Читать интересную книгу Хроника жестокости - Нацуо Кирино

А потом Ятабэ-сан заплачет и будет корить себя и просить у меня прощения: «Я же все время рядом был. Как мог не заметить? Прости меня дурака! Прости!»

Воображаемый Ятабэ-сан был немного похож на отца одного мальчика из нашего класса. Точно помню, его звали Кубота. Отец работал на фабрике, где делали детали для электроники. Заболел диабетом, полуослеп и уволился. Он всегда сидел на скамейке в скверике, такой мрачный, щурясь читал газету и рассеянно курил. В нашем районе днем редко можно было встретить взрослого, поэтому, выходя на улицу, я искала глазами отца Куботы на его месте в углу сквера. Наши взгляды встречались. Он узнавал меня, но за все время ни разу и не улыбнулся, лишь пристально смотрел. Я всегда относилась к этому человеку с опаской, от его взгляда делалось не по себе. Вот почему мечта о том, что Ятабэ-сан придет и спасет меня, казалась мне такой сладостной. В плену у Кэндзи я только об этом и думала.

Люди не верят, как это я больше года просидела взаперти. Что делала все это время? Зимой холодно, летом жарко… А ванна? А туалет? Сколько раз меня об этом спрашивали! И следователь, и родители. Хотя я мучилась страхом и страдала от слабости только первый месяц. А потом привыкла и, пока Кэндзи был на работе, спала или фантазировала, строя в голове разные картины. Летом, в жаркие дни, Кэндзи включал кондиционер, зимой, вопреки запрету, я сама включала отопление. Жизнь в заточении не так уж тяжела. Главное – выработать ритм, тогда более-менее терпимо.

Вернемся назад. К тому, как у нас проходил вечер и ночь, когда Кэндзи являлся с работы.

– Мяу! Миттян! А вот и я.

Кэндзи открыл дверь. Он принес поднос с ужином и явно был в хорошем настроении. Иногда ему случалось задерживаться в цеху, но в тот день он пришел как положено – в полшестого. Откуда я знала, который час? По соседству с цехом, похоже, была школа, потому что до меня донеслась «Юякэ-коякэ»[7]:

Мы вместе с вороненком торопимся домой.

В моей школе тоже звучала эта мелодия. Услышав ее в первый раз, я расплакалась, слезы сами потекли, но на следующий день слез уже не было. Так или иначе, я пришла к выводу, что не надо портить Кэндзи настроение, а я смогу вернуться домой, только если Ятабэ-сан меня освободит. Оставалось только ждать.

Я мыслила тогда исключительно практично, абсолютно реальными категориями. Неверно думать, что у десятилетней девчонки, ребенка, обязательно и мысли детские. Дети привыкают делать, что приказывают взрослые, и кожей чувствуют, что, пока они слушаются старших, бояться нечего. Мне бы и в голову не пришло вступить в открытый конфликт со взрослым.

– Миттян! Чем занималась? Уроки сделала?

Кэндзи вдруг превратился в ребенка. От столь резкой метаморфозы становилось не по себе – сначала я даже не могла поднять голову. Мне было противно все, к чему он прикасался днем. Весь такой гадкий, особенно рука, несколько часов назад сжимавшая член.

Однако теперь, после работы, он выглядел свежим – похоже, умылся или принял душ. От него так и разило хозяйственным мылом. Кэндзи сказал, что оно здорово отмывает машинное масло. Мыло – как мокрый песок, все оттирает. Наверняка это Ятабэ-сан заставил его помыться, сказал: «Что ты ходишь, как свинья?» Чем сильнее я ненавидела Кэндзи, тем больше вырастал в моих глазах Ятабэ-сан. Можно сказать, я его боготворила.

– Мяу, мяу! Как кушать хочется! – начал искушать меня Кэндзи, ставя на стол поднос с едой. На обед он обычно приносил лапшу или тяхан[8], на ужин – порцию мяса или рыбы с мисосиру[9]. В общем, небогато. Кэндзи довольно рассказывал, что еду им готовит и приносит жена хозяина, живущего неподалеку. Специй она не жалела, у меня сразу пересохло в горле, а Кэндзи продолжал с аппетитом уплетать ее стряпню. Я взяла чайник и стала пить прямо из носика.

– А Ятабэ-сан?

– Он прямо у станка ел и газету читал. Спортивную. Радовался, что «Гиганты» выиграли.

– У кого?

– У «Хансин»[10] вроде. Точно не знаю. – Кэндзи наклонил голову набок – похоже, бейсбол его не интересовал.

– Он тоже на втором этаже живет? А когда он домой приходит?

– Миттян, что это ты все про Ятабэ-сан? – Кэндзи недовольно поджал губы. В его глазах снова мелькнуло подозрение, и я решила в такие минуты относиться к нему не как к взрослому, а как к однокласснику, которого надо поставить на место. Потому что заметила – он так любит. Ему нравилась роль мальчишки, которого третируют бойкие одноклассницы.

– А что, нельзя? Что в этом плохого?

– Да ничего вроде.

– Раз ничего, зачем так говорить? Надо извиниться.

Кэндзи не нашел что ответить. У него в запасе было еще меньше слов, чем даже у моих одноклассников. Стоило надавить, как он тут же извинился. Наверное, найдутся люди, которые не поверят, что десятилетняя девчонка способна осадить взрослого мужика. Но это факт. Кэндзи – тому, каким он был вечерами, – нравились такие отношения.

– Что сегодня делала, Миттян? – Прикинув, куда ветер дует, Кэндзи решил сменить тему.

– Спала. Чего мне еще делать?

– Уроки. Где твой ранец? – Оглядев комнату, Кэндзи озадаченно посмотрел на меня.

– А откуда ему взяться? Ты же меня похитил, когда я из балетного класса возвращалась.

Кэндзи не обратил внимания на слово «похитил» и, пошарив в моей балетной сумке, вытащил черное трико и уткнулся в него носом.

– По́том пахнет!

Я по-настоящему рассердилась:

– Зачем ты меня сюда притащил?! Я домой хочу!

Я расплакалась от досады, и Кэндзи растерялся:

– Прости меня, Миттян. Я же подружиться с тобой хотел.

Действительно, по вечерам я была для него другом. Если днем Кэндзи вел себя как сексуальный маньяк, то вечером из него получался ребенок, мой одногодок прямо. Он не делал мне ничего плохого и был куда чище, чем днем. Я все больше привыкала к «вечернему» Кэндзи. Не будь его, жизнь взаперти, наверное, стала бы настоящим кошмаром.

Как ни странно, сам Кэндзи думал, что вечером он искупает вину за то, что творит днем. То есть, похоже, настоящим Кэндзи был днем, когда выступал как самый обыкновенный взрослый, а вечером разыгрывал из себя ребенка, изображая, что терпеть не может себя дневного. И в то же время, думаю, он понимал, что я попала в большую беду, и хотел как-то оправдаться, утешить. Именно поэтому по вечерам старался подладиться под меня, всячески показывал, какой он добрый.

Удивительная метаморфоза! Как-то вечером я спросила:

– Кэндзи-кун, почему на работе ты превращаешься в такое чудище и делаешь мне гадости?

Немного подумав, Кэндзи ответил:

– В цеху надо быть взрослым.

– А что, взрослые обязательно делают гадости?

– Ну… они о гадостях думают. Потому и взрослые.

– Значит, настоящий Кэндзи-кун – противный. Никакой не четвероклассник. Никакой не дяденька.

Опершись локтем о стол, Кэндзи подпер щеку рукой и задумался. Взгляд у него был сонный, затуманенный. Он походил на безобразную лягушку.

– Хм-м… У меня только тело как у взрослого. Я хочу, чтобы меня приняли в тот класс, где Миттян. Хочу опять стать маленьким, ходить в школу, подружиться с такими девочками. Так что никакой я не взрослый. Это все враки.

Сейчас я не верю тогдашним словам Кэндзи. Мне кажется, это он нарочно говорил. Ведь именно Кэндзи-вечерний схватил меня на улице; орал «молчи!», сильно ударил – тоже он. Кэндзи-вечерний существовал не столько для раскаяния, сколько для оправдания Кэндзи-дневного, служил для того, чтобы помочь раскрыться страстям и желаниям его дневной половины.

Я писала, что Кэндзи-вечерний всячески старался ко мне подлизаться. Поэтому, когда на меня нападала тоска, он выдумывал всякие шутки и развлечения. Мяукал по-кошачьи, и если видел, что на меня это не действует, вскакивал и затягивал звонкую песню:

Новое утро – чего я хочу?Радуйся смело душою.И небо пусть будет всегда голубое.

Или начинал делать зарядку, нарочно растягивая слова, как по радио: ра-а-з, два-а, три-и. Я смеялась до слез над его чудачествами, а Кэндзи радостно повторял:

– Я смешной? Миттян, я смешной?

Не думаю, что у меня развился «стокгольмский синдром». Это когда между похитителем и его жертвой возникает чувство единения. У меня с Кэндзи такой общности не было, и я ни за что не позволила бы такого, пока существовал Кэндзи-дневной. А если бы остался лишь Кэндзи-вечерний, позволила бы? Тоже нет. Потому что у Кэндзи, похитившего меня, чтобы удовлетворять свою страсть, вполне хватило ума сообразить, что заложницу нужно как-то успокоить. Эту задачу решала детская часть его натуры.

Писать дневник и обмениваться записями тоже Кэндзи придумал. У меня в сумке была книжка – комиксы, я читала ее каждый день, как Библию. Зачитала до дыр, выучила почти наизусть. Я вдруг сразу осталась без телевизора, без комиксов, без книг, без школы, а умственные потребности надо было как-то удовлетворять. Поэтому идея Кэндзи мне понравилась, и я согласилась.