снова возвращался к Дарье. В это миг поблизости ударил прилетевший неизвестно откуда снаряд. Все осколки ушли вверх, повредив лишь верхушки деревьев. Но какая-то дьявольская сила свалила Платона вместе с конем.
Ветер, подхватив взрыв, перекинул его дальше. Тайга задрожала от перекатов звонкого эха. Над лесом пробежал гул. Ветер сорвал косматые вихри снега. Тысячи снежинок залетели за воротник, в рукава, в глаза.
Перелыгин еле-еле выбрался из-под коня и с трудом поднял его. В хвосте колонны защелкали выстрелы.
— Ни одного пострадавшего от взрыва! Царица небесная сжалилась над нами!
— Но что с нами будет? Куда мы идем? — спросила Дарья.
— Не знаю, но может Красноярск, встретит нас радушно, — предположила Полина.
— Дай-то Бог!
Колонна продолжила движение на восток. Не было видно ни начала, ни конца длинной вереницы. Неожиданно впереди поднялся невообразимый шум. Оказалось, что на тракт из прилегающего села после отдыха вышел обоз.
— Стой, стрелять буду! Становитесь в конец колонны, — неистово закричал Кострикин.
Но было уже поздно, потому что часть попутного обоза уже вклинилась в общую колонну. Началась полная неразбериха. Кони шарахались в сторону, сани цеплялись и ломались.
— Стой, сдай назад!
Но никто никого не слушал. Спасайся сам и не мешай спасаться другим. Поднялась паника. Кострикин несколько раз выстрелил в воздух. Вой ветра смешался с визгом пуль.
— Стой! Куда прете черти! Застрелю!
Подъесаул сунул дуло нагана под нос бородатому мужику и его конь вместе с санями испуганно шарахнулся в сторону и утонул в снегу.
— Я ведь ничего не делаю. Лошадь сама идет, — в страхе закричал мужик.
Казакам удалось остановить обоз, но часть пробралась по глубокому снегу к железной дороге и, забравшись, на высокую насыпь, заняла свободный железнодорожный путь. Но вдруг из-за поворота выскочил, огласив воздух сиплым гудком, польский бронепоезд. Кони и люди спасаясь, кинулись под откос. Черный бронепоезд экстренно включил тормоза и с трудом остановился, едва не сбив лошадей вместе с людьми.
Страх перед Красной Армией оказался сильнее страха смерти. И этот страх гнал людей на восток. Туда где встает солнце и начинается новый день. Завтра наступит следующий день, но не каждый его увидит.
***
Дни тянулись медленно. Ночь незаметно сменяла день. Сибирский мороз беспощадно жег лица, ноги, руки. Народ кутался во что мог. Обладатели полушубков и валенок вызывали всеобщую зависть. Но немудреная одежда не спасала от холода, а скудное питание не грело людей. Они мерзли, дух их падал. До смертельной усталости изматывали частые продолжительные остановки среди полей и лесов. Люди едва двигали уставшие ноги и шатались от ветра как пьяные. По разбитой сибирской дороге уныло плелись лошади.
Вскоре ударил лютый холод, подули студенные ветра, снегу заметно прибавилось. Колючий ветер крутил снег, переметал дороги. Засияло яркое солнышко. Но сосны были такие густые, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь его крону.
Казаки, кутаясь в полушубки и бросая косые взгляды на Дарью, негромко переговаривались между собой:
— Командование говорит о замедлении темпов отступления, но вместо этого мы еще быстрее катимся на восток.
— Так мы не заметим, как до берега Тихого океана докатимся.
— А зачем прежний главнокомандующий отправил в глубокий тыл 1-ю армию?
— Затем, чтобы она подготовила в тылу линию обороны против наступающей Красной Армии, но вместо этого она там развалилась.
— Сахаров хотел вернуть 1-ю армию обратно на фронт, но где там. Ни одного солдата, ни одного пуда груза не сумели перевезти.
— А за это надо сказать спасибо нашим чешским братьям.
— Довоевались! Мы даже не можем распорядиться своей магистралью.
— Это не война.
— Какая война. Мы только удираем.
— Значит, наступления не предвидится?
— Какое тут наступление — самим бы живыми остаться. На нас наступают регулярные войска Красной Армии. У них все имеется: орудия, боеприпасы. У нас же ничего нет. Дело Колчака пропащее — одним словом швах.
— Полная неразбериха, надвигается катастрофа казаки.
— Ничего закрепимся и дадим красным звону.
Неожиданно с узкой лесной дороги в колонну вклинился небольшой отряд кавалеристов.
— Здорово дневали, казаки! — поприветствовал кавалерист с заиндевелыми усами.
— Слава Богу.
— Куда идете, братцы? Далеко? — насмешливо спросил он, придержав коня.
— Куда Бог покажет.
— За каким лядом вы не известно куда претесь? Может, с нами пойдете? — нетерпеливо спросил всадник.
— Это куда с вами? — хмуро полюбопытствовал Тарас Матюхин.
— Сдаваться идем. Все — конец войне. Незачем нам убивать друг друга. За кого кровь проливать собрались — за буржуев что ли? Но казачья кровь не водица, — усмехнулся бородатый всадник.
— Проваливайте! — посуровел глазами Матюхин. — Не сбивайте народ с толку.
Кавалерист презрительно улыбнулся:
— Как хотите наше дело предложить — ваше отказаться. Только не пожалейте потом. Какая вам польза оттого будет, что вы вместе с ними сгинете?
Казаки, угрюмо замолчав, растерянно затоптались на одном месте.
— Счастливо оставаться! — скосив набок рот, попрощался кавалерист.
Таинственные всадники, нахлестывая лошадей, вернулись на проселочную дорогу и скрылись в темноте, оставив казаков в полном недоумении. Они мерзли, голодали, но еще не потеряли свой дух.
— Красные агитаторы?
— Может быть, — раздумчиво проговорил Матюхин.
— Проходной двор, а не армия. Кто угодно шастает туда-сюда. Скоро воевать будет некому. Я если признаться тоже колеблюсь.
— В чем-то он прав. Неужели нельзя мирно договориться? Созвали бы Учредительное собрание и там бы решили, как нам дальше жить без царя в России.
— Учредительное собрание собиралось, но большевики его разогнали.
— Теперь уже ничто не сможет остановить войну. Она окончится с победой одной из сторон или замирением.
— Одно страшно другое непонятно и возможно, мы этого никогда увидим.
— Авось кривая вывезет.
— Только что с Россией станет? Эх, пропадает она, братцы.
Впереди закричали:
— Трогай!
Позабыв про отдых, обоз двинулся в путь и задолго до рассвета пришел в небольшую деревушку, которая издалека казалась будто вымершей. В деревушке не было ни огонька, ни звука, только одинокая собака взлаивала, да на краю селения над печью вился сизый дымок. В густой темноте серые избы стояли сиротливо. Мертвая тишина, повисшая над деревушкой, действовала удручающе. Платон с Дарьей пробрались между ящиками и санями в избу и в темноте наступили на солдата.
Тот громко забранился:
— Глаза разуйте, паразиты.
— Извини, ничего не видно, — тихо обмолвился Платон.
Ноздри теребил густой запах табака, сивушного перегара и грязных немытых тел. От гнилых бревен веяло холодом и плесенью. Под досками пола попискивали мыши.
— Платон, я сейчас задохнусь, здесь дышать нечем.
— Будем рады тому, что есть, Даша.
В вонючей избе вповалку лежали солдаты. Они во сне бормотали что-то невнятное. Перелыгины, приткнувшись между ними, опустились на свободное место и замерли от томительного сознания, что