как-то жутковато становится, потому что — Море!
А ить некоторые не боятся по нему на лодках плавать, а мне вот, даже и стоять-то рядом — мороз по коже. Потому ведь, оно вроде как живое. Вроде как дышит, шумно так, и волнами — туда-сюда, туда-сюда… И вдруг начинает казаться, что это сама земля — крохотная щепочка, плавающая посреди огромной лужи, болтается туда-сюда, и в коленках слабость, и пот по спине, и вроде как подташнивать начинает… Море! Огромное, аж не верится, и пахнет, да не водой, а… по-другому. И восторг, и жуть, и изумление!
А Мооскаа-то, оказывается, от моря всего в паре дней езды лежит. Я вот вроде и знал это. А почти месяц в столицах прожил, а ить так и не проникся, пока своими глазами не увидел.
А как я тута оказался? Хе-хе… Жизнь у меня в последнее время — не жизнь, а малина! Иигрь-то наш каким человечищем оказался! Как в большие люди вышел, так меня не забыл, а вытребовал себе в помощники. Оу Наугхо так мне и сказал. Говорит, решил оу Рж’ков в твоей судьбе участие принять и взять к себе в ученики. И коли ты на этом поприще успехов добиться сможешь, то, считай, вся жизнь твоя сложится. Потому как то, что Иигрь знает, никто больше в целом свете не знает, а ты будешь первый, кто его умения перенять сможет. Потому, надлежит тебе во всем ему помогать, учиться со всем прилежанием, и всякого слова его слушаться… Однако не забывай, что ты государю нашему присягу давал, а значит, он и есть твой самый первостепенный вождь, и его интересы тебе должно блюсти впереди интересов кого бы то ни было, включая себя самого. Так что будешь у оу Рж’кова учиться и его изучать. И про всё необычное и странное, что он делает, мне рассказывать. Это не есть предательство твоего учителя. Ибо — Бюро всеобщего блага потому так и зовётся, что о благе других людей помышляет неустанно. Иногда — вопреки их воле, и даже с большой строгостью. Но — сам понимаешь, коли строгий, но заботливый отец не будет дите своё неразумное пороть, наставляя на путь истинный, пресекая шалости и принуждая к наук изучению, — тьфу, слякоть вырастет, а не человек. А может, и вовсе, по дурости своей малолетней, жизни или здоровья лишится. Оу Рж’ков, учитель твой, тут человек новый, многих наших законов и обычаев не знает. Может невзначай в какую глупость влезть или оступиться по незнанию, а поскольку человек он для государства важный, Бюро за ним присматривает, чтоб он ошибок каких не наделал.
В общем — по ушам проехался, как и подобает. Тока я ведь и сам не дурак, всё понимаю — служба, она служба и есть. Коли Иигрь нехорошим человеком окажется, да задумает Сатрапии вредить, ясно дело, мой долг ему в том препоны чинить. А коли он к нам со всей душой, так и нет в том большой беды, коли я за ним приглядывать буду, и об евоных делах начальству докладывать, потому как коли и скрывать нечего, так в чём тут ущерб?
В общем, готов я был к своему новому… Да почитай, единственному в жизни, учителю, хоть денщиком, хоть лакеем пристроиться. Ан — нет! Я когда ему только намекнул, что мол, давай одёжу твою грязную прачкам отнесу, — он только головой покачал, и сказал что, мол, «сам привык себя обслуживать». А для тебя, мол, у меня дела посерьёзнее найдутся.
— Ходил я, — говорит, — сегодня смотреть на наш новый зал… Нынче там фехтовальщики разные занимаются. Помещение, конечно, большое, света и воздуха хватает, но вот для рукопашников — не подходит. Полы каменные, и коли народ начнёт на них друг дружку кидать, скоро мы так всех учеников калеками сделаем. Оборудования — тоже никакого. Понадобятся tatami — циновки такие, на которые падать мягко. Мешки специальные, по которым кулаками да ногами лупить надлежит, удар нарабатывая. А ещё ganteli, giri, shtanga, trenazhery, shvedskaja stenka, brus’ja, kanaty, ring, lapy, perchatki и makivara. И ещё всякого барахла во множестве. Вроде курток специальных, просторных и из прочной ткани, в которых бороться удобно будет. Как всё это выглядеть должно, я знаю. А вот где взять, да из чего сделать — всё это нам и придётся решать самостоятельно. А ещё я уже с оу Таасооном договорился, что хорошо бы где-нибудь за городом небольшой полигон сделать — полосу препятствий там, стрельбище, городок невсамделишный построить, чтобы, значит, учить стражников Бюро, как в городских условиях воевать, как в окна залезать, на стенки карабкаться, как по улицам ходить, когда из любого окна стрельнуть могут. Это всё тоже нам оборудовать предстоит. И когда я говорю «нам», то имею в виду «тебя». Потому как самому мне этим заниматься времени нет. Я, помимо того что стражников учить буду, ещё и сам учиться должен, ибо затем сюда и приехал. Так что у меня на тебе большая надежда.
А я чего, я рад стараться. Когда ко мне со всей душой, так и я — разорвусь на части, а сделаю. Потому как, по-жизни, такого, чтобы ко мне «со всей душой», я встречал редко. Чаще пнуть или обругать норовили. А тут ведь мне за хлопоты ещё и денежку добавочную пообещали, специальную должность для меня выбив — кастеляна фехтовального зала. Или, как сам Иигрь называет — zavhoz.
А денег у меня нонче и так гора целая. Вот ругал я Хееку, ругал, а ить это он постарался… Через два дня после того, как Иигрь всех заборол, пришёл он ко мне со здоровенным мешком денег.
— Вота, — говорит. Я у тебя твоё двойное месячное жалование брал, так теперь — считай как за пять лет службы возвращаю!
Я аж обомлел.
— Откуда, — говорю, — такие деньжищи?
— Дык, — смеётся он, — супротив Иигря твово один к тридцати ставили, потому как его тута и знать никто не знал, а местные-то чемпионы на слуху были. Это значит, на каждую вложенную монетку, — тридцать таких же выдать должны. Я как про то узнал, так и все свои закрома выгреб, и по местным знакомцам пробежался, у кого скока можно одолжил. Да ещё и к ростовщикам сходил, у них денег взял…
— Да ты, верно, — говорю, — совсем ума лишился? А кабы Иигрь проиграл, да тебя ж бы…