стеганой куртки. Ее лицо побледнело, а он остался самим собой как будто и не побывал в зубах у смерти.
— Ты живой! — давясь слезами, воскликнула Дарья.
Перелыгин недоуменно пожал плечами.
— Я казак, Дарья, а не кисейная барышня. Ты всегда должна быть готова к худшему. Я смерти не боюсь.
По бледному лицу девушки разлилась смертельная тоска. Она так и глодала ее сердце.
— Я все понимаю, Платон, — не вытирая слез, сказала Дарья и тихо всхлипнув, добавила — Но я не смогу без тебя жить. Не надо больше никаких рисков!
Она смотрела на него растерянными глазами, и готовая завыть по-женски.
— Если бы не икона, то я бы сейчас не разговаривал с тобой, — тяжело вздохнул Перелыгин. — А что бы с тобой было?
— Страшно подумать, — сказала девушка и взмолилась: — Господи не бросай нас в пути.
Платону вспомнились слова матери о том, что “икона многих предков сберегла”. Дарья взяла в руки икону, осторожно потрогала рукой бесформенную пулю. Она представить себе не могла, что Платон только что мог погибнуть.
“Нет”, — сказала она про себя, — этого не произойдет никогда. Они вместе проживут долго и счастливо до самой смерти. И нет силы, способной их разлучить“.
Платон, спрыгнув с коня, подошел к бандитам. Двое лежали без признаков жизни. Хрипатый бандит был еще жив, но уже не двигался, доходил. Платон разбил приклады обрезов об дерево и закинул обломки в кусты.
— Поехали, Дарья.
— Поехали.
Платон ловко взметнул в седло, Дарья пришпорила коня, и они продолжили ненароком прерванный путь. После того, как опасность заглянула в ее глаза, Дарья стала немного уверенней и спокойней.
Скоро солнце взошло, и его негреющие лучи с трудом пробились сквозь хвою деревьев. Лес подернулся свежим тонким инеем, небосвод засеребрился. Снега еще не было, но иногда снежинки все же пролетали. Сквозь вершины деревьев дул тоскливый северный ветер. Шумели и что-то шептали сосны. Неподалеку пискнула вспугнутая птица. Тяжело скрипнуло дерево, споря с ветром.
Всадники выехали на узкую дорогу. Их кони бок о бок двигались по лесной дороге. Теперь они шли не друг за другом, как обычно ходят путники в лесу, а рядом — плечом к плечу. Платон взял в свою руку узкую ладонь Дарьи. Девушка держалась в седле прямо, полная отчаянной решимости. Неожиданно на дорогу выскочил заяц. Перелыгин быстро выпростал руку и выхватил из-за пазухи револьвер. Но Дарья успела вспугнуть зайца громким хлопаньем в ладоши.
— Не стреляй, Платон! Пускай живет.
— Твоей милостью, Дарья.
Заяц, петляя между деревьями и прядя ушами, скрылся в темном лесу.
Вскоре путь преградила узкая извилистая река, через которую деревянный мост был сожжен. И чтобы пройти на другой берег им пришлось долго разыскивать брод. Наконец они смогли найти неглубокое дно. Хотя вначале оно показалось им глубоким. Но именно здесь обнаружился неприметный для глаза брод.
Конь Платона возмущенно зафыркал и, осторожно переставляя ноги, перешел реку. Следом, не испытав никаких трудностей, переправилась Дарья. Пробравшись сквозь тальник, густые кусты и деревья, Перелыгины вернулись на травянистую дорогу, которая вела в Зауралье. Платон лихо свистнул и, кони сломя голову понеслись по переплетенной корнями деревьев лесной дорожке.
С наступлением сумерек погода начала портиться. Небо затянулось плотными черными тучами. Темнота в лесу сгустилась и видимость ограничилась. Все точно застыло, даже птицы примолкли. А потом начался крупный, лохматый снег. Он то переставал, то снова начинался с прежней силой, превратив все вокруг в белое пространство. Снежинки облепили беглецов с головы до ног, хлестали по лицу и не давали раскрыть глаза. Густой снег тут же скрывал оставленные конями черные следы.
Ночью заметно похолодало. Замерзшая земля пронзительно захрустела под копытами коней. На следующее утро, когда на горизонте уже забрезжил рассвет, они, огибая небольшое озерцо, заметили на тонком льду останки диких уток: перья и косточки. На свежевыпавшем снегу пролегла длинная вереница мелких следов.
— Здесь лиса побывала, — обмолвился Платон. — Она воспользовалась беспомощным положением птиц.
— Надо спешить, Платон, иначе мы тоже окажемся в их положении. Зима подступает.
— Пошли! Пошли! — погнал коней Перелыгин.
Кони понеслись быстрой рысью. Они скакали, вздымая ногами снежные комья. Где-то слева слышался далекий вой волка.
Впереди Платона и Дарью ждала Великая Сибирь.
***
В сентябре-октябре в районе рек Тобол и Ишим произошло решающее сражение между красными и белыми. Белая Армия, уступая красным в численном составе, в вооружении и боеприпасами, потерпела поражение. Под ударами Красной Армии войска белых начали стремительное отступление в глубь Сибири. То же самое происходило и на юге Урала. Уральские и Оренбургские казаки, покидая свои казачьи земли, уходили в Сибирь, Китай и Персию. Фронт быстро приближался к Омску, доживающему последние дни под властью адмирала Колчака.
Почти месяц Платон с Дарьей пробирались в Сибирь, обходя дороги и притаившиеся селения, скрываясь от партизан и многочисленных банд. Однако кроме этого, им предстояло еще пробиться через фронт. И хотя Платон всячески старался облегчить положение Дарьи, но она все равно сильно измоталась в пути. После первой декады ноября они оказались в Омске густо запруженным войсками и беженцами.
В опустившихся на город сумерках Платон и Дарья стучались в затворенные ворота частных владений и просились на постой, но везде им неизменно отвечали, что сдано или что ничего не сдается. Наконец они оказались около крепкого дома на берегу Иртыша. Без всякой надежды на успех Платон подошел к окну. Сквозь щели ставень мерцал блеклый огонек. Он осторожно постучал в ставни, но никто не поспешил им открыть ворота. Когда они уже совсем отчаялись, калитку открыла старая женщина.
— Бабушка не сдадите нам комнату? — едва шевеля замерзшими губами, спросила Дарья.
— Сдам, проходите, — радушно ответила старушка и тут же поинтересовалась: — Издалека идете?
— Мы с Урала пришли, — хрипло пояснил Платон.
— Не близкий путь. Простудились?
— Да, нам часто приходилось ночевать на открытом воздухе.
— Не мудрено — зима на пороге. Да что вы стоите? Проходите и коней своих заводите.
Перелыгин раскрыл широкие деревянные ворота и завел покрытых инеем коней внутрь просторного двора. Серый конь, везший груз, совсем обессилел, и едва стоял на своих длинных ногах. Платон расседлал коней, снял переметные сумы, баулы и навесил на длинные лошадиные морды торбы со старым овсом, и кони захрустели зерном, от которого сильно разило теплом и летом.
Дом был просторный, светлый сложенный из лиственницы. Старушка выделила им теплую комнату, которая хорошо обогревалась печью. В истопленной печи золотом переливались немеркнущие угли. Дарья протянула холодные руки к горячей топке, а Платон приложил руки прямо к кирпичам.
— Будь осторожен кирпичи горячие, —