девочка по имени Шэрон (в честь Шэрон Стоун, сейчас это очень популярное имя в Италии) настаивает на том, чтобы весь урок держать Эмили за руку. Мальчик по имени Кевин (в честь Кевина Костнера) кружит рядом, изображая из себя машину. Эмили, сколько может, не обращает на это внимания, а потом сажает его рядом с собой. Он поднимает на нее трогательные глаза.
– Вы мне нравитесь, синьора Робертсон, – говорит он, не получая ответа.
Они сидят кружком, и дети, притворяясь разными животными, знакомятся друг с другом по-английски. I am a cat. I eat mouses[131]. Эмили любит детей, но они отнимают очень много сил. Она не понимает, как люди вроде Антонеллы могут заниматься этим целый день. Ближе к концу рабочего дня, в полдень, она уже так устала, что не может разговаривать.
На перемене она забывает про письма, потому что директриса, очаровательная монашка сестра Катерина, просит ее помочь перевести пасхальную песенку на английский. Эмили изо всех сил старается, но не может подобрать английский эквивалент для новены[132]. Она не первый раз чувствует себя некомфортно, встречаясь с католической частью школьной жизни, хотя сестра Катерина уверяет ее, что отсутствие веры совсем не проблема.
– Мы хотим, чтобы вы чувствовали себя в нашей школьной семье как дома.
И Эмили правда чувствует. Ей нравятся остроумные перепалки коллег, идеалистичных и циничных одновременно. Ей нравится, когда дети поют с таким невинным удовольствием, смакуя слова, словно жуют торт. Она любит быть частью всего этого, любит быть синьорой Робертсон с полной сумкой английских сказок и народных песен.
Затем у нее урок с десятилетними детьми, которые пишут рассказ на английском. Это совместная работа под названием: «Робин Гуд играет за “Манчестер Юнайтед”». Ей нравится, как они смешивают старых и современных героев (Дэвид Бэкхем появляется в качестве давно потерянного близнеца Робина). После этого занятия рабочий день заканчивается, и она спешит к машине. Нужно забрать Чарли в двенадцать тридцать, и она не хочет попасть в пятничную пробку из туристов.
Ей везет. Дороги пустые, и она приезжает к scuola materna на десять минут раньше. Только тогда она вспоминает о письмах. Достает сумку из багажника и роется в ней, перебирая кучу ручек, чеков и пальчиковых кукол. Она пролистывает квитанции, улыбается открытке Петры («Дома, все хорошо. На чай были чипсы и Даррен. Привет детям и сексуальному Р.»). И тут ее сердце замирает. Последнее письмо отправлено из главного офиса газеты. Это дорогой кремовый конверт, адрес написан жирными черными чернилами. Она переворачивает и читает обратный адрес: «Миссис Джина Бартницки». Дрожащими руками Эмили открывает конверт. На колени падают письмо и рекламная листовка.
Моя дорогая Эмили!
Надеюсь, ты не против, что я пишу спустя столько времени, но я так часто вспоминала тебя все эти годы. Как ты можешь видеть, я открываю новый ресторан в Болонье, и я буду очень счастлива, если ты сможешь прийти на ночь открытия. Я уже давно хотела вернуться в Италию, и после того как в прошлом году мой дорогой Ник умер, я все-таки решилась на этот шаг.
Очень надеюсь, что у тебя все хорошо. Я читала твою колонку каждую неделю и очень радовалась, что жизнь к тебе благосклонна.
С любовью, как всегда,
Джина.
P.S. Непременно приходи на открытие. Майкл будет там. Он сейчас живет в Италии, и я знаю, что он хотел бы снова тебя увидеть.
Эмили смотрит на листовку. Глянцевый черно-золотой шрифт сообщает, что новый ресторан под названием «Витторио» откроется в Болонье в марте. Ночь открытия будет в пасхальную субботу. На обратной стороне фотография Джины с подносом брускетт[133]. Она почти не изменилась: рыжие волосы, золотые серьги, широкая приглашающая улыбка. Как же сильно нервничала Эмили, когда впервые с ней познакомилась. Как до нелепого благодарна она была, когда Джина ее приняла. Каким чудом казалось то, что эта потрясающая и шикарная Джина действительно одобрила ее в качестве жены для Майкла.
Майкл. После стольких лет она наконец снова его увидит. Вот так-то, она была права все это время. Однажды она откроет двери «Витторио», и он будет там. Пусть это другой «Витторио», но главное – результат. Она снова увидит Майкла. «Он сейчас живет в Италии, и я знаю, что он хотел бы снова тебя увидеть». Этот опустошающий постскриптум. Майкл. В Италии. Все это время она думала, что он так далеко, а он совсем рядом, здесь, в Италии. Знал ли Чед все это время? А если так, почему не сказал ей об этом в Болонье? Она видит, как Майкл медленно движется к ней, как одна из стрел в начале «Папашиной армии», неумолимо пересекающая Европу. Она вздрагивает. Да что с ней такое? Это должен был быть самый счастливый день в ее жизни.
– Мам! – Эмили подпрыгивает от неожиданности. Злой Чарли стоит у окна машины, Моника за его спиной.
– Милый! – Эмили выскакивает из машины. – Извини, пожалуйста!
– Чарли забеспокоился, когда ты не пришла к воротам, – говорит Моника. – Но я увидела твою машину и поняла, что ты здесь.
– Извини, – снова произносит Эмили. – Я читала письмо.
– Ты была в другой реальности, – говорит Моника. – Надеюсь, ничего страшного?
– Нет, – говорит Эмили. – Ничего страшного.
* * *
Неподалеку от Королевского павильона (по крайней мере, географически) по супермаркету ходит Петра. С ней Гарри, против воли втиснутый в детское сиденье на тележке. Обычно она старается не брать его в магазины, потому что свет, толпа и ошеломляющее множество товаров на полках его расстраивают. Но сегодня у нее нет выбора – завтра у Джейка день рождения, и нужно купить несколько вещей для вечеринки. У нее есть полчаса до того, как забрать Джейка из кружка. Она нервничает из-за этого, и ее беспокойство передается Гарри.
Петра пытается сделать глубокий вдох и заставляет себя успокоиться.
– Так, – говорит она Гарри фальшиво бодрым тоном. – Что дальше? Конфеты для подарков гостям. Что возьмем? – Логопед велел ей задавать открытые вопросы.
– Сыр! – отвечает Гарри громко. – Сыр! Томас!
Кажется, вопрос был слишком открытым.
– Минуту, – отвечает Петра уже не так бодро, поворачивая с тележкой за угол и почти снеся стеллаж с пасхальными яйцами.
– Сыр! Томас!
– Хорошо, хорошо. – Она делает шаг назад, берет пачку CheesStrings и дает ее Гарри. Раньше она презирала мам, которые так делали (неужели нельзя подождать, пока выйдешь из магазина?), но теперь она даже не раздумывает: что угодно, лишь бы Гарри успокоился.
Гарри благосклонно молчит и жует, а она бросает