Чтобы попасть в город, нужно было пройти через пепелище. И было оно, к немалому удивлению парня, почти безлюдно.
Он видел в своей короткой жизни пожары и знал – обычно погорельцы долго еще копаются в золе, отыскивая все, что случайно могло уцелеть. Тут же мало кто не ковырялся…
– Добрый день, дедушка! – обратился он к совсем трухлявому старичку, шевелившему палкой головешки. – Что тут у вас такое стряслось?
– Чтоб этого Эссена черти в пекле на горячих кирпичах плясать заставили, как он нас заставил! – хмуро отвечал старичок. – Главный рижский господин велел предместья поджечь! Чтобы врагу не достались!
– Он что же, велел город поджечь? – не понял Мач.
– Предместья, паренек. В городе за стенами большие господа живут, а в предместьях – мы, голытьба, что в Митавском предместье, что в Петербургском, что в Московском!
– Какая ж ты голытьба, дедушка? Вон как хорошо одет… – Мач по молодости полагал, что господские туфли и кафтан из покупного суконца означают богатую жизнь, а того ему на ум не пришло, что в городе все в покупном ходят, домашнего не ткут.
– Когда еще теперь мы хорошо оденемся… – вздохнул собеседник. – Все пропало! Как мы на стенах, паренек, стояли, как на пожар смотрели – врагу этого, паренек, не пожелаю… Вот тут мы жили, и тут, и тут…
– Родственники, дедушка?
– Больше – ремесленные братья! Вместе с моим сынком – шестьдесят присяжных братьев! Вязальщики пеньки мы, паренек. Тут и жили… Тут все наше и погибло… Мы – латышское братство, паренек… Нам тут жить полагалось… Мы сами на стены с пушкарями встали, когда нападения ждали… А не было нападения, паренек! Зря этот Эссен велел предместья жечь… Зря домишки сгорели, паренек… И люди ушли… Много народу из Риги ушло… А я вот остался…
Старик горестно качал седой головой, а под конец и вовсе отвернулся от Мача, вороша палкой пепелище и бормоча проклятия Эссену.
Мач уж не стал спрашивать его, как отыскать городскую почту.
Что такое почта – растолковал Бауман. Очень уж Сергею Петровичу хотелось, чтобы Мач заглянул – нет ли письмеца от Наташеньки. Поскольку он не знал, где его новый полк окажется в военной суматохе, то и условились с невестой писать на рижскую почту до востребования.
Пройдя по щиколотку в золе бывшее Московское предместье, Мач увидел крепость. По высоким валам расхаживали вооруженные люди, но простой народ впускали и выпускали беспрепятственно.
Почта еще со шведских времен стояла на углу Конюшенной и Малой Конюшенной, где Альбертова площадь. При ней имелась и конюшня. Мач нерешительно вошел в помещение, которое поразило его неухоженностью.
На широких полках вдоль стен громоздились мешки, свертки, кучи серых и белых конвертов. Хозяин этого заведения даже не обратил внимания на посетителя – так был занят беседой с двумя господами. Но не за письмами они пришли, как понял Мач, а по какому-то совсем другому делу. И втолковывали они хозяину что-то, постороннему человеку непонятное, а он соглашался, всем своим видом показывая, что готов исполнять!
Ясно было одно – хозяина призывают к какой-то неслыханной бдительности и осторожности. Мельтешили слова «курьер», «агент», «корреспонденция» и «перлюстрация», сами по себе весьма красивые слова, но поди пойми, что они означают!
Мач, видя, что беседа затянулась, засмущался и хотел было выйти. Тут его и заметили. Но заговорил с ним вовсе не толстяк почтмейстер.
– А вот и посетитель! Кто таков? – строго спросил неестественно кудрявый вороной масти молодой господин в длиннейшем синем рединготе, по уши укрученный в шейный платок, отчего он мог ходить не иначе как сильно задрав нос.
Мач растерялся и уставился в пол.
Ему доводилось беседовать с господами, но это были свои, привычные господа. Тому же барону фон Нейзильберу он неоднократно отвечал на высокомерные вопросы и не очень при сем стеснялся. А уж старосте он и возразить мог, невзирая на юный возраст.
Но этот суровый господин задал вопрос, ответить на который было мудрено. В самом деле, кто таков Мач? Крепостной крестьянин курляндского барона. А если так – что он делает в Риге? Как он сюда попал?
– Тебе чего нужно? – неприветливо поинтересовался почтмейстер. – Куда грязную корзину ставишь?!. Тут тебе не рынок!
Этот окрик разговорчивости парню не прибавил.
– Ответишь ты когда-нибудь? – возмутился господин в рединготе.
– Уймись, Александр, – негромко сказал другой господин, малость постарше, в коричневом фраке, желтых панталонах и таких же, как у Александра, коротких сапожках. – Ты ведь знаешь этот народ. Если испугать – толку не добьешься. А ты, паренек, не бойся и скажи, кто и зачем прислал тебя на почту. Ты ведь не для себя письмо получаешь, а для своего хозяина, так?
Господин в желтых панталонах, соорудив такую же зубастую, как у Сергея Петровича, улыбку, уставился на Мача внимательными глазами не-разбери-поймешь какого цвета.
Лицо у него было попроще, чем у высокомерного Александра, и нос картошкой, и бровей негусто, и рыжеватые волосы начали отступать со лба. Но все же он был на вид приятнее молодого красавчика.
Мач кивнул ему – именно ему, а не зазнайке.
– Вот и прекрасно! – обрадовался тот. – Я же говорил тебе, Александр, что с поселянами нужно обходиться ласково! Вот сейчас этот паренек нам скажет, как зовут его хозяина, мы убедимся, что выдано нужное письмо, и отпустим паренька восвояси. Ну, малый, на чье имя тут должно лежать письмо?
– На имя господина поручика Орловского, – видя, что не отвязаться, отвечал Мачатынь.
– Орловского? Сергея? – вдруг воскликнул Александр. – Ну, Васенька!..
– Ох, малый, и порадовал же ты нас! – торопливо и весело обратился к Мачу тот, кого так по-свойски, невзирая на возраст, назвали Васенькой. – Мы ведь не знали, какому святому свечки за Орловского ставить! Жив он? Здоров? Где обретается? Мы его тут ждем не дождемся! Думали, он в плен проклятым пруссакам попался! Так где же он? Неужто наконец прибыл?..
Мач молча помотал головой. Сергей Петрович ничего не говорил о том, что в Риге его ждут столь преданные и восторженные друзья.
– Да что же ты молчишь, чертяка? – уж совсем дружески адресовался Васенька к Мачу. – Язык на радостях проглотил? Почтмейстер! Ну-ка, найди нам, голубчик, немедленно послание поручику Орловскому! Ищи, ищи! Тут у тебя черт ногу сломит…
Мач обрадовался – он вовеки не приказал бы так небрежно чиновнику отыскать письмо. Да и чиновник не проявил бы такой шустрой сноровки в поисках.
– Ого! А ведь послание-то от прелестницы! – воскликнул Васенька, потому что конвертик почтмейстер отдал, естественно, ему. – Надушено лавандой! Веришь ли, Александр, не было еще дамы или, Боже сохрани, девицы, которая бы на Орловского не загляделась! Прямо напасть какая-то!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});