолучард – и в этом заключена мрачная игра слов, потому что «соль» созвучна «крови», имея общий корень. Прочие же места именуются «поселениями», даже если они больше иной королевской столицы. И, что крайне важно, островная аристократия – не землевладельцы. Никто из них не носит приставку «аусф», что так желанна для материкового дворянства. Член семьи Алеинсэ вправе обладать чем угодно, включая людей, однако не может назвать своим, а тем более передать по наследству ни единого клочка земли за пределами родового поместья. Священный Остров, что был создан непосредственно левой и правой дланями Иштена и Эрдега, может принадлежать только Семье. Это мудрый устав, он, в числе прочего, позволил Алеинсэ пройти нелегким путем, сохранив и приумножив, пока иные теряли и тратили. Но, боги милостивые и всеблагие, как же зачастую мешают древние законы! И сколь приятно бывает ощутить себя вдали от строгого устава, даже если цена этого – опала.
Курцио ссутулился на камне, глядя, как собирается шторм. Свинцовая вода свирепым зверем кидалась на старый волнорез, увенчанный заброшенным маяком. Фонтаны серо-черной воды с ревом вздымались к небу, где солнце прорывалось через рваные тучи. Грохот стоял такой, что можно декламировать классические песнопения, и на расстоянии двух вытянутых рук уже ничего не было слышно. Ярость моря штурмовала угрюмую стойкость камня, как было за тысячелетия до сего дня и продолжится тысячелетиями позже. Весна в этом году выдалась ранней и очень холодной, учитывая, что зима на континенте обошлась почти без снега, это сулило верный голод. Снова «пустой» год… Остров голодать не будет, а вот на «плоской земле», судя по всему, скоро начнут выносить на холод стариков и убивать новорожденных.
Такова жизнь…
Приближающаяся буря наполняла душу Курцио смиренной печалью, в такие минуты островитянин хотел завести у себя дома небольшую рощицу, что-нибудь лиственное, с густыми кронами. Чтобы можно было посидеть в полутьме, а может и прилечь на плотный ковер опавшей листвы, вдыхая сырой, чистый запах леса, размышляя о грустном и духоподъемном.
Пустые мечты… На соленой почве не растет ничего крупнее желтого кустарника, чахлых елей и несъедобного шиповника, которые способны расколоть корнями даже гранит. Все остальное приходится высаживать в специальные кадушки или ванны с обогащенной почвой. Хороший способ ненавязчиво продемонстрировать богатство, но философские мысли избегают ухоженного порядка.
Что ж, тем ценнее будут воспоминания о времени, которое член Тайного Совета проведет здесь, недалеко от столицы и очень далеко от дома.
Курцио вздохнул, вытер лицо, мокрое от брызг, оглянулся назад, скользнув ленивым взглядом по небольшой усадьбе. С одной стороны, пора было возвращаться в тепло и сухость дома, с другой, Курцио любил смотреть на буйство стихий, это помогало в разрешении сложных вопросов и неприятных ситуаций. В критический момент островитянин представлял себя ужасающей волной, которая уничтожает все на своем пути, крушит дерево кораблей, разбрасывает камни неосторожно вынесенных поближе к морю домов. Волной, что забирает все, оставляя лишь голый берег, не в силу жестокости, а воплощая естественный ход вещей.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
От дома спешил слуга, быстро перебирая тонкими ножками в обтягивающих чулках, оскальзываясь на петляющей дорожке, выложенной плоскими камнями. Курцио снова вздохнул, предвидя явление какой-то новой заботы, ненужной и несвоевременной, в противном случае домоправитель не осмелился бы нарушить созерцательный покой господина. Хотя, с другой стороны, заботы – это возможности. А Двое свидетели, возможность чего-либо сейчас пришлась бы кстати опальному члену Совета.
- Ха, - негромко выдохнул себе под нос Курцио, заметив другого человека, что размашисто шагал за торопящимся домоправителем.
На мгновение островитянину показалось, что, видимо, жизнь его подошла к завершению, ибо в дом явился особый исполнитель, чья рука направлена Тайным Советом. Но прежде чем Курцио успел хотя бы вздрогнуть, он узнал тяжеловатую, грузную с виду фигуру, которая легко ступала по мокрым камням, будто с детства привыкла ходить непрямыми дорогами средь крутых утесов.
Курцио встал, не быстро и не медленно, в самый раз для того, чтобы показать – он чтит гостя, однако не проявляет подобострастной спешки. Привычно и незаметно оценил, как выглядит со стороны, не слишком ли вымокла расшитая ткань, не утратила ли благородных очертаний лакированная прическа. Отослал небрежным взмахом руки слугу, прежде чем тот успел вымолвить хоть слово. Судя по одежде гостя, визит был сугубо неофициальным, и Курцио сразу подчеркнул, что понимает и принимает это, общаясь один на один, без посредников и свидетелей.
- Достопочтенный, - поприветствовал островитянин горского князя. - Я крайне рад вашему визиту. Двери моего дома всегда открыты для вас.
Гайот, начальник охраны Двора, обозначил церемонный поклон, довольно глубокий для тех, кто заявляет «мы преклоняемся лишь перед Луной и горами!». Коснувшись области сердца пальцами левой руки, он вымолвил слова древнего приветствия глубоким, хорошо поставленным голосом, почти лишенным варварского акцента:
- Я пришел с миром, и мир ожидаю встретить в доме твоем, сын достойных родителей Алеинсэ-Мальт-Монвузен.
Мгновение Курцио размышлял над тем, как следует понимать ремарку. То ли князь так ненавязчиво подчеркивает довольно-таки низкое положение собеседника, то ли просто не курсе кое-каких нюансов островной жизни. Наконец решил, что пусть окажется верным второе, хотя бы временно. Со стороны короткая заминка была незаметной и выглядела совершенно естественно. Островитянин поклонился в ответ со словами:
- Сообразно нашей традиции шторм предвещает доброе дело с хорошим исходом. Двое благоволят этой встрече.
Будто сопровождая речь дворянина, очередная волна разбилась с оглушительным грохотом о башню маяка. Казалось, дрожь камня отдалась даже в мягких подошвах из козлиной кожи. Гость едва заметно улыбнулся.
- У нас нет морей, а на горных озерах ненастье выглядит иначе, - сообщил горец, вставая рядом, и высокий Курцио оказался вровень с плечом варварского князя. - Но есть сходное поверье насчет союза, что заключается на вершине горы под восемью злыми ветрами, светом луны и присмотром духов. Мы прибегаем к нему, подтверждая кровавой клятвой союзы тухумов или собирая хасэ, чтобы выступить единым войском на большую войну.
- И вы тоже… прибегали?
- И я тоже.
Снова Курцио на мгновение задумался, гадая, что хочет сказать гость, открыто поминая старые верования. Все знали, что горские дикари в большинстве своем язычники, хотя внешне соблюдают правила веры в Единого или Двоих. Все также знали, что это категорически не одобряется за пределами Столпов Земли, то есть срединных гор. Возможно, слова князя что-то значили. А возможно и нет. С варварами всегда было сложно, зачастую их бесхитростность выглядела столь прямо, что создавала впечатление самых изощренных интриг, а временами «каменные люди» оказывались более гибкими, нежели беспозвоночные змеи океанских глубин.