— Я… но я дочь Дневной!
— Ты дочь короля! — они уже обе, как птицы, хлопали над ней длинными рукавами, и кружились, кружились. Майвэ захотелось закрыть от них голову, от их клюющих слов.
— Я… я подумаю! Это неожиданно! Дайте мне подумать! — крикнула она.
— Сколько тебе надо времени?
— Я… я скажу, когда отец вернется с Объезда. Честное слово!
Обе женщины сели рядом с ней, гладя по голове, прикасаясь к плечам, к рукам, воркуя и шепча.
— Мы верим, что ты правильно решишь…
— Ты же умная, красивая…
— Ты дочь королей…
Майвэ только кивала, лихорадочно думая, что ей делать и куда бежать. Принцессы в сказках всегда от такой беды сбегали…
***
Науринья Прекрасный пришел в Узорный покой пятым. Лицо его было бесстрастным, волосы с сильной проседью перехвачены на затылке алой бархатной лентой. Остальное его одеяние было черным. Науринья сел рядом с Тэриньяльтом и, чем чрезвычайно удивил принца, легонько коснулся его руки и улыбнулся. Тэриньяльт кивнул, хотя и не мог видеть этой улыбки. Принц вспомнил, что когда-то, еще до гибели государя Эринта, его отца, до того, как дядя Арнайя ослеп, они вместе с Науриньей Прекрасным ходили в земли Дня. Подробностей принц не знал, а срашивать не осмеливался.
Только двоих Науринья подпускал близко к своему сердцу — короля Ринтэ и Арнайю Тэриньяльта. С остальными он держался отстраненно и высокомерно.
А рассказывали, что когда-то не было человека радостнее его.
"Страшен этот Жадный, — думал принц, — если встреча с ним оставляет на людях такие отметины. Науринья Прекрасный потерял себя. Мой дед погиб. Мой отец погиб. Арнайя Тэриньяльт ослеп. И лишь государь мой дядя Ринтэ Злой Язык вышел из поединка невредимым. Или нет?"
Принц посмотрел на дядю. Государь смотрел куда-то в пространство поверх их голов.
Они ждали еще кого-то. И ожидание это становилось все более тягостным, потому, что все молчали, каждый был погружен в свои мысли. И эти мысли были явно нерадостными.
Принц ждал, не смея нарушить тишины.
А потом снова послышались шаги. Адахья тихо с кем-то говорил. Затем вошел в чертог и что-то прошептал на ухо господину. Ринтэ кивнул.
— Вели принести еще светильников для гостя. И никого не впускать, пока я не прикажу.
Адахья кинул и удалился.
Человек, вошедший в чертог, был огромен. Кода Адахья снял с его глаз повязку, все, кто мог видеть обычным зрением, увидели совершенно лысую голову с заостренной макушкой, тяжелой челюстью и скулами. По коже и глазам сразу было видно, что он — Дневной. Да и будь в Холмах такой великан, о нем бы знали.
Он поклонился, прижав к груди правую ладонь — в Холмах прижимали кулак.
— Благодарю, что согласились принять меня, — проговорил он неожиданно красивым, гулким, бархатным низким голосом. — Я Онда, бард дома Ньявельтов. Господин мой зовется Маллен, над ним стоит Блюститель Юга Вирранд Тианальт, да будет он благословен богами. А зачем я здесь, всем нам и так известно.
"Мне неизвестно, — подумал принц. — Но сейчас я все узнаю".
Науринья Прекрасный сидел, закрыв глаза и чуть откинув голову.
— Я благодарен тебе, государь Ночи, — Онда снова поклонился, — что ты согласился говорить с нами.
— Садись, ешь и пей, — сказал Ринтэ, показывая на принесенрое слугами угощенье. Онда не заставил себя просить дважды.
"Ничего себе, такой громила — и бард", — подумал принц.
Онда поднял взгляд, и принц мгновенно покраснел, ему показалось, что бард если не услышал, так угадал его мысли.
"Сам виноват. Неприлично так откровенно рассматривать гостя".
Ринтэ пригубил вина.
— Говорить я давно готов, еще с тех пор, как с моего позволения и согласия моего брата эти двое, — он кивнул на Тэриньяльта и Науринью Прекрасного, — ходили по следу теней от Мертвого холма в земли Дня. С тех пор и мои люди приходили к вам, и ваши — к нам, хотя никогда ваш король не говорил со мной и я даже не видел его и не заключал с ним Уговор. Но я блюду Уговор.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Короля у нас давно уже нет, — мрачно выдохнул Онда. — Но мы блюдем Уговор.
— Мы — кто? — холодно спросил Ринтэ,
— Вирранд Тианальт и мы, те, кто с ним.
Онда схватил чашу с вином и, пригубив, вылил пару капель на ковер.
— Мы блюдем Уговор, — гулко провозгласил он, и голос его отозвался теплой дрожью в душе каждого из собравшихся.
"Бард. Умеет".
— Мы блюдем Уговор, — отозвался Ринтэ, отпивая из своей чаши. — Я хочу узнать, Онда из дома Ньявельтов, от кого и с чем ты пришел. Я готов тебя слушать. Расскажи мне о делах в землях Дня.
— В землях Дня все плохо, — вздохнул Онда, и вздернул голову, недоумевая, почему резко рассмеялся Науринья Прекрасный.
— Не обижайся, господин бард, — спокойно ответил Ринтэ. — У нас даже дети знают, что в землях Дня все плохо. Так что расскажи то, о чем мы не знаем.
Онда задумался.
— Государь, я могу рассказать о делах Юга. Что-то я слышал о делах Севера, хотя вести доходили странными путями. Но я ничего не знаю о делах Востока, Западной четверти и Королевских земель.
— Вот это странно, — насмешливо сказал Науринья. — С Королевскими землями Южная четверть граничит, или я ошибаюсь? — Его глаза вдруг стали белыми — зрачки собрались в точки — и через мгновение в воздухе заколыхалось изображение Диска Мира. Темная извилистая полоса пограничной реки, великой Анфьяр, берущей начало в Холмах, протянулась до самого моря через густые леса, через обруч Королевской Дороги, словно лента, продетая сквозь легкие высокие мосты Уэльты.
— Тем не менее, это так, — сказал Онда. — Это так.
Он снова вздохнул, поджал губы, собираясь не то с мыслями, не то с силами.
— Из-за реки уже давно никто не приходит. Я говорю о людях, которые бежали к нам. Я не говорю о войсках. Хотя и войск уже лет пять нет. Те, кто ходит на тот берег, говорят, что людей почти нигде не осталось. Потому, что вне дорог — царство тварей и теней. Они почему-то не любят дорог. Старых дорог. Судя по всему, люди еще кое-где живут в отдельных поселениях, обороняясь как могут. Наши люди обнаруживали недавно сожженные села. Но далеко разведчики не заходят — там тяжело. Там тени.
Науринья насторожился, как пес.
— Нашим попадались только отдельные люди. Полубезумные, с ними трудно говорить. Они быстро умирают. Они говорят, что из столицы приходят отряды Белой стражи и Юных и забирают всех, кому меньше двадцати лет. Кто старше — убивают. За людьми из Столицы тянутся тени. — Она снова поднял взгляд. — Лет пятнадцать назад о Столице говорили разное — что это город счастья, вокруг которого земля родит постоянно, на деревьях растет все — от одежды до хлеба. Другие говорили, что это город ужаса, из которого, если вошел, нельзя выйти.
— Но кто-то ведь выходил?
— Это было давно. Сейчас мы не знаем ничего. Возможно, кто-то и живет еще, как-то обороняясь от тварей. Или кто-то, — Онда внимательно посмотрел на короля, — ходит иными путями.
Ринтэ коротко переглянулся с Адахьей, стоявшим у стены возле входа, скрестив на груди руки.
— Под землей тоже водятся твари. И кое-что похуже тварей, Онда. Расскажи лучше о Юге, который блюдет Уговор, — сказал Ринтэ
— Вирранд Тианальт, блюститель Юга, да благословят его боги, блюдет Правду в своих землях. Мы держим рубеж по реке Анфьяр, от Тианы до Холмов. Синта сожжена. Уэльта уже пять раз отбивала нападение. Хотя посдеднее было давно, — задумчиво проятнул Одна. — Может. сил у них недостает, или что-то другое случилось… Но рубеж держится крепко. Беда в другом. Пустыня наступает. Мы как между молотом и наковальней между злыми землями и Пустыней.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Онда замолчал, уставившись в стену, словно видел что-то жуткое, о чем невозможно сказать словами.
Ринтэ помолчал, глядя на мерцающий Диск Мира.
— Вижу, о делах на Востоке и Севере я знаю больше.
Онда встрепенулся, уставившись своим светло-серым взглядом в глаза короля Ночи.