— У тебя будут потери, будет горе, это уж так водится. Но ты уже к той поре закалишься и будешь готова. Раны будут, куда ж без них. Но заживут хорошо. Эти рубцы тебя не изуродуют.
А матушка рассказывала о землях Дня. Наверное, она тосковала, но когда Майвэ спрашивала — а давай поедем в твой дом, в поместье Шеньельтов — мама только качала голой и когорила — теперь мой дом здесь. И Майвэ решила — однажды она приедет в мамин дом и вернет его ей. Это справедливо!
У мамы в холме было много книг с историями Дня. Это папа и Дед добывали их для нее, выменивали, покупали через многие руки прямо от Дневных. И мама рассказывала Майвэ про прекрасную Уэльту и Дарраму Изумрудных башен, суровую Ньеру цветных витражей, про поля и леса, и детей богов, героев былого давноего и недавнего. Мама не была бардом, но умела рассказывать так, что у Майвэ в гролове возникали картинки ничуть не хуже, чем в книгах. А еще мама показывала на большой красивой карте, подаренной отцом, где какие места.
— А по этой улице в День урожая ехал Ала Аларинья, и принцесса Данналь бросила ему маленькую ароматную дыню с балкона.
— А кто такой Ала Аларинья?
Мама улыбнулась.
— Ала Аларинья, красавец отважный,
Кто в игре копий сравнится с тобою?
Белый конь под тобою танцует,
Что сравнится с твоей улыбкой?
Златоволосый, зеленоглазый,
Кто из девиц устоит пред тобою?
Кто из бойцов с тобой сравнится?
— Он был красивый как ты?
Сэйдире рассмеялась. В Холмах многие вохваляли ее яркую дневную красоту, ее золотые волосы и зеленые глаза.
— Даже если женщину сравнить с самым красивым мужчиной, вряд ли это ее обрадует. Но был он красив, да. И принцесса Данналь его полюбила. И он ее тоже.
Это было красивое начало сказки. Майвэ во все глаза смотрела на маму и слушала во все уши.
— Принцесса была просватала на Блюстителя Запада.
— И он ее похитил?
— В сказке да, похитил. И они поженились и были счастливы.
— В сказке? А на самом деле как было?
Мама покачала головой и снова нараспев проговорила стихи.
— Сожалею, Аларинья,
Мой племянник, сожалею
Вас казнить приговорили.
Дали яблоко хранить вам
Королевское, златое,
Вы ж испробовать посмели
То, что не для вас растили.
У Майвэ задрожала нижняя губа.
— А принцесса? А как она?
— В другом предании она отравилась.
— А на самом деле?
— А на самом деле она вышла замуж на Блюстителя Запада и родила ему троих детей — двух сыновей и дочь. Пережила мужа и скончалась в глубокой старости.
Это было некрасиво. Это было неправильно. В это не хотелось верить.
— Но почему? Почему не как в сказке?
Сэйдире положтла руки на плечи дочке и сказала:
— Потому, что она была дочерью короля. А короли должны выполнять свой долг ради Правды короля. Она была просватана. Она должна была выйти замуж ради мира в землях Дня.
— Но как же может быть Правда, если ее против воли? Если не за Ала Аларинью?
— Она же до того согласилась. Дав слово, ты обязан его выполнять. Весь этомир держится на Слове, если не держать его — мир-то рухнет.
— Я никогда не соглашусь. Никогда! Никогда, если против воли! — с непонятным себе самой отчаянием закричала Майвэ, а потом заплакала и уткнулась в грудь матери. — Тебя-то отец полюбил!
Сэйдире прижала к себе дочь и стала гладить по тяжелым черным волосам.
— Твой отец никогда не поступит с тобой против Правды, девочка моя, звездочка, цветочек мой ласковый. Твой жених будет достойным человеком, и ты полюбишь его. Это будет именно так. Я обещаю тебе.
Полгода в Королевском холме, полгода в Медвежьем. Маятник ее жизни качался между севером и югом, и казалось, что так будет всегда. Но каждый раз, возвращаясь с юга на север, а с севера на юг, Майвэ видела, как меняются люди. Ее сверстники менялись быстрее, старшие — медленнее. А то, что она сама меняется, она понимала только по перемене отношения к ней давно знакомых людей. По тому, как сверстники и товарищи по играм вдруг начинали в ее присутствии мяться и путаться в словах. По тому, что Нежная Госпожа запретила детям простых людей играть с ней как прежде, и теперь они при случайной встрече кланялись ей и говорили "госпожа". Майвэ сначала не понимала, почему они так с ней, что она такого сделала, но бабушка объяснила. И Майвэ весь день проплакала у себя в покоях, потому, что детство кончилось.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
А потом наступило время странного, пугающего, неуютного томления. То, на что она не обращала внимания раньше, теперь вдруг начало странным образом тревожить. Это смятение пугало ее.
Кузнец, голый по пояс, подковывает ее кобылу, и под блестящей от пота кожей перекатываются буграми могучие мускулы.
Блестящие глаза и расширенные от азарта ноздри охотников, крики и смех.
Запах железа и пота от Деда после стояния у Провала.
Юноши, играющие в мяч не берегу Лебяжьего озера, босые, в одних портах, веселые, бесстыжие, беззаботные.
Прекрасные лица юных принцев и воинов в книжных миниатюрах и на гобеленах. Она часами могла рассматривать их, уходя в рисунок всем своим существом, шепотом разговаривать с ними. Она не воображала себя на месте героинь из книг, она придумывала истории, в которых оказывалась где-то рядом с ними, чтобы хоть чуточку быть причастной к их возвышенной сказке, прекрасной любви, высокому подвигу. Она пыталась остановить Льоту и Йоринду, спасая Ткачиху, она приводила на помощь отряд из Холмов королю, она вымаливала у короля Холмов прощение для Тэайны Тэриньяльта и Даэссе, и вместо преследования и смерти была свадьба, а вражды между родом Ущербной Луны и Полной Луны так и не было.
А еще были вдруг обретшие смысл разговоры женщин на кухне, на дворе, везде, где не было соколиного ока Нежной госпожи. Нескромные, шепотки, смешки, жутковатые и сладкие разговоры…
А еще были сны, от которых она просыпалась, тяжело дыша и в поту, и о которых стыдно было рассказывать.
И когда Дед или Нежная Госпожа, или мать говорили ей о замужестве, о принце, ей перехватывало горло от страха.
Неужели ЭТО может нравиться? ЭТО ужасно!
Но во сне ЭТО было мучительно сладостно. Стыдно, страшно — и сладостно.
Испытать это наяву — это до обморока пугало и до обморока манило.
Семнадцатый раз птицы улетели на юг.
Семнадцатый раз Майвэ ждала приезда отца, мамы и брата. Они вернутся с Объездом, и снова настанет праздник в Холмах!
Она сидела, обхватив колени и закутавшись в меховой плащ, и смотрела на восход луны. Луна была медно-красной. Когда она поднимется высоко, она станет кроваво-алой, и ночь будет полна багрового света и резких обманных черных теней. Осень. Душа Майвэ каждую осень пыталась встать на крыло и улететь куда-то следом за птицами. Может, за Стену. Это томление было прекрасно и мучительно. Хотелось плакать.
Снизу послышались шаги. Кто-то поднимался из низины. Может, кто-то из стражей — Дед никуда ее не отпускал одну никогда, времена были злые, а скоро станут волчьи. Твари лютовали и шептала Бездна, и выплескивал своих отродий Провал.
— Госпожа, они приехали, — почти прошептал начальник отряда, Данарья.
— Папа и мама! — вскочила Майвэ. — И брат!
— Ннет, — как-то резко замотал головой Данарья.
— А кто?
— Государь прислал вам свиту и велел, чтобы вы немедля ехали в Королевский Холм. Матушка и брат будут вас ждать там.
— Что-то случилось?
— Нет. Но государь решил так. Вам велено поспешить в Королевский Холм, чтобы оказаться там к началу Объезда.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Майвэ встревожилась и расстроилась. Даже обиделась, правда на кого — непонятно. Но как бы то ни было, она все равно должна была ехать в дом своей зимы. Дом! Внутри всколыхнулись и воспоминания, и предвкушение, и восторг. Конечно, ничего не случилось. Вернее, что-то случилось. Но наверняка хорошее, как же иначе! Просто отец хочет, чтобы все было подготовлено. Интересно, что?