В воздухе витал тяжёлый запах третьесортного курева и не менее дешёвого пойла из числа тех, которые так любят в клане паралитов. От них надолго отказывают ноги и глаза. А нередко и сердце. Зал был полон потенциальных кандидатов на вступление: за небольшими столиками, заваленными пустой тарой и окурками (вот уж где не ожидал увидеть настоящие сигареты!) сидели забулдыги со слипшимися от пота волосами. Многие раздеты по пояс, а кто-то и вовсе в одних трусах рубился в карты до последней тряпки. Большинство уже дошло до кондиции, и мирно дремали в окружении опустевших бутылей, или в тёмной луже под столом.
Одним словом — культурный отдых. Никто не шумел и даже не дрался, по бару разносился мерный храп и незатейливая мелодия, которая явно была старше этого места и его обитателей. Бухло, курево, заурядные развлечения и хрипящее ретро из пыльных динамиков. Ну, чисто отвал башки — для ценителей классики.
Когда я последний раз был в баре? В прошлой жизни, ещё до Шамбалы, Кибера и всей этой ерунды. Так и позабыть недолго все эти чарующие вкусы и запахи, навевающие приятные воспоминания. Хоть я привык к чему-то более современному, но и здесь пропустил бы стаканчик-другой, если бы не одно но.
Сделка.
За барной стойкой, протирая грязной тряпкой мутные пивные кружки, обреталась необъятная мадама в замызганном кожаном фартуке, надетом, очевидно, на голое тело. Высокая причёска венчала голову, и кокетливая мушка украшала мясистую щеку. Небось отбоя нет от местных кабальеров, когда они ещё в состоянии стояния. Впрочем, внушительного вида ручищи барменши наглядно показывали, что и сами могут кого хочешь отбить. И разделать, как следует. А потом подать к столу, с луком и картошкой. В слабой прожарке, с ещё тёплой кровью.
Мы подошли. Она уставилась на нас, похлопала густо подведёнными ресницами и одёрнула фартук. Голос у хозяйки был довольно приятный:
— Ааа, зубастик! Вернулся-таки! Проходи, дорогуша, не стесняйся. Только держи подальше своего дружка.
Хулуд кивнул в мою сторону:
— Какие проблемы, тётя Клара? Это Майкл, друган мой. Свой чувак.
— Я про зверушку, милый, — хихикнула тётя, всколыхнувшись всем телом.
Хулуд припрятал валькра в недра накидки и воровато огляделся по сторонам. Никого из присутствующих не заинтересовало наше появление. Выпивохи гремели себе стаканами, временами пытаясь петь под музыку, но промахивались мимо нот и пепельниц, роняли пепел с сигарет на голые ноги, а карты — на пол, и себя — туда же, под искренний хохот собутыльников.
— Мы по поводу вчерашнего… — понизив голос, сказал Хулуд.
В глазах барменши промелькнула игривая искорка:
— Принёс?
— Как договаривались.
— Конфедератские?
Хулуд кивнул мне. Отработанным движением я выудил из мешка несколько купюр и показал барменше. Занимательный факт: за три дня пребывания на этой дружелюбной планете мы ни разу не видели, чтобы кто-то расплачивался переводом или использовал местную валюту. По слухам, конфедератские деньги сильнее защищены от подделки, чем имперлеонские, которые рисуют чуть ли не в каждой подворотне. Поэтому цены в местной валюте обычно в три раза выше, чем в квантонской, при том, что официальный обменный курс — практически один к одному.
Тётя Клара помяла купюры в пухлых пальчиках, поглядела на свет и удовлетворённо кивнула, а затем обернулась в сторону подсобки и зычно выкрикнула, сотрясая телесами, как извергающийся вулкан:
— Зайчонооок! К нам покупатели!
Бутылки под запылившимся стеклом слегка задрожали от громоподобной поступи, сотрясшей бар. В дверях подсобки возникла исполинская тень, от которой мне стало слегка не по себе.
В зал вышел раздетый по пояс качок с квадратной челюстью и такой широтой в плечах, что барменша могла спрятать за ним свою пышную фигуру. Вдобавок ко всему вооружённый: на поясе болтались два тесака, отчего аналогия бара с мясницкой только усилилась. И все эти головы на стенах, поначалу не сильно привлекающие внимание, заиграли новыми красками. Что, если и они когда-то смотрели на эти ножи, как мы с Хулудом?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мужчина подошёл к барменше, с каменным лицом позволил потрепать себя за щёку, коротко кивнул Хулуду и выжидательно уставился на нас.
— Сначала деньги, дорогуша, — прощебетала мне барменша.
Я достал пачку конфедератских и положил на стол.
Качок не мигая глядел на меня. У него была краснющая морда — сплошной солнечный ожог. На гладкой потной лысине гуляли солнечные зайчики. Там, где должны находиться брови, была вытатуирована малоразборчивая надпись. Уже совсем скоро я получу возможность её прочитать, а пока…
Внутренний голос тем временем твердил — валить вам надо, ребята.
Качок продолжал сканировать меня взглядом. Я стоял, как дурак, перед стойкой и хлопал глазами.
Тётя Клара пояснила:
— Будь добр, пересчитай сам. Чтобы потом не было вопросов.
Качок медленно кивнул, не спуская с меня взгляда. Дрожащими руками я взял деньги и старательно перебрал каждую купюру, достал из сумки остальное, воровато оглядываясь на местных. Полтора миллиона конфедератских кредитов мятыми тысячными ассигнациями с тройной системой защиты и электронной подписью. Если бы Хулуд не подключился к пересчёту, я бы провозился с ними хрен знает сколько времени. Как только я положил на стойку последнюю пластиковую банкноту, этот пережравший криптоидов «зайчонок» накрыл мою ладонь своей тяжёлой, как похмелье, ручищей.
Я невольно дёрнулся, но эффекта это не дало. Меня как будто пригвоздили. Я почувствовал, как этот хмырь считывает мои данные, несмотря на все протоколы безопасности.
— Что за фигня? — поинтересовался Хулуд. И знаете, куда-то улетучилась его былая уверенность.
«Дело дрянь» — подсказал внутренний голос. Как будто без него не поняли. Я попытался незаметно дотянуться левой рукой до пистолета, но тут этот тип заговорил.
Слышали, как свистят сублимированные сосиски в гидрататоре? Ну, или как пищат новорождённые праймовские котята? Пресловутый зайчик, лысый как бильярдный шар, со смятыми ушами и лицом, от которого можно прикуривать заглохшие челноки, издавал такие тоненькие нотки, что сначала я подумал, что это не он говорит:
— Тебя как звать?
Он повторил вопрос, увидев моё замешательство. Губы складывались в слова, а я слышал писк, словно у него речевой имплант сбоит или модулятор голоса забыл отключить. Я с невольным смешком проронил своё имя. А хватка качка не ослабевала.
— Ты чё ржёшь? — грозно пропищал он. Будь это сказано приличествующим убийце тоном, я бы испугался. А так — получите и распишитесь, я снова хихикнул. И тут же услышал оживлённую возню позади себя.
Разом умолк пьяный смех и задорный звон посуды. Даже едкий сизый дым трусливо уполз в забитую пылью вытяжку, стараясь поскорее исчезнуть. Посетители прытко покидали заведение, оставляя забытые вещи и предметы одежды. Популяция бара сократилась до двух ротозеев в дурацких шляпах. Казалось, даже пыль в воздухе замерла, атмосфера налилась напряжением, и…
И я схлопотал по лицу. С силой реактивной ракеты кулак качка впечатался мне в челюсть, гравитация вышла из зала вместе с последним посетителем, и я отправился в свободный полёт — чтобы приземлиться прямо на Хулуда. Тот и вскрикнуть не успел, а я, пока летел — всё думал, почему, чтобы завоевать доверие и найти верных друзей приходится прикладывать столько усилий, а чтобы заиметь врага — достаточно одного неосторожного смешка? Уж не потому ли, что люди по природе своей недружелюбные писклявые твари? Если так, то я в этот момент был ни в чём и ни перед кем не виноватый. Впрочем, это не спасло меня от падения и последующего подвешивания на крюк: качок отволок нас за ноги в соседнее помещение.
Так мы трое и оказались в тесной близости и посреди задушевной беседы, часть которой я пропустил, потому что сперва отключился сам, а затем ждал, пока перезагрузится сбоящий переводчик.
В общем и целом, я понял, что качку что-то от меня нужно. И что он меня каким-то образом узнал. Не припомню, чтобы я вообще когда-то контачил с квантонцами, тем более такими накачанными. Я бы запомнил это знакомство надолго. Собственно, вот и запомнил! Когда подвернулась мало-мальская возможность говорить, я проблеял: