на свою родину по железной дороге через Дальний Восток, становится трудно эвакуировать раненых и больных, поэтому солдаты не желали биться насмерть. Потому что хорошо понимали, что тяжелое ранение — это верная смерть. Адмирал Колчак затерявшись в многочисленных эшелонах, потерял управление над Белой Армией, и она начала распадаться. Казалось, что уже никто не управлял воинскими частями. Вера в победу навсегда покинула белых, а без нее солдаты не хотели ни воевать, ни умирать.
Ночью Перелыгины обогнали женщину с двумя мальчишками.
— Платон, давай подберем женщину с детьми, — понизив голос, спросила Дарья.
— Поступай, как ты желаешь.
Дарья громко предложила женщине с детьми:
— Присаживайтесь в наши сани.
Семья, несказанно обрадовавшись неожиданно свалившемуся счастью, забралась в широкие сани. Один из мальчишек по пути подобрал в снегу шомпол от винтовки.
— Зачем ты это тащишь за собой? — закричала женщина.
— На всякий случай. Вдруг это кому-нибудь понадобится.
— Выбрось! Нечаянно поранишься, как я тебя потом буду лечить.
— Не выброшу, — обиженно возразил мальчишка.
Женщина, прижав к себе детей, искренно поблагодарила Дарью:
— Спасибо вы очень выручили нас. Как бы я дошла пешком с детьми? Даже не могу представить себе. Мы уже совсем выбились из сил.
У Полины голос был тихий, задушевный, а улыбка доброй.
— Куда же вы направляетесь? — поинтересовалась Дарья.
— В Красноярск идем. У нас паровоз замерз, пришлось выйти на тракт. Меня — Полиной зовут.
— А меня — Дарьей. Кто-то вас ждет в Красноярске?
— Наш муж и отец. Он в конце лета уехал, а теперь мы отправились к нему.
— Мама нам холодно, — заканючили дети.
— Терпите, уже недалеко осталось ехать, — соврала Полина и тут же предложила им:
— Давайте немецкие глаголы повторим?
— Не хотим.
— Мы немного потратим времени, — хитрила Полина, чтобы отвлечь детей.
Она стала перечислять немецкие слова. Дети повторяли за молодой матерью и тоскливо поглядывали по сторонам.
— Умные мальчишки грамоте учатся. Смышленые, понятливые, — похвалила Перелыгина.
Мальчишки зарделись.
— Сколько вам годков? — полюбопытствовала Дарья.
— Семь и восемь.
— А как вас зовут?
— Ваня и Вася.
Ночью обозы остановились в открытой степи. Стоящие у дороги дом, сарай и хозяйственные постройки, беглецы тут же разобрали на дрова. По всей длине колонны от горизонта до горизонта зажглись многочисленные костры. К небу потянулись жидкие дымки. Люди отчаянно пытались согреться у огня.
Платон поставил на костер котел со снегом, Дарья нажарила пресных лепешек на предусмотрительно захваченной из Старого Хутора сковородке, и они все вместе поели. Но дети возле костра умудрились перемазаться в саже. Увидев их чумазые лица, сидевший рядом солдат захохотал так весело, что взмокли ресницы. Люди с недоумением начали оборачиваться на его яростный смех. И вдруг послышался вначале один осторожный смех, потом другой, а затем уже дружный хохот потряс всю округу. Среди всеобщего уныния и безнадежности выражение безудержной радости прозвучало неожиданно. Обстановка разрядилась.
— Что вы делаете! Мы же на улице находимся. Как я вас теперь вымою? — всплеснула руками Полина.
— Давно не смеялся от души, — сквозь смех сказал солдат.
Полина разбавила кипяток снегом, отмыла детей теплой водой, а затем насухо вытерла сухим полотенцем.
Ночью не спалось — спать на открытом воздухе еще не привыкли. Перед самым рассветом обозы тронулись в путь. Шли весь световой день и под вечер пришли в село с притихшими жилищами, где даже цепные псы не кидались с лаем.
Белая Армия вошла в опустевшее село. Жители ушли, угнали скот и унесли с собой все, что можно было унести. Крестьяне не желали, чтобы огромный обоз оставил их без средств существования.
Началась насильственная реквизиция за сибирские деньги, которые ничего не стоили. Выгребали все что находили. После них — воробью клюнуть было нечего. Как жители до весны будут жить — одному Богу известно. Но мало дожить до весны — свежий урожай попадет на стол только осенью.
Утром обозы вышли из села и в полдень пришли в большое село, полностью забитое отступающими войсками. Улицы и переулки были наполнены шумом и суетой. Больных и раненых занесли в избы. Здоровые люди остались на улице возле костров.
Легкий ветер разметывал дымы из труб. Под крышами изб и на ветках деревьев висли длинные белые пряди инея. Во дворах на цепях рвались, лаяли собаки.
Платон отправился добывать фураж, чтобы накормить своих коней. Но у местных жителей взять нечего. Крестьяне не продавали не потому, что не хотели — продавать было уже нечего. Выручили из трудной ситуации оренбургские казаки. Платон встретил хорунжего, с которым столкнулся на берегу Иртыша.
— Здорово дневали!
— А, это ты! Слава Богу!
Казак сдвинул папаху на затылок.
— Поможешь овсом?
— Куда деваться — коня байками не накормишь. Как звать тебя?
— Платон Перелыгин
— А меня — Тарас Матюхин.
Они крепко пожали друг другу руки. Тарас показал рукой на всадника:
— А тот, что на коне гарцует с узенькими усами командир нашей сотни подъесаул Арсений Кострикин. Держись нас — будет легче идти. У нас завсегда мясо, мука, зерно водятся.
Платон строго следил за своими рысаками, он сохранял их в силе, потому что хорошо понимал, что ослабевшие животные не выдюжат в суровых условиях. Казак лучше сам не поест, а коня накормит.
Он переставил коней поближе к казачьей сотне.
Перелыгины, оставшись без теплого места, грелись у костра на улице. Дарья прикрыла лицо варежкой. От стужи даже кости стыли.
— Есть хочется. Голод в брюхе дыру проточил.
— Терпи, Дарья, может, где-нибудь остановимся.
— Может, мы зря пошли неизвестно куда?
— Теперь поздно об этом думать, Даша. Казак костьми ляжет, а путь назад не укажет. Ты же знаешь — нам некуда возвращаться.
Дарья, кутаясь в доху, грустно произнесла:
— Мне хочется просто жить, заботиться о тебе и растить детей. Жить, как раньше жили.
— Что теперь вспоминать старое. Его больше уже никогда не будет.
Дарья с отчаянной болью вспомнила Старый Хутор. Но, что теперь стоят мечты?
— Все еще будет у нас с тобой. Бог милосерден, как-нибудь уцелеем.
Издалека донеслась глухая стрельба. Кто-то вскрикнул как перед смертью.
— На коня! — протяжно прокричал подъесаул. — В ружье!
Обозы медленно потянулись из села, не разбирая дорог. Этому сопутствовал тонкий снег.
Стрельба усилилась, начался бой. Арьергард Уфимской стрелковой дивизии отбивался от наседающей Красной Армии.
Мимо Платона с Дарьей прошел на коне подъесаул. Он, туго натянул поводья и, сдерживая приседающую лошадь, крикнул Платону:
— Ты, почему отлыниваешь, казак?
— Я ранен, плечо разбито пулей.
Подъесаул стегнул коня и поскакал в хвост колонны, где противники вели плотный обстрел друг друга.
— А вы, почему сидите на санях! — вдруг закричали женщины на