Читать интересную книгу Сибирская трагедия - Дмитрий Барчук

У меня во рту пересохло. Мой язык одеревенел и прилип к небу. Единственное, что я сумел выдавить из себя:

– Кто он?

Золотов опять ушел от прямого ответа:

– Лично я с ним не знаком. Это вообще человек чужой в нашей губернии. Знаю только, что большевик. Сидел в тюрьме, потом его освободили. Сейчас работает на угольных копях. Агитирует рабочих против власти.

– Но почему его не арестуют?

– Эх, если бы все так было просто. Наша губерния кишмя кишит большевиками. Стоит отъехать от Иркутска верст на двадцать, и правительственной власти нет. Каждый житель если не эсер, то большевик. Разве всех пересажаешь? А в самом Иркутске немногим лучше. Третьего дня встретил на рынке богомольную и благочестивую старушку. Она меня спрашивает: «Когда же большевики Колчака-то свалят?» Я и поинтересовался, мол, чем ей Колчак не угодил. А она и отвечает: «Где уж угодить?

Поди-ка на базар да спроси, что теперь четверть молока стоит?» Вот она – народная логика. И что, прикажете эту бабушку тоже арестовать?

Золотов специально заговаривал меня, чтобы отвлечь от мрачных дум. Но ему это не удалось.

– Как его фамилия? Вы знаете?

– Кого?

– Этого большевика!

– Самая обыкновенная. Мало кому известная. Чистяков, кажется.

Шатаясь, я вышел из кабинета Ивана Иннокентьевича. Александра Николаевна позвала к столу, но я извинился за причиненное беспокойство, попрощался и ушел в ночь.

Я еще долго бродил по спящему Иркутску, пока окончательно не замерз и ноги сами не принесли меня к зданию Совмина.

Начальник караула знал меня, поэтому пустил в помещение среди ночи. Я поднялся по лестнице на второй этаж, упал на кожаный диван в канцелярии и забылся тревожным сном.

Глава 4. Земля Санникова

Я еду в Черемхово! Я обязательно еду в Черемхово!

Я Я немедленно еду в Черемхово!

Эта мысль, зародившаяся в моей голове в ту морозную ночь, когда я ушел от Золотовых, не оставляла меня ни на минуту. Как испорченная пластинка, застрявшая в патефоне, она всякий раз возвращалась на один и тот же припев.

Демоны снова украли душу моей жены. Но я верну ее, как это сделал на Алтае погибший шаман Мамлый. Возможно, мне тоже придется заплатить своей жизнью. Но я готов к такой жертве. Ведь Полина оказалась во власти демонов и по моей вине. А может быть, она права, и это мою душу похитили слуги Эрлика? Тогда тем более надо ехать. Раскаяться в своих грехах. Пусть увидит, что я не совсем еще пропащий. И вдруг в ней осталась еще капля любви ко мне, и она сможет растопить лед моего сердца? Бедная Полина, бедный наш сын, бедный я! Мы все оказались жертвами этого ужасного, дикого времени.

– Чешский меморандум, возмутительный по форме, по сути своей соответствует истинному положению дел в стране. Гражданские свободы унижены, царит произвол отвратительной военщины. Население отвернулось от нас. Авторитет правительства, а также ваша личная популярность падают с каждым днем.

Я никогда прежде не слышал, чтобы Муромский говорил в таком тоне с Верховным правителем.

Но на другом конце телеграфного провода решение приняли быстро. Пётр Васильевич явно не ожидал, что его отставка будет настолько легкой. В глубине души он надеялся, что, даже несмотря на столь открытый демарш против адмирала, его снова начнут уговаривать остаться на посту.

Муромский покраснел, тяжело задышал и сухо сказал:

– Я готов незамедлительно предать все дела министру внутренних дел Виктору Николаевичу Полыхаеву. Считаю его кандидатуру достойной. Имею честь кланяться, ваше высокопревосходительство. Да хранит вас Бог!

Он отошел от телеграфного аппарата и с облегчением произнес:

– Финита ла комедиа[174]. Теперь я свободный человек.

В тот же вечер с его квартиры сняли караул.

Однако Петру Васильевичу не суждено было уехать в Швейцарию. Колчак назначил его председателем Комиссии по выработке положения о выборах в Учредительное собрание.

Мою отставку Виктор Полыхаев также не принял.

– Вы же, Коршунов, не предатель и не дезертир, чтобы бросать родину в трудную годину. Только крысы бегут с тонущего корабля. А мы еще повоюем. Создадим новое коалиционное правительство. Созовем Сибирский земский собор. Заручимся поддержкой населения. Нужна только крепкая воля, и фортуна еще нам улыбнется. Столько работы впереди. Все только начинается.

Новый премьер явно намекал на слабовольного, по его мнению, Муромского. Я уже собрался духом сказать, что я служил конкретному человеку, которого уважал и которому доверял, чего не испытываю к новому руководству. Но Полыхаев упредил меня:

– Завтра я отправляюсь на фронт. Хочу встретиться с Верховным правителем и заставить его пойти на уступки общественности. А если он заупрямится, то ради родины и свободы мы с братом готовы пойти до конца. Вы меня поняли, Коршунов?

Чего тут было не понять? Полыхаевы решили убрать Колчака. Солдаты Сибирской армии, подчиненные генералу Анатолию Полыхаеву, с радостью выполнят приказ об аресте адмирала. Тогда Виктор Полыхаев станет полновластным главой правительства. Одна только беда – поздновато братья спохватились. Да и на роль сибирского Вашингтона[175] старший Полыхаев не очень-то годился. Я критически оглядел очередного претендента на корону. Поросячьи глазки, заплывшее лицо, бульдожий подбородок. За таким спасителем нация не пойдет!

Но поехать на запад я согласился. Исключительно из личных соображений. Ведь поезд пойдет через Черемхово. А дезертиром я уже не боялся прослыть. Присягу на верность я никому не давал, да и служить, честно говоря, было уже некому.

– Мы сейчас как древние римляне во времена нашествия Ганнибала[176], – вещал новому кабинету министров профессор Гинс. – Когда Рим оказался на грани падения, то все представители враждующих партий забыли о своих мелких противоречиях и обидах и, чтобы защитить честь и права граждан, взялись за оружие. В борьбе с врагом пали смертью храбрых 80 сенаторов и 23 консула, но Рим устоял.

Я стенографировал эти напыщенные речи, а сам ловил себя на мысли, что наши министры совсем другие. Ни один из них, включая самого профессора Гинса, никогда не пойдет на передовую. Взывать к самопожертвованию граждан и самому идти на смерть – совсем разные вещи. Одна правда – для народа, поставляющего пушечное мясо, и совсем другая – для себя, вершащего историю.

Я просчитался. Предсовмина настолько спешил на встречу с братом на станцию Тайга, что приказал машинистам проехать Черемхово без остановки. Запас угля пополнили на маленьком разъезде, а перрон проскочили на полном ходу. С замиранием сердца я смотрел на удаляющееся здание вокзала и успокаивал себя, что смогу сойти здесь на обратной дороге.

Навстречу прошел чехословацкий военный эшелон. На семафоре красный цвет сменился на зеленый, и, скрипя замерзшими колесами, наш поезд тронулся на узловую станцию, откуда отходила ветка к северу, на Томск.

Ночь неохотно переходила в студеное, завьюженное утро. Поземка заметала рельсы. Все пути были до отказа забиты вагонами.

Полыхаев нервничал, грыз ногти и постоянно дул на замерзшее окно, пристально всматриваясь в темноту. Увидев бронепоезд под бело-зеленым знаменем, облегченно перекрестился.

– Слава богу! Анатолий уже здесь!

Едва вагоны остановились, как в железную дверь тамбура забарабанили чем-то металлическим.

Проводник пошел открывать, и вскоре, запустив в натопленный вагон изрядное облако морозного пара, вошли трое.

Премьер-министр забился в угол своего купе и дважды спросил меня, кто пришел. Поначалу я решил, что это большевики. Взлохмаченные фигуры в засаленных полушубках, небритые лица, револьверы в длинных кобурах напоминали героев Февральской революции. Но самый высокий стянул с головы папаху и улыбнулся белозубой улыбкой. Это был легендарный сибирский командарм Анатолий Полыхаев.

– Где министр-председатель? – пробасил он.

Виктор Николаевич, услышав знакомый голос, ринулся из купе и сразу попал в могучие братские объятия.

– Ну ты и пройдоха, Витюша! Подсидел-таки старика Муромского. Только не знаю, поздравлять тебя с новым назначением или сочувствовать? Развал ведь полный. Войска деморализованы. Как им вернуть боевой настрой, ума не приложу!

Анатолий осекся и подозрительно посмотрел в мою сторону.

– Это Пётр Афанасьевич Коршунов, мой секретарь. – Он наш сибиряк, томский. У самого Потанина стенографировал. Можешь его не стесняться.

Командарм крепко сжал и мою ладонь.

– Он уже здесь! – обернувшись к брату, заговорщицки произнес Анатолий.

– Кто?

– Колчак! – чуть ли не шепотом ответил генерал. – Я кроме бронепоезда захватил еще бригаду егерей и артиллерийскую батарею. Если не согласится уйти по-хорошему, силой заставим.